Элемент движения - Сергачева Юлия - Страница 32

— Слушай, а может, ты в ученики к магу хочешь податься? — Тощий углядел у Брюса на груди камешек, приняв, наверное, за оберег. — А может, у тебя и способности есть? Так ты это… Расколдуй, а? — Он вытянул правую руку и стащил с нее обуглившуюся перчатку.

Брюс вытаращил глаза. Пальцы пьяницы оказались золотыми. В прямом смысле. Словно протезы, отлитые из золота. Только металлические пальцы плавно переходили во вполне живую волосатую плоть.

— Это мне там сделали, — пояснил тощий пьяница, горестно разглядывая свою конечность. — Маги в Золотом городе. Я на гитаре играл. Отлично играл, между прочим… Даже для этих… — Он резко кивнул под потолок, показав острый кадык. — Для песнопевцевзаписывался, по всем землям был известен… Все говорили, что пальцы у меня золотые. Сдуру и спьяну захотел и впрямь золотые пальцы… Дурной был… Поможешь? — Он просительно заглянул слушателю в лицо, дохнув перегаром.

Брюс отодвинулся, не зная, что сказать. Из пяти золотых пальцев у бывшего музыканта остались только три. Мизинец был сточен до основания, а безымянный — наполовину.

— Я даже не знал, что такое бывает, — чистосердечно признался Брюс.

Пьяница вздохнул, запихивая кисть в перчатку. На месте пустых пальцев в перчатке шуршала солома. Песнопевец, словно почуяв неладное, притих.

— Думал, здорово будет, а играть вовсе не смог… Неживое оно, струн не чует… А как захотел обратно все вернуть, как было, так надо мной только посмеялись. И цену такую заломили… Мизинец пришлось отдать, чтобы из города выбраться.

— Брось! — подал голос хозяин. — Небось не голым ушел…

— Ага. Да ты только и ждешь, когда я твоего пойла выпью столько, чтобы мне весь палец разом оттяпать… Вот этот? — Он выставил перед собой средний палец.

— Ты мне уже по ноготь должен!

— Щас-с! — с выражением сплюнул тощий. — Да не стоит твоя гнилая вода таких денег! Верно? — Он заботливо вернул Брюсову опустошенную кружку на прежнее место.

— Будешь всем подряд про свою беду болтать, так и вовсе без руки останешься. Если не без головы, — процедил раздраженно хозяин.

Музыкант презрительно отмахнулся.

— Ты здесь давно сидишь? — осведомился Брюс. — Не видел здесь девушку? Такая невысокая, с длинной косой? Она…

Тощий пьяница, только что горевший глазами, резко стушевался, обмяк и отполз по стойке подальше, сделав вид, что пьет из своей давно просохшей кружки.

— Ниче я не знаю…

Хозяин, наладившийся было выйти за дверь, резко развернулся:

— Парень, ты откуда такой простодушный? Твое счастье, что окраина. Если б приставал так к людям в городе, давно бы вторую улыбку пририсовали пониже подбородка.

— Я ищу девушку. Она была здесь. Играла.

— Настырный, — одобрительно хмыкнул хозяин. Поскреб щетинистый подбородок: — Девушка… Тут новеньких вчера мало было и все проиграли… А, помню! Была девица! Бряк приволок, сказал, перспективная цаца. Да так и было поначалу. Не девчонка — кремень. Блефовала — загляденье, ни жилкой не дрогнет… Да только мало этого. Как Угорь против нее сел, так она и погорела. Каменное лицо в «Стихиях» — это еще полдела…

— Где она?

— Ну проиграла она крепко, так что… На грядках ее ищи, если не продали еще.

— Где?

— Ну в полях.

— В каких полях?

— В капустных! — осерчал собеседник. — Ты что, парень, совсем дикий? И как вас только таких сюда заносит? К Яме иди. Это там, в лесу… Ну по свету найдешь, если темноты дождешься.

Брюс направился к выходу и услышал вслед:

— Эй, парень! Коли магом хорошим заделаешься, загляни снова. Вдруг расколдуешь?

Чем-то это и впрямь походило на грядки для великанов, высевающих камни. Обширная пустошь посреди живого леса была выложена кривыми линиями из известняковых обломков. При некоторой фантазии их даже можно было принять за пни, оставшиеся от каменного леса.

