Свой среди чужих, чужой среди своих - Володарский Эдуард Яковлевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/27
• Следующая

В доме теперь жили только двое: любопытная и скандальная бабенка Анфиса и Шилов. Комната его была в глубине коридора. Шилов лежал на железной кровати, поверх серого солдатского одеяла, смотрел на облупившийся потолок и курил. Кроме кровати в комнате стояли платяной шкаф, стол, стул и маленькая этажерка с книгами. На столе лежала стопка бумаг, матово поблескивали части разобранного пистолета системы «Смита и Вессона»: Шилов любил разбирать и смазывать свое оружие.

За дверью поскрипывала половицами Анфиса. Ее мучило любопытство: хотелось узнать, отчего это сосед Егор, чекист, сидит дома. Но спрашивать боялась и, томясь, бродила по коридору. Наконец не выдержав борьбы со своим любопытством, она распахнула дверь.

— Егор, — сказала она, тараща глаза и пытаясь изобразить на лице удивление и даже испуг, — Егор, чегой-то я сегодня на улице слышала, тебя, говорят, из чека выгнали?

Шилов повернул к Анфисе голову, ничего не сказал, только улыбнулся. Анфиса секунду помедлила, а потом опять спросила:

— Егор, правду говорят, а?

— Ничего ты, Анфиса, не слышала, — спокойно ответил Шилов. — Любопытно тебе очень, что я дома сижу, вот и несешь ерунду. Верно? — И Шилов снова улыбнулся.

— Вот черт проклятый! — Баба в сердцах хлопнула себя по бокам. — Все угадает! Неинтересно с тобой, Егор, в одной квартире жить.

Шилов засмеялся негромко. Анфиса хлопнула дверью, но тут же, приоткрыв снова, спросила:

— И вправду, чего дома-то торчишь? Случилось что?

Шилов не ответил.

— На базаре бабы баяли, столько золота со всей губернии собрали, будто в чека все подвалы битком набиты.

Шилов не ответил.

— Эх, ты-и... — Анфиса укоризненно покачала головой. — Я-то думала, с чекистом в одной квартире жить буду, столько новенького, интересненького понаслушаюсь. А ты... — И ее растрепанная голова исчезла за дверью.

Шилов полежал еще немного, потом сел к столу и медленно начал собирать пистолет.

Была глубокая ночь, Шилов спокойно спал, завернувшись в одеяло. Он не слышал, как к его дому подъехал автомобиль, не видел, как из него вышел человек. Вздрогнул, когда в окно громко постучали.

Задребезжало стекло. Приученный работой, Шилов спешить не стал. Он взвел курок, осторожно подошел к окну, прижавшись спиной к стене.

— Кто? — негромки спросил он.

— Егор Макарыч, я от Липягина! Пакет! Срочно!

Шилов открыл окно. На улице было совсем черно, и лицо приехавшего человека смутно белело.

— Иди к крыльцу, я открою, — сказал Шилов.

— Не надо. Вот возьмите, времени нет, — ответил человек.

Шилов взял протянутый ему из темноты пакет.

— Мы ждем вас в машине. Скорей, Егор Макарыч! — проговорил посыльный, и Шилов услышал удалявшиеся быстрые шаги. Смутно доносился сквозь открытое окно стук мотора.

Шилов рванул сургуч на пакете, развернул бумагу. Прочел.

Шилов еще дочитывал бумагу, а рука его уже потянулась к гимнастерке. Застегнув кожанку, он схватил ремень с пистолетной кобурой и выбежал из комнаты.

У ворот стоял большой открытый лимузин. Мотор работал. Шилов вскочил в машину, поздоровался негромко.

— Здравствуйте, товарищи, — и по очереди пожал притянутые руки.

В плотной угольной темноте лиц не было видно. Только сидевшего напротив Шилов смог разглядеть: длинное, узкое лицо, коротко остриженные, ежиком, волосы и светлые, навыкате, глаза.

Мотор заработал громче, и машина покатилась, переваливаясь, по узкой, горбатой улочке.

Той же ночью на станции Кедровка в маленьком полутемном строении зазвонил телефон.

Дремавший у телеграфного аппарата начальник станции Ванюкин испуганно вздрогнул и торопливо снял трубку. Это был сутулый, остроплечий человек в плохо сидевшей на нем форме железнодорожника. Тонкие губы, жиденькие усы, чахлая бороденка и туго обтянутые темной кожей скулы, глубоко посаженные маленькие глаза — все это делало лицо начальника станции непривлекательным. На вид трудно было сказать, сколько ему лет, однако выглядел он наверняка старше, чем ему было на самом деле.

