Черная заря - Коротких Владимир Александрович - Страница 3

Андрей достал жестяную банку говяжьей тушенки из сухпайка, выданного ему на дорогу, и банку рыбных консервов.

Быстро вскрыв банки, нашинковав огурец и батон, они налили из канистры по полстакана чистой, пахучей, коньячного цвета жидкости.

— Пей постепенно, он градусов шестьдесят, — напутствовал Василий. — Братан гнал на дорогу и мужикам для гостинца. Я за дорогу к нему и не притрагивался, случая не было, да мне после желтухи сейчас не особенно и можно, первые полгода только по чуть-чуть.

Они подняли стаканы и чокнулись.

— За знакомство, — сказал Андрей.

— Ага, будем, — кивнул Василий.

Закусив, они покурили в раскрытое окно. Самогон был действительно крепок. Попутчики расслабились и сидели молча, глядя на горы, вздыбившиеся вдали.

Первым нарушил паузу Василий, приподняв с пола канистру:

— Ну, по чуть-чуть?

— Давай, только по чуть-чуть, — согласно кивнул Андрей. — А то, сам говоришь, патрулей много.

— Да у меня средство есть — мускатный орех. Запах напрочь отбивает, пожуешь и сам забудешь, что выпивал. Главное, не шататься. Ну давай. — Василий быстро плеснул понемногу в стаканы и, подняв свой, предложил: — Давай не чокаясь — за мужиков, которых с нами больше нет, земля им пухом и светлая память.

Выпили молча. Снова открыли окно и стали пускать туда папиросный дым. Мысли Андрея были о военном будущем, приближение которого он уже ощущал с необъяснимой тревогой в глубине души.

— Вась, расскажи про Афган, я ведь тоже туда еду, — попросил он.

— Я догадался. — Василий снова взял папиросу. — А ты откуда родом-то?

— Из Липецка, почти земляки с тобой.

— Да, рядом, считай, земляки. А я думал, ты из Москвы.

— Нет, я после училища два года служил под Горьким. На полигоне в болотах комаров кормил. Месяц назад получил старшего. Потом вызвали в штаб, приказали собирать шмотки и отправляться по разнарядке в распоряжение командования Туркестанского военного округа. Из тех, кого могли послать туда, я был единственный неженатый, меня, вероятно, поэтому и выбрали. Я через Москву поехал. Пару дней погулял до поезда. Да я и не жалею, что в Афган направили, я же военный, значит, должен уметь воевать по-настоящему, а не только на учениях. К тому же за два года эти болота и леса у меня тоску стали вызывать. Хоть вой. Понимаешь? — сказал Андрей, глядя на Василия.

— Понимаю, Андрюха, понимаю. — Василий медленно перевел взгляд в окно и продолжил: — Чего не понять? Ясно. Только все, конечно, сравнительно. Я ведь тоже не сразу прапорщиком-то заделался. Я перед армией в райцентре техникум лесного хозяйства окончил. Служить попал в Венгрию. Ох, и живут же там люди! Жратвы и шмоток — во! — Он провел большим пальцем по кадыку. — А на улицах пылинки не найдешь. А в деревнях? Короче — уже коммунизм! Служил в мотострелковом полку. Получил сержанта. Ну а под конец службы мне, учитывая, что я еще и с образованием, предложили остаться. Сделали старшиной роты, прапорщика присвоили. Служил я там шикарно! Как в отпуск еду, одних подарков родне два чемодана пру. Уже на машину стал деньги откладывать. Думал — куплю «Жигули», приеду в деревню! Эх! — Он описал рукой спираль в воздухе. — Там только у председателя, да и то «Москвич»!

А тут, как-то после Нового года, примерно через месяц после переворота в Афгане, нас собрали в штаб полка. Командир объявил о передислокации. Недели через две личный состав без оружия и техники гражданскими самолетами доставили в Ташкент, затем поездом в Термез. Поставили палатки в пустыне. Месяц мы технику и оружие получали, а потом по понтонной переправе через речку Амударью поехали исполнять интернациональный долг.

А дальше, чего тут расскажешь? Война, Андрюха. Второй год воюем за свободу и демократию афганского народа, а чего-то и конца не видно. Мешанина какая-то получается! Где среди них свои, где чужие, хрен разберешь. Ни фронта, ни тыла. Страна — горы да пустыня. Мы гоняемся за духами, а они за нами. Вот и весь рассказ.

