Толстая тетрадь (журнальный вариант) - Кристоф Агота - Страница 12

• Предыдущая
• 12/22
• Следующая

Друг офицера говорит:

— Ты выставил меня в идиотском виде перед этими маленькими дебилами!

Офицер отвечает:

— Эта парочка — самые умные дети, каких я когда-либо видел.

Друг говорит:

— Это ты нарочно так говоришь, чтобы задеть меня побольнее. Ты все делаешь, чтобы унижать и мучить меня. Однажды я убью тебя!

Наш офицер кидает ему свой револьвер:

— А пожалуйста. На, держи. Давай убей меня!

Друг хватает револьвер и целится в офицера:

— Я сделаю это. Вот увидишь, сделаю. Только заговори еще хоть раз про того, другого, — и я убью тебя.

Офицер прикрывает глаза и мечтательно улыбается:

— Да, он был красив… молод… силен… грациозен… строен… нежен… такой утонченный, такой мечтательный, смелый… дерзкий… Я любил его. Он погиб на Восточном фронте. Ему было всего девятнадцать! Я не могу жить без него…

Друг офицера швыряет револьвер на стол и кричит:

— Свинья!

Офицер открывает глаза и оглядывает своего друга:

— Ну и трус же ты. Слизняк.

Друг говорит:

— Раз ты такой смелый, сделал бы это сам. Раз ты так убит горем. Не можешь жить без него? Так иди за ним. Или ты хочешь, чтобы я помог тебе? Не выйдет, я еще с ума не сошел! Хочешь сдохнуть? Подыхай! Подыхай один!

Тогда офицер берет револьвер и приставляет себе к виску. Мы спускаемся с чердака. Денщик сидит возле распахнутой двери. Мы спрашиваем:

— Он что, правда хочет убить себя?

Денщик смеется:

— Вы не надо бояться! Они всегда так делать, когда выпивать слишком много. А я раньше того разряжать их револьверы.

Мы заходим в комнату и говорим офицеру:

— Если вы хотите, мы можем убить вас. Дайте нам ваш револьвер.

Друг офицера говорит:

— Вот маленькие ублюдки!…

Офицер улыбается и говорит:

— Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны, но мы просто шутили. Идите спать.

Он встает, чтобы закрыть за нами дверь, и видит денщика:

— Ты что, все еще здесь?

Денщик говорит:

— Вы меня не отпускали.

— Пошел вон! Я желаю, чтоб меня оставили в покое! Ясно?

Мы слышим через дверь, как он говорит своему другу:

— Это тебе урок, трус несчастный!

Мы слышим звуки драки, ударов, грохот перевернутых стульев, шум падения, тяжелое дыхание. Потом все стихает.

Экономка часто поет. Она поет старые популярные песни и новые, про войну. Мы слушаем эти песни и разучиваем их мелодии на нашей губной гармонике. Еще мы просим денщика научить нас песням его страны.

Однажды поздно вечером, когда бабушка уже легла спать, мы идем в Городок. Мы встаем напротив одноэтажного дома неподалеку от замка. За открытой дверью — лестница, ведущая вниз. Из-за двери слышны голоса и шум, валят клубы табачного дыма. Мы спускаемся вниз по каменным ступеням и оказываемся в подвале, где устроено кафе. Оно полно людей — кто стоит, кто сидит на лавках и бочонках, и все пьют вино. Большинство здесь — старики, но есть и люди помоложе, а также три женщины. На нас никто не обращает внимания.

Один из нас начинает играть на губной гармошке, а второй поет известную песню о женщине, которая ждет мужа: муж ушел на войну и скоро вернется с победой.

Понемногу все посетители кафе поворачиваются к нам; голоса и шум стихают. Мы играем и поем все громче и громче, мы слышим, как отдается под сводчатым потолком подвала наша песня — как будто вместе с нами поет кто-то еще.

Когда мы заканчиваем песню, мы смотрим на усталые, пустые лица. Одна из женщин смеется и хлопает нам. Молодой однорукий парень с шелушащейся кожей на лице просит:

— Еще. Спойте еще что-нибудь!

Мы меняемся ролями. Тот, кто играл на гармошке, отдает ее второму, и мы поем новую песню.

Тощий человек, шатаясь, подходит к нам и кричит нам в лицо:

— Молчать, щенки!

