Викки - Уолкер Руфь - Страница 3
- Предыдущая
- 3/44
- Следующая
Успокоив свою совесть тем, что берет альбом совсем ненадолго, Викки побежала к себе в комнату. Но и там она не решилась его открыть. Она быстренько переоделась в брюки для верховой езды, плотно облегающий жакет, нацепила жокейскую шапочку и выскочила из дома, держа в руках легкую кожаную сумку, куда обычно клала бутерброды для себя и яблоко для лошади. Сейчас в сумке лежал альбом.
Через пятнадцать минут Викки уже сидела у могилы отца, держала на коленях альбом в кожаном переплете и никак не могла решиться открыть его. Было так страшно разочароваться, обнаружив, что ее настоящий отец не имеет ничего общего с тем прекрасным образом, который она себе придумала!
Правда, школьная подружка Викки Дарси Вудроу находила романтичной ситуацию, когда правда о твоих родителях окутана тайной. Но Викки слишком хорошо знала, как мало романтики в сиротской доле, каково это — плыть по волнам жизни в одиночестве и не иметь возможности бросить якорь в тихой безопасной бухте. Иногда она казалась себе призраком, блуждающим по темным коридорам огромного дома Сен-Клеров с его шорохами в углах и немыслимыми сквозняками.
Внешне все в этом доме выглядело солидно и импозантно, но из разговоров слуг Викки знала, что ретроградство и самодурство деда всем стоят поперек горла. Слуга здесь не мог позволить себе даже малейшей небрежности или отступления от порядка, не рискуя тут же лишиться места. У самой Викки, например, сменилось множество нянек, и причины, по которым ни одна из них не задерживалась, были столь незначительными, что Викки их даже запомнить не могла. Просто с детства у нее вошло в привычку не привязываться к слугам и няням.
Она постоянно завидовала Дарси — та вела нормальную человеческую жизнь, жила в современном доме со светлыми комнатами, простой мебелью и яркими полотнами импрессионистов на стенах, не имевшими ничего общего с потемневшими масляными портретами, развешанными по коридорам особняка Сен-Клеров. Пусть этим портретам и не было цены, как не раз громогласно заявлял дед, но что до Викки, то на нее созерцание умерших предков нагоняло лишь тоску и уныние.
Временами ее охватывало ощущение удушья — она чувствовала себя пленницей в доме, в котором за каждым твоим шагом следят, выйти из которого без разрешения нельзя. В тех редких случаях, когда ей позволялось посетить школьный праздничный вечер, дед не ложился спать до тех пор, пока Джонсон, его личный шофер, не привозил внучку домой. И начиналось: во что играли? Были ли на вечере мальчики? Если были, то говорили они с ней или нет, и о чем говорили… и в том же духе.
Всем ее одноклассницам было известно, что за пределами школы Викки Сен-Клер ведет монашески суровую жизнь. Приходящие после выходных ученицы могли часами рассказывать о своих свиданиях; обитатели общежития и пансионов похвалялись вылазками к частной школе Сэнсана, где у обвитой плющом стены, разделявшей два учебных заведения, их ждали мальчики, но Викки, если бы даже и хотела, не смогла бы ничего сочинить — ей бы просто никто не поверил.
Когда девчонки мечтательно вспоминали о поцелуях в вечерних сумерках, Викки хранила молчание. С одной стороны, она им завидовала, с другой — ни один из мальчишек не казался ей привлекательным: они были какие-то глупые, и о чем она бы стала с ними говорить? И все же, несмотря ни на что, она мечтала о первом свидании, первом поцелуе, ей очень хотелось получить цветы или любовное письмо от какого-нибудь незнакомца.
Когда раз в месяц на танцевальный вечер в школе приглашались сэнсановские мальчики, она танцевала с ними до упаду, но ни один не предложил ей встретиться в городе или у знаменитой стены.
Викки знала, что одноклассницы за глаза зовут ее Принцессой, и прозвище это приводило ее в отчаяние. Родители многих девочек могли считать себя богатыми людьми; если на то пошло, в кейботской школе принципиально не держали стипендиатов.