— Много погибает наших?

— Их, Андрей, может, кто, конечно, и учитывает, да только до нас этих сведений во всем масштабе не доводят. Я в отпуске телевизор иногда все-таки смотрел, особенно последние две недели. Так там показывают, что мы только ихний народ нашей солдатской кашей кормим, да бэтээрами и танками им землю пашем, а воюет славная афганская революционная армия! Да только той армии, Андрюха, как и революции, там днем с огнем не сыскать! Во как! А тут, прямо дня за три до отъезда, смотрю вечерний выпуск, а там карта Афгана на экране показана, и на ней точка мигает. Диктор известный, в очках, и говорит, мол, две недели назад афганская армия, видите ли, в результате успешной операции окружила и уничтожила крупное контрреволюционное соединение, а также захватила кучу оружия, боеприпасов и пленных. Я его не виню! Он тоже своего рода прапорщик, кобыла подневольная! Но дело в том, что когда меня в госпиталь отправляли, наши с полка как раз туда в рейд уходили. Это рядом, по горам всего километров семьдесят. А про потери диктор — ничего, молчок. Так что мы с тобой туда едем, а кто-то уже оттуда в цинковых бушлатах домой возвращается. Выходит, что они там плугом надорвались, что ли, когда афганцам помогали землю пахать? Вот так, брат. Обидно. Чего тут скажешь? Только посоветовать можно. Дрянь разную из духанов ихних не ешь, воду пей кипяченую и по дури за наградами не гоняйся. Вот и все. Не обижайся, Андрей. — Василий протянул ему ладонь.

— Да ладно, Вась, я и не обижаюсь. — Андрей искренне ответил на рукопожатие.

А поезд тем временем уже не шел, а мчался на удивление быстро, словно хотел напоследок загладить свою вину перед скучавшими в нем бедолагами. За окном мелькали железнодорожные постройки и населенные пункты. Все предвещало близость крупного города.

В дверь купе постучали.

— Через полчаса Ташкент! — раздался знакомый голос проводника.

— Так, надо собираться. — Андрей поднялся, снял с полки чемодан и принялся укладывать в него свои вещи. Василий молча смотрел в окно.

Облачившись в форму, Андрей снова сел на место и спросил:

— Вась, а форма твоя где?

— В госпитале, в Термезе. Я ее там в каптерке у завхоза оставил на временное хранение. Завтра доеду до Термеза, переоденусь, отмечу отпускные документы и к Амударье подамся, на границу. Туда автоколонны из Афгана за грузами приходят. С ними и доберусь до своего полка. А ты дальше куда?

— Я пока в Ташкент за назначением. Там в комендатуре на меня документы лежат. А потом? — Андрей пожал плечами. — Куда пошлют.

— Да, хорошо, когда далеко пойдешь! Плохо, когда далеко пошлют! А может, еще в Союзе оставят? — попытался посочувствовать Василий.

— Вряд ли. Мне в дивизии сразу сказали, что туда. Может, там еще свидимся?

— Кто знает, может. — Василий оторвал кусок газеты и, написав на нем номер полевой почты, протянул его Андрею. — Держи, как определишься, черкни пару строк, может, действительно свидимся.

Поезд сбавил ход и вскоре окончательно остановился.

— Ташкент! Ташкент! Просьба покинуть вагон! — кричал проводник, вероятно, думая, что найдется сумасшедший, пожелавший без дополнительной подготовки и отдыха сразу двинуться в обратную дорогу.

Андрей с Василием в числе немногочисленных пассажиров вышли на перрон и двинулись на выход с вокзала.

Выйдя в город, они остановились и покурили.

— Ну, Андрей, давай прощаться. Я пойду в кассу билет до Термеза брать, а ты подойди к патрулю. — Василий кивком головы указал на стоявших в стороне троих военных с красными нарукавными повязками, одетых в форму южного образца с широкополыми шляпами-панамами на головах. — Тебе расскажут, куда добраться. Давай, брат, удачи!

Они обнялись и разошлись в разные стороны, пожевывая мускатные орехи.

Андрей обратился к начальнику патруля. Майор, проверив его документы, посоветовал:

— Вы сначала лучше устройтесь на ночлег в гостиницу КЭЧ (коммунально-эксплуатационная часть), а с утра в комендатуру пойдете, а то чего с таким чемоданом через весь город таскаться.