Он грубо толкает нас так, что один отлетает направо, другой налево. Мы падаем, роняем губную гармошку на пол. Тощий, держась за стену, поднимается по лестнице, и мы слышим, как он, уже на улице, орет: «Молчать! Всем молчать!…»

Мы подбираем нашу губную гармошку и обтираем ее; кто-то говорит:

— Этот парень глухой…

Еще кто— то добавляет:

— Он не только глухой, он еще и ненормальный. Полный псих.

Старик гладит нас по голове. Из его глубоко запавших, обведенных темными кругами глаз текут слезы.

— Эх, жизнь несчастная!… Бедные вы ребята! Бедный наш мир!…

Одна из женщин говорит:

— Глухой, ненормальный — а вернулся все-таки. Вот и ты вернулся…

Она садится на колени к однорукому, тот говорит:

— Это точно, красотка. Я-то вернулся. А только как мне теперь работать, а? Пилить, скажем, — и то, чем доску держать стану? Рукавом пустым?…

Другой парень, который сидит на скамейке, невесело смеется:

— Вот и я тоже вернулся. До пояса — человек, а ниже — паралитик. И ноги не работают, и все прочее. И уж, говорят, никогда не поправлюсь. Так лучше бы меня разом убило…

Другая женщина говорит:

— Ну, вам, мужикам, не угодишь. Вот в госпитале, где я работаю, только и слышишь от умирающих — мол, каким ни есть, а выжить бы, вернуться домой, мать увидеть, жену, еще хоть чуток пожить…

— А ты заткнись. Бабы войны не нюхали!

Женщина отвечает:

— Не нюхали, говоришь? Гомик недоделанный. Это мы все тянем на себе — и работу и заботу. Кто детишек поднимает, кто вас продырявленных выхаживает? Вот кончится война, вы, мужики, враз все героями заделаетесь. Помер — герой, выжил — герой, калека — тоже герой. Потому вы, мужики, войну и придумали. Это ваша война, вы ее хотели — ну так теперь не жалуйтесь. Герои. Герой управляться с дырой!

Все начинают спорить и кричать. Старик рядом с нами повторяет:

— Никто этой войны не хотел, никто.

Мы выходим из подвала и идем домой.

Улицы и пыльная дорога, которая ведет к дому бабушки, ярко освещены луной.

Мы учимся жонглировать фруктами: яблоками, грецкими орехами, абрикосами. Сначала двумя — это просто, потом тремя, четырьмя и, наконец, пятью.

Мы придумываем фокусы с картами и сигаретами.

Мы разучиваем акробатические номера. Мы можем ходить колесом, делать сальто вперед и назад, хорошо ходим на руках.

Мы одеваемся в очень старую одежду, которая нам сильно велика, мы нашли ее в сундуке на чердаке. Это рваные клетчатые куртки и широкие, мешковатые штаны — их мы подвязываем веревкой. Еще мы нашли в сундуке круглую черную шляпу-котелок.

Один из нас привязывает на нос стручок сладкого красного перца, другой нацепляет усы из кукурузных метелок. Нам удается раздобыть губную помаду, и мы рисуем себе рты до ушей.

Одетые как клоуны, мы идем на рынок. Там много лавок и всегда много народу.

Мы начинаем представление, и для начала изо всех сил дудим в губную гармошку и колотим в барабанчик — мы сделали его из большой тыквы-горлянки, которую мы выскребли и высушили. Когда собирается достаточно народу, мы жонглируем помидорами и даже яйцами. Помидоры настоящие, но яйца мы выпили и наполнили скорлупу песком. Люди этого, конечно, не знают и аплодируют, когда мы делаем вид, что едва не роняем яйцо и подхватываем его в последний момент.

Потом мы показываем фокусы и акробатические номера.

Пока один из нас ходит колесом и крутит сальто, второй обходит зрителей — он идет на руках, держа в зубах шляпу.

Вечером, одевшись уже в обычную одежду, мы обходим городские кафе.

Вскоре мы уже знаем все кафе в Городке, погребки, где хозяева продают вино собственного изготовления, распивочные, где пьют стоя, заведения получше, куда ходит хорошо одетая публика и офицеры, которые ищут девушек.

Пьющие легко расстаются с деньгами. Они так же легко доверяются другим. Поэтому скоро мы знаем очень многое о разных людях, даже их тайны.

Часто люди угощают нас или покупают нам вино, и постепенно мы привыкаем к алкоголю. Еще мы курим — нас угощают и сигаретами.

• Предыдущая
• 12/22
• Следующая