Вчера - Коновалов Григорий Иванович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/35
• Следующая

Подошли, громко разговаривая, молодой белоусый матрос Терехов в бескозырке и широких брюках и Васька Догони Ветер в шелковой красной рубахе, оба чуть хмельные, с озорным огоньком в глазах.

- А что, Иван, кинуть в конников парочку вот этих лимонок? А? - сказал матрос, наполовину вытащив из каргмана гранату.

- Погоди, - сказал отец.

В это время на крыльцо вышел пз школы в сопровождении двух казаков и старосты невысокий сухопарый офицер. Под блестящим лаковым козырьком фуражки беспокойно бегали раскосые глаза, губы были плотно сжоты.

Это был тот самый офицер, который проехал по мосту но красивой золотисто-игреневой лошади, когда я рыбачил, а подсевший ко мне казак выпытывал меня, делают ли в наших кузницах пики.

- Сын Шахобалова, старшой, - услыхал я шепот Васьки Догони Ветер. Мы с отцом встали и отступили к стене.

Староста снял полинялый картуз, вытер лысину, резко выделявшуюся белизной кожи от загорелых лба и шеи, сказал сиплым голосом:

- Господин офицер, вот тут все общество собралось, толкуйте, коли что.

- Ну что ж, мужики, - ласково заговорил офицер, постегивая плетью по своему левому сапогу, - лошадок, коровушек увели из имения моего отца, теперь надо вернуть подобру-поздорову. А?

Крестьяне молчали. Офицер снова заговорил уже сердито и жестко, ударяя своей похожей на гадюку плетью не по левому, а по правому сапогу.

- Кто украл скотину - ведите сюда. Кто украл машины, мебель - несите и везите к пожарному сараю.

Даю вам час.

- А кто тово, значит, не брал, тому можно, значит, уходить по домам? спросил староста. - Время рабочее, молотить надо.

- Пока не верне-те награбленное, я никого не отпущу.

Шахобалов закурил. Приятный духовитый дымок поплыл в тишине над головами людей. Отец свернул цигарку и долго высекал стальной плашкой из камня, потом прикурил и не спеша спрятал ватную ленту в гильзу и затянулся.

- Солдатик, - обратился Шахобалов к отцу, и мне вдруг стало смешно оттого, что дробненький, с маленькими руками человек обращается, как к ребенку, к моему отцу - высокому, плечистому, с крупным загорелым лицом, внушительными усами.

Отец шагнул к Шахобалову, и огромная рука его взметнулась к козырьку, глаза уставились в лицо офицера.

- Я вас слушаю, господин прапорщик!

Шахобалов поморщился.

- Говори проще, солдатик. Разве ты не знаешь, что отменили отдавать честь офицеру? Теперь свобода, и все люди равны.

- Так точно, господин прапорщик, отменили, но вы снова хотите восстановить старые порядки.

- Ошибаешься. Я не хочу. Мы должны жить в мире.

Говори проще. Почему мужики не исполняют моего приказания?

Отец насмешливо улыбнулся, ответил громко:

- Мы окружены вашим карательным отрядом, господин помещик. Чего же вы хотите?

Я оглянулся в то время, когда конники, закончив оцепление сходки, обнажили поблескивающие на солнце клинки.

Шахобалов, ударяя плетыо по правому сапогу, сказал:

- Я отпускаю вас, везите и несите награбленное. Наказывать не буду. Заложниками остаются георгиевский кавалер Ручьев, матрос Терехов, староста Чащин и Василий Боженов. Если через час не вернете ворованное добро, заложников увезу, а село сожгу. Все, господа мужики.

Первым привел пару огромных коней брат Василия Боженова. Он был красный, немного пьяный.

- Я твоих лошадей стерег, господин офицер. Скажи спасибо, что они не попали в жадные руки.

- Спасибо. Живите спокойно, - ответил Шахобалов.

Один за другим приводили крестьяне лошадей, коров,

везли хомуты, посуду. Шахобалов записывал фамилии, выдавая ярлыки, и все реже благодарил. Последним привел на недоуздке маленькую кобыленку Поднавознов.

- На, Шахобалов, бери. Не было лошадей, и эта не лошадь, - сказал он. И где она, чертов шадер, столько репьев нахваталась. Хвост не очистишь, хоть отрубай.

Шахобалов, тщательно пытаясь остановить бегающие глаза на лице моего отца, спросил:

- Ну, а ты что брал из имения?

