Неведомая Африка - Кривцов Никита Владимирович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/54
- Следующая
Лишь отец Альвареш был доволен. Как он с оптимизмом писал в своем дневнике, это было поистине государство пресвитера Иоанна. На каждом холме и перекрестке высился храм или монастырь. Главными покупателями на рынке были монастырские казначеи, каждый второй человек, встречавшийся на пути, принадлежал к какому-нибудь монашескому ордену. Там были монахи в желтых одеждах, напоминавшие Альварешу доминиканцев, полуобнаженные нищенствующие монахи и монахини, чьи головы были выбриты и перевязаны кожаными лентами. Он заходил в храмы, любуясь настенными росписями и складками роскошного алого бархата и парчи, что скрывали за собой алтари. Лишь церковное убранство казалось ему неправильным. Вместо колоколов он видел камушки, что ударялись друг о друга и издавали надтреснутый звякающий звук, да и неуклюжая, грубо выкованная утварь совершенно не соответствовала знаменитому богатству пресвитера Иоанна.
И наоборот, эфиопы критически оценивали своих португальских гостей. Им не всегда нравилось то, что они видели. Они восхищались их прекрасным оружием и доспехами и выпрашивали их в подарок. Но когда священники пригласили чужеземцев на церковную мессу, они были неприятно удивлены их неотесанностью. Португальцы громко разговаривали, открыто плевали на пол и, казалось, постоянно ссорились друг с другом. Даже их священник выглядел опасным, ибо Альвареш совершил грех, чуть было не въехав в монастырь, куда не допускалось ни одно существо женского пола, верхом на ослице. И лишь срочная делегация, отправившаяся ему навстречу, чтобы заставить его остановиться и спешиться до того, как он подъедет слишком близко, спасла целый монастырь от осквернения.
Позже произошло еще более мрачное событие, когда голодные португальцы поймали и убили несколько голубей прямо в церкви. Местное население было настолько потрясено этим кровопролитием, что португальцам вообще запретили входить в церковь.
Таким образом, посольство продвигалось чуть ли не на ощупь, постоянно совершая нелепые ошибки, то восторгаясь, то пугаясь того, что они видят. Да Лима заставил Барнагаста снабдить их несколькими вьючными животными, угрожая сжечь подарки, приготовленные на берегу для негуса, если ему не будет оказано помощи, и посольство медленно, урывками продвигалось в глубь страны.
Альвареш делал подробные записи обо всем, что свидетельствовало о царстве пресвитера Иоанна. Им повстречались община монахинь, с благоговением умолявших путников разрешить омыть им ноги как странникам, побывавшим в Святой земле; постоялые дворы для слуг правителя, какой-то вождь, учтиво принявший посольство. Но в основном народ пресвитера Иоанна не был ни таким гостеприимным, ни воспитанным, как о том говорилось в предании. Некоторые мужчины чинно разгуливали с обернутыми кожаным ремешком яичками, не имея на себе никакой другой одежды, а женщины едва прикрывали свою наготу овечьими шкурами, что небрежно свисали с плеч. «В Португалии или Испании, – сухо комментирует Альвареш, – люди женятся по любви, видя красоту лиц, и многое скрыто от них. В этой стране они могут жениться потому, что уже увидели и оценили все, что только можно».
Но более всего путешественников потрясли жестокие нравы этой страны. В нескольких деревнях жители с почетом встретили проезжавшее мимо посольство, как следует побив путников камнями, и Альвареш был вынужден прибегнуть к жестоким мерам, приказав рабу ехать на своем муле впереди, чтобы тот первым принял на себя удар возможной засады. Ночью проводники сооружали из колючих кустов завалы для защиты от разбойников. Пересекая один лес, путники проехали под гниющими головами восьми сотен казненных мятежников, что свисали с ветвей подобно причудливым яблокам. Становилось ясно, что царство пресвитера Иоанна было местом, где кипели страсти и легко проливалась кровь.
Несколько раз посольство оказывалось в затруднительном положении: взбунтовавшиеся носильщики просто уходили, побросав тюки на землю. В разгар одного из споров как из-под земли возник высокопоставленный священник, который, словно тигр, набросился без каких-либо предупреждений на начальника охраны и злобно искусал его голову, оставив глубокие раны. Затем он спокойно представился посланником негуса и, сообщив пораженному да Лиме, что его повелителя не устраивала скорость продвижения экспедиции, поспешил прочь так же быстро, как и появился.