Брюс наступил на нечто глухо хрустнувшее. Нагнулся, поднял и не без изумления разглядел, что у него в руках — две половинки то ли плоской глиняной миски, то ли древесного листа. Даже прожилки видны. В земле было намешано много таких осколков.

Примерно в центре пустошь косо разорвало оврагом. Над впадиной клубилось золотистое марево.

«По свету найдешь…»

А еще по шуму и по запаху. Из ямы доносились смутные возгласы и воняло дымом. Подойти поближе мешали заросли черного шиповника, по прочности не уступающего колючей проволоке.

Справа вилась, огибая валуны, довольно утоптанная тропа. Нет, даже целая дорога. Там, где она ныряла во впадину, лежала исполинская каменная кисть. То ли утерянная великаном перчатка, то ли обломок мраморного колосса.

Издали казалось, что она усердно иссечена резцом скульптора, но чем ближе Брюс подходил, тем отчетливее становились заметны все складки, впадинки и морщинки. Такое не сделаешь даже лучшим долотом.

Кисть покоилась собрав пальцы горстью, под этим укрытием горел фонарь.

— Куда? — нелюбезно осведомился некий тип в кольчужной тунике, выступая из-за большого каменного пальца. В руках он держал вороненый самострел.

— Туда, — честно признался Брюс, не без усилия отрывая взгляд от громадного ногтя в лохмах слюдяных заусениц. По изгибу великанского пальца тянулись жесткие завитки шиповника.

— Домой иди, — посоветовал обладатель туники. На плече у него восседала здоровенная бородавчатая жаба, блестевшая круглыми глазками.

Вот сюрприз! Как-то эта яма своей незамысловатостью изначально сбила с толку. Обычно для спуска в овраги разрешения не требовалось.

А еще больше Брюса встревожила небрежно вычерченная поперек дороги и присыпанная золой замысловатая цепь рун. Она исподволь багрово вспыхнула, стоило глянуть на нее. И, наверное, вспышка отразилась в Брюсовых зрачках, потому что страж заметно смутился:

— А… вы это… Простите, не понял сразу… Вы можете назвать имя?

«Чье?» — захотелось уточнить, но Брюс вовремя прикусил язык. Как-то сразу стало понятно, что данный вопрос будет сильно некстати.

Жаба на плече стража перебрала лапами, продемонстрировав, что изнутри они ярко-желтые. Разинула беззубую пасть, часто задышав и задергав мясистым кадыком.

— Вы уверены, что хотите услышать имя? — величественно обронил Брюс, обращаясь к жабе.

Страж встревожился окончательно. На его физиономии явственно читалось нежелание вспоминать даже собственное имя. Для охранника подобного места он был, пожалуй, слишком впечатлительный.

Или Брюс не туда пришел?

— П-пожалуйста, — все же рискнул страж. — Имя… обязательно…

Ага. Может, и не зря он тут торчит. Наверное, взяли за мужество.

— Да известно ли вам любезный, что имя — есть особая сущность мирового эфира, приспособленная влиять на своего носителя… — Мучительно извернувшись, память выудила откуда-то с самого донышка некую случайно читанную фразу. Правда, продолжение ее начисто выветрилось. Поэтому Брюс лишь строго воззрился на стража.

Тот, словно почуяв, что завершать глубокомысленный пассаж Брюсу нечем, неожиданно встрепенулся, свел брови и поддел пальцем крюк самострела, взяв его на изготовку. Свободной рукой почесал жабий кадык и хмуро заявил:

— Правила не я устанавливал. Ежели вы, господин, не назовете имени, то я стреляю! — И дуло бескомпромиссно устремилось Брюсу в живот черным глазком.

Жаба злорадно захлопнула пасть. В уголках челюстей запенилась желтая жидкость.

Брюс мысленно прикинул свои шансы опередить заряд или хотя бы уклониться от встречи. Мучительно захотелось научиться резкому вертикальному взлету, в котором мастера воздушные маги.

— Раддок! — позвали кого-то снизу. — Эй, Раддок! Ты, что ли?

По дороге поднимался, приветливо махая, мужчина в длинном, небрежно наброшенном плаще. Плащ волочился по земле, но даже песчинки не сдвинул в нарисованном рунами знаке.

Брюс со стражем дружно полюбопытствовали, кого это он так радостно окликает. Возле обреза оврага и каменной длани никого, кроме их самих и лошадей, привязанных поодаль, не было.