Ловец человеков - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 15
- Предыдущая
- 15/18
- Следующая
– Да, майстер инквизитор. Я все понял.
– Даже если там окажется сам Папа и скажет, что возьмет у тебя письмо, что ты должен сделать?
– Сказать «нет», – не задумавшись ни на миг, отчеканил тот; Курт кивнул:
– Молодец. Держи. С печатью обращайся бережно, – предупредил он, глядя, как парень прячет письмо. – Не сломай ненароком.
Тот оцепенел на миг, снова побелев, – очевидно вообразив во всех деталях, что будет, если курьер доставит секретное послание со сломанной печатью; доказать, что оный курьер не делал поползновений это послание прочесть или не дал его изучить либо же списать, не приведи Господь, кому другому, будет не просто сложно – невозможно.
– Да, майстер инквизитор, – заметно севшим голосом подтвердил Пауль.
– Теперь повтори, что ты должен сделать.
Тот кивнул, глядя на Курта верным взглядом новобранца в городской страже, и выговорил, четко чеканя слова:
– Ехать в Штутгарт – немедля и без остановок. Ни с кем не общаться. Не отвлекаться. Вручить письмо лично обер-инквизитору Штутгарта.
– Все верно. Последнее: остановиться ты можешь, чтобы перевести дух; мне не надо, чтобы ты переломал ноги коню или себе. Когда выполнишь поручение, ты волен отправляться по своим делам, но – что?
– Молчать.
– Молодец, – повторил Курт, одарив парня улыбкой и хлопком по плечу; тот снова вспыхнул пятнами и вздернул голову. – Свободен.
Пауль развернулся к коню, вскарабкался в седло, от волнения не сразу попав в стремя, и устремился с места в галоп, позабыв проститься с майстером инквизитором.
Курт улыбнулся, глядя, с какой стремительностью уносится прочь облако пыли, и тут же вздохнул. Не свернул бы себе шею, в самом деле…
Но – нет; через четверть, может половину, часа раж пройдет. Рвение и осознание значимости доверенной ему миссии останется, но горячность выветрится. Да и конь вскоре заартачится идти галопом, и придется перейти на рысь, а часа через четыре, много – пять, парень поймет, что и ему самому необходимо передохнуть. Если остановка будет всего одна, и не более часа, то он вполне поспеет в Штутгарт к вечеру, причем не самому позднему. Далее все зависит от степени доступности запрошенной Куртом информации; он уповал на то, что до времени встречи, назначенной через два дня, не считая этого, ее получить все же успеют.
Когда Курт добрался до Таннендорфа, было уже за полдень, однако он потратил время на то, чтобы отыскать спуск к реке, – после восьмичасового путешествия по полям под все сильнее припекающим солнцем сапоги были целиком в травяной крошке и пыли, а сам майстер инквизитор, казалось, пропитался и этой пылью, и солнцем насквозь. За час высох и он сам, и одежда; к реке, слава Богу, никто за это время не пришел – уже одеваясь, Курт вдруг подумал, в каком во всех значениях неловком положении застукали бы тогда майстера инквизитора…
К трактиру он шагал уже напрямую, самым кратким путем, теперь не таясь за задними дворами; во-первых, те, кому он попался на глаза утром, и без того раззвонили по всем своим знакомым, что видели майстера инквизитора уходящим спозаранок неведомо куда, а во-вторых – слишком умаялся и проголодался, а потому хотел добраться до места поскорее. Деревня уже вступила в разгар дня, и нельзя было десяти шагов пройти без того, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь на улице либо же находящемуся у себя во дворе: сквозь местные заборы каждый желающий мог видеть все происходящее вовне. Теперь с Куртом здоровались, причем – каждый. Поначалу он отвечал, односложно и без эмоций, но после это стало раздражать, и он лишь нервно дергал углом рта в ответ на очередное «доброго дня, майстер Гессе». На другую сторону улицы никто не переходил, скрывая взгляд; однако под конец своего пути до трактира Курт почти уже начал желать этого, лишь бы не видеть услужливо-напряженных физиономий, кривящихся в улыбке фальшивого радушия.