Преодолев на четвереньках горные перевалы, преследуемые стаями гиен, осмелевших настолько, что от них приходилось отбиваться копьями, чуть не утонув во время короткого наводнения, португальцы искренне обрадовались, когда в середине октября их проводники наконец заявили, что впереди лежит лагерь пресвитера. Послы уже давно оставили надежду увидеть легендарный хрустальный дворец, и поэтому их весьма воодушевил вид эфиопского двора, раскинувшегося подобно огромному военному лагерю. Ряды его шатров лучами расходились от большого красного жилища негуса. Несколько тысяч эфиопов в своих лучших одеждах собрались посмотреть на прибывающее посольство. Они молча с любопытством наблюдали, как сотня глашатаев, облаченных в шелковые туники, расчищали дорогу для белых людей, преусердно размахивая и щелкая в воздухе своими кнутами. Толпа расступилась и образовала проход, по краям которого расположились знать и кони негуса, убранные, как на парад – в парчовых чепраках и уздечках, украшенных перьями. Затем выбежали посланники государя: с плеч их свисали львиные шкуры, а шеи украшали золотые кольца, усыпанные самоцветами. Они встали около каждого португальца, проводили путешественников вперед, двигаясь диковинным шагом – полубегом, полувприпрыжку. Уже перед шатром путешественников заставили пройти между четырьмя львами – традиционными эмблемами негуса, которых, как с облегчением отметил Альвареш, держали на толстых цепях. Наконец по знаку стрелы, пущенной из таинственного красного шатра, процессия остановилась, и португальцы начали через посредников путаный разговор с человеком, ради которого они преодолели столь долгий путь.
Посредником выступил придворный, которого Альвареш называет Кабеатой. Облаченный в белые хлопковые одежды и высокий остроконечный головной убор, он действовал в качестве посланника негуса, все время их беседы сидевшего в своем шатре, не показываясь наружу. Кабеата открыл аудиенцию, торжественно спросив у да Лимы, что он хочет и откуда явился. Тот ответил, что он возглавляет посольство, отправленное португальским королем к пресвитеру Иоанну, и привез с собой послания от наместника короля Индии. Выслушав это, Кабеата развернулся и спокойно ушел обратно в красный шатер. Несколько минут спустя он вернулся и повторил свой вопрос. Да Лима вновь принялся объяснять. Кабеата снова ушел, чтобы через несколько минут задать свой вопрос уже в третий раз.
Согласно записи внимательно наблюдавшего за этим действом Альвареша, выходя из шатра, Кабеата всякий раз исполнял нечто похожее на менуэт, делая два шага назад вместе с тремя знатными эфиопами, выстроившимися в линию, закрыв таким образом проход португальцам. После того как вопрос был задан в третий раз, да Лима был приведен в такое замешательство, что сказал, что не знает, что ответить. «То-то и оно», – язвительный ответ Кабеаты мало что прояснил. Это возражение настолько задело самолюбие да Лимы, что он едко заявил, что не станет говорить ни с кем, кроме самого пресвитера. Ответ его тут же вы звал реакцию – в очередной раз выйдя из шатра, Кабеата затронул тему подарков. Он сказал, что его повелитель желает увидеть все дары, что приготовило ему посольство. Да Лима проявил невежливость, помедлив некоторое время, но второй португалец убедил его подчиниться, и они показали все свои скудные приношения одно за другим. Без какой-либо суеты их взяли и отнесли в шатер на осмотр к негусу.
Через несколько минут их принесли обратно. Куски португальской парчи развесили на деревянной подставке для лучшего обзора, а остальные вещи разложили на земле, дабы произвести максимальное впечатление. Затем представитель эфиопской знати заверил толпу в большой ценности даров и в том, какую честь оказали португальцы их правителю, посетив его. Как только он закончил, столпившиеся люди издали громкий возглас и начали расходиться. Да Лима и его спутники остались стоять, поражаясь вздорности эфиопского придворного этикета и чувствуя, что их первая аудиенция у негуса подошла к концу, а им даже не представилось возможности передать послания из Португалии.
- Предыдущая
- 22/54
- Следующая