То, что она все же обзавелась в школе хорошей подружкой, казалось Викки чудом. Какая уж тут дружба, если ты не можешь прийти к девочке в гости или пригласить ее к себе? Хотя девчонки шептались за спиной Дарси и называли ее «шлендрой», Викки было с ней весело. Отец Дарси, маклер, представлял на бирже интересы Сен-Клеров, именно поэтому время от времени Эрл, скрепя сердце, позволял внучке ездить в гости к школьной подружке. Более того, однажды он даже отпустил Викки на выходные — с ночевкой в чужом доме!..
Викки улыбнулась, вспомнив, как весело было делать какао в большой кухне далеко за полночь, как волнующе это было — шептаться до утра, доверяя Дарси все свои секреты, точнее некоторые из них. Решится ли она теперь рассказать подружке об альбоме, если, конечно, в нем и в самом деле окажется фотография отца?
Рукой она провела по переплету, а затем осторожно, словно промасленный пергамент мог разлететься вдребезги, как хрусталь, открыла первую страницу.
С раскрашенной фотографии, сделанной в какой-то студии, на нее смотрело улыбающееся мужское лицо. У Викки захватило дух. Это были ее улыбка, ее лицо! Те же поразительно синие глаза, тот же прямой нос, не говоря уж о полных губах. Разве что цвет волос отличался: у нее — рыжевато-каштановые, у него — пшеничные, но тоже густые и вьющиеся. На фотографии у отца они были почти до плеч, что придавало его облику старомодный вид.
Чем дольше Викки изучала фотографию, тем больше вопросов у нее возникало. Мужчина на снимке казался неправдоподобно красивым — даже после слов бабушки о его красоте, столь притягательной для женщин. А мать — какая же она была?
Красавица или заурядная милашка? И чем она пленила сердце Джейма Сен-Клера?
Викки перелистнула страницу, и ей показалось, что она видит свою детскую фотографию — со снимка ей улыбался младенец в кружевных пеленках, и только по дате внизу можно было понять, что это все-таки ее отец. Викки медленно перелистывала страницы, останавливаясь, чтобы хорошенько разглядеть каждую фотографию, и чем дальше — тем больше ей хотелось плакать. Перед ней проходила жизнь ее отца: вот он совсем маленький, а через несколько страниц — подросток, еще через пару страниц — молодой человек, а вот он уже выпускник колледжа в мантии и берете, многозначительно улыбается в глазок фотокамеры.
На обороте снимка дата — 1924. Так вот каким он был накануне встречи с ее матерью! Не приходится удивляться, что она в него влюбилась, он был поистине воплощением девичьей мечты о красавце-мужчине. Если, конечно, она была девушкой. При ее дурной репутации она могла быть просто расчетливой и искушенной совратительницей, сумевшей отхватить в этой жизни главный приз — красивого и богатого мужа.
Викки захлопнула альбом, чувствуя себя совершенно раздавленной. Вместо ясности — очередная еще более запутанная головоломка, вместо ответа на вопросы — целый ряд новых. Час от часу не легче! Но что же ей делать с фотографиями — рискнуть и взять хотя бы одну-две или лучше не связываться с бабушкой?
Она снова пролистала альбом, вглядываясь в фотографии, которые привлекли ее особое внимание: Джейм-подросток, взъерошенный и улыбающийся, верхом на толстом пони; Джейм-юноша, легкий и беззаботный, рядом с серым в яблоках жеребцом; Джейм за рулем гоночной машины; Джейм во фраке, весело смеющийся над чей-то острой шуткой.
Ей неудержимо хотелось оставить у себя все эти снимки, но, подумав, она выбрала снимок с церемонии окончания колледжа, потому что примерно в это время Джейм Сен-Клер стал ее отцом.
По-прежнему не понимая, как могли создать семью два человека, таких различных по происхождению и социальному положению, Викки закрыла альбом, поднялась и только тут заметила на траве у ног пожелтевшую от времени открытку. Девушка нагнулась, подняла открытку и увидела, что это фотография женщины — безвкусно-яркая, отпечатанная в какой-то дрянной типографии. Рыжеволосая женщина с потрясающей фигурой, гордо поднятой головой и сияющей улыбкой сидела на качелях… а впрочем, кажется, это называется трапецией. На ней был вызывающе короткий костюм из белой сетки и блесток, и вся она казалась феей, готовой в следующее мгновение взлететь с трапеции в воздух.
- Предыдущая
- 3/44
- Следующая