В трактире оказалось не более людно, чем вчера, что немало Курта порадовало; он увидел все тех же четверых, которых, кроме Бруно, наблюдал здесь в день своего прибытия. Само собой, все четверо, увидев его, привстали, нестройным хором желая доброго дня и здоровья. Толстяк Карл явился тут же, вероятно услышав их. Курту вдруг пришло на ум, что, может, именно он и велел крестьянам здороваться погромче, дабы подать ему сигнал о возвращении высокого гостя.
– Вы так рано исчезли, майстер Гессе, – запричитал трактирщик, напомнив не то оставленной девице, засыпавшей в компании и проснувшейся поутру в одиночестве, не то плакальщице на похоронах. – Я так и не успел спросить вас, что вы предпочитали бы к столу; ведь в чем-то прав этот подлец Бруно – здесь редко готовят, потому как некому…
А я не хотел оставаться у отца Андреаса, с тоской подумалось Курту.
– Мне все равно, – отозвался он, оборвав поток речей трактирщика.
– То есть как же?.. – оторопело и как-то даже обиженно пробормотал тот. – То есть, разве может быть?.. Ведь из готового сию минуту только колбасы и копчености, а…
– Я сказал – мне все равно, – повысил голос Курт, усаживаясь туда же, где сидел вчера. – Я не привередлив. Главное – быстрее. И подготовь моего жеребца.
Карл исчез, продолжая на ходу бормотать укоризны; Курт уставился в стол перед собой, опустив на ладони голову и глядя в стол. Оттого, что проснулся сегодня так рано и долго ходил пешком, навалилась усталость и клонило в сон; сегодня были планы допросить капитана баронской стражи, но вопросы, которые надо будет задать ему, в мозгу не складывались никак. Когда, продумывая то, что следует спросить, Курт добирался в своих мыслях до четвертого вопроса, он забывал первый. Может быть, лучше их записать?..
– Вот, уж что есть, – возник рядом Карл, водружая перед постояльцем цыпленка и кашу из буковой пшеницы[17] с морковью. – Уж не недовольствуйте, если что не так, я ведь…
– Свободен, – оборвал его Курт, берясь за вилку, и Карл, благоразумно умолкнув, снова испарился.
Цыпленка с рассыпчатой, чуть сладковатой от морковки кашей непривередливый майстер Гессе уговорил целиком – четверти часу не прошло; похоже, блюдо это было приготовлено трактирщиком для себя с сыном, но угрызений совести Курт по этому поводу не испытывал.
Во времена обучения ему в руки попалась брошюрка – сборник страшных историй, составленный неким охотником на ведьм минувшей половины столетия; именовалась она «Правдивые истории, содеявшиеся истинно в мире». Истинного в этих историях не было ничего, но две-три из оных заслуживали интереса в смысле развлекательном. Одна из таких баек повествовала о доме, попадая в который всякий, даже самый добродетельный, человек делался подлецом и изувером, убивая всех кряду и дьявольски при этом хохоча, но стоило покинуть стены дома, и человек становился прежним. Дом, разумеется, в конце концов сожгли. Сейчас у Курта складывалось ощущение, что сходным местом является вся эта деревня, – вновь, как вчера, он начал раздражаться, вновь стала побаливать голова; теперь уже он начал понимать Бруно, а вот отца Андреаса перестал понимать совершенно. Спалить всю деревню, конечно, чересчур, но…
С одной стороны, надлежало бы напомнить господину следователю, где и кем был бы сейчас он сам, если бы не академия… Но с другой – никак невозможно было заставить себя относиться хотя бы со снисходительностью к окружающим его здесь людям; будь он кем другим, и эти благочестные, учтивые лица обернулись бы в зверские рыла, глядящие в его сторону в наилучшем случае с презрением. Вчера, принимая уплату за комнату и стол, трактирщик раскланивался так низко, что Курта перекорежило; Бруно, бесспорно, доводил майстера инквизитора до бешенства, но хотя бы не угодничал. Между почтением к должности, которую исповедует отец Андреас, и неприкрытым пресмыкательством, свойственным жителям Таннендорфа, была все-таки существенная разница…
Пиво, такое же, как вчера, поданное с некоторым запозданием, он осушил одним махом и вышел. Карл-младший все еще валандался с конем; Курт потянул его за плечо, подтолкнув в сторону:
17
Дословный перевод немецкого названия гречки – Buchweizen, полученное из-за сходства формы семян гречихи с орешками бука.
- Предыдущая
- 15/18
- Следующая