Друзья - Юмото Кадзуми - Страница 2

• Предыдущая
• 2/32
• Следующая

— Да ничего там нет интересного, — сказал Ямашта. — Все в черной одежде. Сутры читают. Скукотища. Дядечки без конца пьют сакэ, тетечки ходят с озабоченными лицами. Дети — малышня одна. Прикиньте, дразнили меня «пончиком».

— Так и мы тебя дразним «пончиком», — с жутковатой ухмылкой сказал Кавабэ и захихикал. Между прочим, когда тип в толстенных круглых очках с серебряной оправой хихикает вот так, в темноте, то ненароком можно и испугаться.

— Ну так вас-то я знаю. А этих первый раз в жизни видел.

— Ну да, точно, — Кавабэ перестал хихикать.

— А сами похороны… Сложно сказать, какие они. Ну это как бы… — Ямашта сглотнул слюну. — Человек, когда умирает, его сжигают. Везут в специальное место — крематорий называется. Там гроб въезжает в такую огромную печь и — дзынь! — двери закрываются, а потом через час…

На словах «а потом через час» Ямашта перешел на едва слышный шепот, и я подался вперед, чтобы услышать, что же там происходит через час.

— …Остаются одни кости. Все сгорает, только кости остаются. Белые, лежат кучкой. Небольшой такой.

— Целый час жгут?

— Ага.

— Там, наверное, жарко. И огонь гудит.

Ямашта немного подумал.

— Из большой трубы, — сказал он, — шел белый дым, но совсем чуть-чуть. Папа говорит, что когда-то давно, когда он был маленьким, гораздо больше дыма выходило. Нет, не гудит. Потихоньку сгорает.

Кавабэ начал дергать ногой. Это был плохой знак, означавший, что время пошло и в какой-то момент, только неизвестно в какой именно, бомба замедленного действия сработает и он выкинет какой-нибудь трюк. Я слышал, как моя мама говорила: «Кавабэ-кун такой эксцентричный!» Интересно, что такое «эксцентричный»? Наверное, «странноватый» или что-то в этом роде.

— А потом все брали эти кости палочками и складывали в похоронную урну.

— Палочками?

— Да. На этом все закончилось.

Значит, на этом все закончилось. Понятно, но как-то не очень.

— А ты плакал? — спросил я.

— Не-е.

— Но это же твоя бабушка. Тебе совсем не было грустно?

— Так я даже не помню, когда последний раз ее видел. Мне тогда, может быть, один годик был. Она для меня совсем как незнакомая.

— А-а…

— Я там и не был никогда, ну, где она жила. Это очень далеко.

Ну да, я тоже со своей бабушкой, которая папина мама, уже очень давно не виделся. Совершенно не помню, какая она.

— Послушайте, — голос у Ямашты вдруг сел. — А вы вообще когда-нибудь видели мертвеца?

— Ты чего? Где мы его увидим? — сказал Кавабэ, пошевелил кончиком носа и замолчал. А мне пришло в голову, что за все то время, как я узнал, что Ямашта уехал на похороны, я ни разу — даже тогда, когда спрашивал про кости, — не подумал о том, что Ямашта видел взаправдашнего мертвеца. Мне такое даже в страшном сне не снилось!

— А ты видел?

— Ага. — Ямашта смотрел мне прямо в глаза.

И я понял, что сегодня днем в те моменты, когда на него находил столбняк, он думал именно об этом.

— Все, кто там был, кидали в гроб цветы. Я тоже кидал и тогда увидел.

— Что, что увидел? — Кавабэ сверкнул глазами из-под очков. — Ну же, ну же, ну!! Говори давай!! — от нетерпения у него снова задергалась нога.

— Да вообще-то ничего особенного… — протянул Ямашта. — В носу и в ушах у нее были такие белые штучки, как из ваты.

— Вата в носу! Это еще зачем?! — Кавабэ дергал ногой все сильней и сильней. — Вата в носу и ушах… Вата в носу и ушах…

— Кавабэ, заткнись, пожалуйста.

Кавабэ замолчал. Но его нога стала дергаться с такой силой, что скамейка заходила ходуном.

— Короче, я вместе со всеми подошел к гробу и кинул в него цветок — хризантему. И тогда…

Тетенька, которая сидела на соседней скамейке и тоже ждала автобуса, как-то странно на нас посмотрела. Я схватил Кавабэ за плечо и крепко сжал.

—.. Лепестки полетели, полетели, и один из них упал бабушке на лицо. Прямо на нос.