— Подождите минутку, — сказал Ванюкин, постоял с трубкой молча и снова приложил ее к уху. — Слушаю.

Он молча кивал, внимательно слушая, потом, сказав «До свидания», повесил трубку.

— Ну что? — раздался голос из глубокого кресла, стоявшего у канцелярского стола.

— Выехали, — ответил Ванюкин.

Он подошел ближе к креслу, подцепил рукой стул и сел на него верхом, облокотившись о спинку локтями.

— Выехали, — повторил он.

В кресле, вытянув ноги, сидел небольшого роста, плотный человек в кожанке, перетянутой ремнями. На коленях у него лежала фуражка со звездочкой. Человек в кресле громко зевнул и потянулся, хрустнув суставами, заскрипев новой кожанкой и ремнями.

— Вот и хорошо, — сказал он, потом вынул из кармана сверток, подал Ванюкину: — Здесь все. Держи до приказа.

Ванюкин кивнул, взвесил на руке сверток.

— А шприц? — спросил он.

— Я сказал: здесь все! — недовольно повторил человек.

Ванюкин спрятал сверток в ящик канцелярского стола, повернул ключ.

— Не понимаю, зачем все это? — пробормотал Ванюкин. — После операции он мог бы уходить.

— Он никуда не может уйти без распоряжения центра, — ответил человек. — И вообще, голубчик Ванюкин, советую не утруждать свой чахлый мозг подобными мыслями, не по вашему департаменту. — Он подкинул в воздух фуражку. Дважды перевернувшись, она шлепнулась ему на голову, чуть набекрень. Человек в кожанке усмехнулся, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Раннее утро. Солнце хотя и встало, но в квартиру, где жил Шилов, лучи заглядывали только к полудню. Оттого в этот ранний час здесь было довольно темно. Анфиса занималась на кухне хозяйством, достала из-под стола плетеную корзинку с луком, высыпала на стол несколько луковиц и, очистив, принялась резать тонкими круглыми дольками. Делая все ловко, уверенно, она разговаривала с Шиловым. Правда, разговором это назвать было трудно, потому что тараторила одна Анфиса, надеясь, что Шилов слышит ее через приоткрытую дверь. Шилов из комнаты не отзывался.

— Егор, ну, скажи, — громко говорила Анфиса, — с кем ты ночью у себя возился, а? Егор! Вот доложу твоему начальству, что ты бабу себе завел! — Она засмеялась. — И взгреют тебя по партейной линии.

Из комнаты никто не отзывался.

— Вредный ты человек, Егор, — снова заговорила Анфиса, не дождавшись ответа. — Скучно с тобой. Съеду я отсюда или тебя выгоню. — Эта шутка Анфисе очень понравилась, и она захохотала. — Эх, Егор, Егор, а еще чекист.

Она взяла помойное ведро и собралась было вынести его на улицу, но что-то вспомнила, направилась к двери в комнату Шилова.

— Знаешь, чего бабы-то в городе болтают, — говорила она на ходу. — Говорят, что золото это, которое в чека, в подвалах...

При этих словах Анфиса открыла дверь в комнату Шилова и замерла на пороге в жутком оцепенении. На кровати лежал человек с совершенно изуродованным лицом. Подушка, одеяло и пол у кровати были залиты кровью. Человек лежал в неестественной позе: одна нога касалась пола, другая, согнутая в колене, вывернута.

Почти все в комнате было как прежде, если не считать перевернутого стула да распахнутого шкафа, зияющего своей пустотой. Анфиса все еще продолжала стоять, потом вдруг будто проснулась, как от толчка, метнулась из комнаты и с криком бросилась вон из дома.

Во дворе перед домом Шилова толпились снедаемые любопытством бабы и старики. Дородная фигура Анфисы возвышалась среди них. У входа в дом уже стоял красноармеец с винтовкой.

— Так и пролежал целый день, — говорила Анфиса, испуганным и жадным взглядом перебегая с одного слушателя на другого. — А утром-то видишь...

— Да, дела пошли, — вздохнул сутулый, сухонький старик. — У Ксении Кузякиной ночью муж пропал, путевым обходчиком на станции работал.

• Предыдущая
• 3/27
• Следующая