- До вашего ли мне имения? Я за три года, пока воевал, свое хозяйство запустил вконец.

- А почему ты не на фронте? Сейчас доблестная русская армия вместе с союзниками ведет кровопролитные бои, а ты по тылам смуту сеешь, а?

- Я три года отсидел в окопах, а вот вы на самом деле тыловая крыса.

- Молчать! Я тебе так распишу задницу, что ты еще три года будешь помнить! - закричал нервно прапорщик.

- Вы забываете, тыловой прапорщик, что я георгиевский кавалер.

- Большевик ты, а не кавалер. Давно связался с большевиками?

- Я не подсудимый, а вы не судья, и отвечать не буду, - сказал отец.

- Вы, господин хороший, держите свое слово, - послышались голоса. Обещали никого не трогать, зачем же придираетесь к Ручьеву?

- Ручьев фронтовик, раненый, чужого не брал.

Шахобалов пошептался со старостой и с Боженовым, потом громко обратился к отцу:

- Простите, Иван Еремеевич, я погорячился. Война измотала, заездила. Видишь ли, ходила молва, будто тебя нет в списках живых и мертвых. Ну, а коли жив ты, значит, все хорошо.

- Вот это хорошо, по-простецки, - заговорили крестьяне наперебой. Только скажи ты нам, когда конец войне?

- Скоро победим врага, и конец войне наступит...

Крестьяне поговорили о войне, потом Шахобалов сказал, что ему нужны люди перегнать скотину в имение.

И он тут же назвал матроса Терехова, моего отца и еще двух крестьян.

- Этих мы отпустить не можем. На это нет нашего согласия, - сказал пожилой крестьянин с печальным и очень умным лицом.

Я держался за руку отца и чувствовал, как она дрогнула, когда прапорщик назвал его имя. Бойкий светлоусый матрос Терехов, жмурясь, смотрел на кресты церкви.

- Прапор, а прапор, я не люблю скотину, - сказал он.

И вдруг одним прыжком подскочил к Шахобалову и неожиданно тихо закончил: - Иди ты со своим шелудивым скотом...

Было удивительно, как податливо расступились калмыки перед матросом, когда он вразвалку попер на них.

подняв над головой по гранате в каждой руке.

Я взглянул сбоку на отца: по хмурому твердому лицу его я понял, что он напряженно думает. Вдруг он вскинул голову и простовато и беззаботно попросил:

- Дозвольте мне, господин прапорщик, за зипуном сбегать домой? Я помогу вам отогнать скотину.

- Ну что ж, Ручьев, иди соберись в дорогу, - миролюбиво сказал прапорщик.

Когда мы с отцом подошли к нашему дому, у ворот увидели заседланных казачьих лошадей.

- Ловушка, - сказал отец, - Боженовы шпионят, синегубые! Пойду с табуном, может, что и выйдет.

Во дворе сидели два казака и пили квас.

- Здравствуйте, служивые! - приветливо сказал отец. - А что, хорош квасок-то?

- Шибает в ноздри. На хмелю.

- Хороший квас, но все же до вина ему далеко. Мама, налила бы нам, оживленнее обыкновенного говорил отец. И весь он как-то напружинился, глаза блестели, движения стали резкими, быстрыми.

- А скотину-то гнать? - спросил один казак.

- Да еще управимся, - засмеялся отец, - солнышко высоко. Садитесь за стол, служивые.

- Нам не велено задерживаться, - сказал другой, с острыми черными глазами. - Собирайся.

- Успеем. Коли я захотел уважить вашему барину, то уважу. Андрейка, полей мне на руки! - Отец отступил под лопасик, где стояла бочка с водой. И, когда я стал поливать ему на руки, тихо прошептал:

- Посмотри, нет ли на задах казаков. Если нет, то скажи мне: "Ястреб улетел".

Дедушка принес из погреба со льда флягу самогонапервача и налил в стаканы, которые сразу же запотели.

Мать поставила большую деревянную чашку со студнем, луком и залила квасом. Отец, потирая руки, улыбаясь, выпил стакан, крякнул и налил казакам. Те не устояли и сели за стол. Поглядывая на Георгиевский крест отца, они выпили по стакану и от удовольствия зажмурились.

Я убежал через двор на зады, окинул взглядом желтое озеро подсолнухов, пробежал их вдоль и поперек и, не обнаружив никого, вернулся домой.

• Предыдущая
• 15/35
• Следующая