Я почему-то подумал, что, наверное, этот лепесток был желтого цвета.

— Я хотел его стряхнуть, — продолжал Ямашта, — но мне было так страшно, что я не мог даже рукой пошевелить. А потом гроб закрыли крышкой. Забили гвозди — не молотком, а камнем. Тук-тук-тук…

— И что? И это все?! — сказал и Кавабэ и добавил потише: — Что ж такое?

Он еще несколько раз повторил: «И это все? И это все?» Голос у него дрожал, как от обиды.

— Кавабэ, заткнись, — страшным голосом сказал я.

— Той ночью мне приснился сон, — произнес Ямашта и замолчал.

— Сон? Типа, кошмар?

— Ага… Знаете, у меня такой тигр дома есть, игрушечный? Большой такой, больше подушки?

— Да.

— Я когда был маленьким, часто с этим тигром боролся. Ну, играл. — Ямашта, наверное, хотел добавить, что и сейчас тоже частенько этим занимается, но передумал. — И во сне я тоже с ним боролся. А потом вдруг вижу, а это и не тигр вовсе, а моя мертвая бабушка.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! — заорал не своим голосом Кавабэ. А потом начал смеяться как ненормальный. Ямашта взглянул на него и тут же стал рассказывать дальше, не обращая внимания на смех:

— Ну вот, я не сразу это заметил, потому что она была очень похожа на мягкую игрушку. То есть вообще никак на меня не реагировала. Я ее пихал, дубасил, а она молчит и не говорит ничего. Ни там «больно», ни вообще ни слова. Как вещь. Неодушевленный предмет.

— Неодушевленный…

Ямашта кивнул и тихо сказал:

— Это было очень страшно.

Я слушал Ямашту, обмирая от страха. И хотя в моих комиксах и по телевизору то и дело кто-то кого-то убивает, так страшно, как сейчас, мне еще никогда не было.

— Интересно, что происходит с человеком после смерти? — сказал я. — Он исчезает или…

— Он становится оборотнем или призраком! — поджав губы, заявил Ямашта. — Только вот призрак, он… как бы так сказать… Я раньше всегда думал, что это что-то легкое, невесомое, но на самом деле…

— Что на самом деле?

— Призрак очень тяжелый. Тяжеленный. Как мешок с песком.

Если мертвецы — неодушевленные предметы, как говорит Ямашта, то и призраки, получается, тоже предметы. И у них, как и у любого предмета, есть вес, как, скажем, у соли, или у магнитофона, или у портфеля. «Вот чего бы мне точно не хотелось, — подумал я, — это увидеть стрелку тех весов, на которые взгромоздился призрак». Если призраки ко всему еще и увесистые, то тогда спастись от них вообще практически невозможно.

— Я вот думаю, все-таки хорошо, что мне пришлось поехать на похороны. — Ямашта ковырнул носком кроссовки землю.

И тут вдруг Кавабэ взгромоздился на скамейку и встал в гордую позу, уперев руки в бока. Тетенька с соседней себе покрепче хозяйственную сумку и приготовилась дать отпор, если мы вдруг решим ее атаковать. Кавабэ дико захохотал и крикнул:

— Я — бессмертен!

Прошло несколько дней. Мы вели обычную школьную жизнь и к разговору о бабушке Ямашты больше не возвращались. Сам Ямашта окончательно пришел в себя, да и Кавабэ вроде бы тоже после той выходки на автобусной остановке как-то успокоился. Даже говорить стал меньше, чем обычно. О похоронах он, казалось, совсем забыл.

Но это только казалось. В тот день, когда он явился в школу в новых очках, произошло вот что. После уроков он вызвал меня и Ямашту на автостоянку возле своего дома — сказал, важный разговор.

— Что еще за важный разговор? — У меня появилось дурное предчувствие. Кавабэ был вне себя от возбуждения.

— Слушайте, это, как его… Если от автобусной остановки пройти немного вглубь, там есть дом учителя каллиграфии, знаете?

— Ну да. Это где дом Кисимото, что ли?

В том районе очень много старых домов, о которых даже очень вежливый человек вряд ли сумел бы сказать что-то хорошее. Такие деревянные хиленькие лачуги.

— Во втором доме от него живет одинокий дед. — После этих слов Кавабэ с надеждой взглянул сначала на меня, потом на Ямашту. Ямашта за все это время ничего не сказал — видно, дурное предчувствие появилось не только у меня одного.

• Предыдущая
• 2/32
• Следующая