Таинственный мистер Кин - Кристи Агата - Страница 58
- Предыдущая
- 58/71
- Следующая
Молли была полна энтузиазма по поводу своего предстоящего выступления.
— Я так волнуюсь! — объявила она, когда после обеда подали кофе. — А вдруг я забуду слова? Или у меня голос задрожит?
— У вас прелестный голос, — сказала Анна. — Я бы на вашем месте о нем не беспокоилась.
— А я все равно беспокоюсь! Хорошо, хоть о танцах не нужно переживать: в конце концов, в собственных ногах мудрено запутаться, ведь правда?
Вопрос был обращен к Анне, но та лишь посоветовала ей:
— Спойте что-нибудь мистеру Саттертуэйту. Вот увидите, он вас успокоит.
Молли прошла к пианино и запела старинную ирландскую балладу. В гостиной зазвенел ее свежий мелодичный голосок.
«Ax, милая Шийла, что смотришь в огонь так уныло, Скажи мне, моя смуглянка, скажи, кого ты там видишь?»
— «Того, кто меня любит, и того, кто меня разлюбит. И за ними тень еще одного — того, кто меня погубит…»
Песня продолжалась. Когда Молли кончила петь, мистер Саттертуэйт ободряюще закивал.
— Миссис Денмен права: у вас прелестный голос, может быть, не хватает техники, зато сколько чувства, непосредственности..
— Верно! — согласился Джон Денмен. — Так что вперед, Молли, и не трусь! И вообще, пора уже нам отправляться к Рошеймерам.
Все разошлись по своим комнатам — переодеться. Решили идти пешком, благо вечер был восхитительный, а до дома Рошеймеров не больше двухсот ярдов Мистер Саттертуэйт ненадолго остался в гостиной вдвоем со своим другом.
— Странная вещь, — начал он, — но ее песня почему-то напомнила мне о вас. «И за ними тень еще одного…» В этом есть какая-то тайна, а сталкиваясь с тайной, я всякий раз думаю о вас.
— Неужто я такой таинственный? — улыбнулся мистер Кин.
Мистер Саттертуэйт убежденно закивал.
— Даже очень. Представьте, до сегодняшнего дня я и не подозревал, что вы профессиональный танцор!
— Правда? — сказал мистер Кин.
— Вот послушайте! — сказал мистер Саттертуэйт и тихонько напел любовную тему из «Валькирии». — Вот что крутилось у меня в голове, когда я за обедом наблюдал за этой парочкой!
— За какой парочкой?
— Как — за какой? За князем Орановым и миссис Денмен. Вы разве не заметили, как она сегодня преобразилась? В ней… В ней будто ставни внезапно распахнулись, и показался свет…
— Да, — сказал мистер Кин. — Вполне возможно.
— Сюжет давно известный, — заметил мистер Саттертуэйт. — Разве не так? Этих двоих слишком многое объединяет. Они из одного и того же мира, к ним приходят одинаковые мысли, одинаковые сны… Нетрудно догадаться, как все получилось. Десять лет назад Денмен был, вероятно, молод, смел, хорош собою — одним словом, фигура вполне романтическая. К тому же он спас ей жизнь — так что, думаю, все произошло само собой. А что теперь? Теперь он сорокалетний мужчина, респектабельный и вполне добропорядочный, но — как бы это сказать?.. Ничего особенного. Примерно как его хваленая хепплуайтовская мебель, «английская и добротная». Он такой же заурядный англичанин, как эта хорошенькая девушка с ее непоставленным, но звонким голоском… Ах, мистер Кин, можете улыбаться, но вы не станете отрицать, что я прав!
— Я ничего не отрицаю В том, что вы видите, вы всегда правы. И все же…
— Все же что?
Мистер Кин склонился к собеседнику, и его темные печальные глаза встретились с глазами мистера Саттертуэйта.
— Неужели жизнь вас так ничему и не научила? — едва слышно выдохнул он.
Этот разговор оставил мистера Саттертуэйта в таком смущении и в такой задумчивости, что, когда он наконец выбрал для себя подходящий галстук и спустился вниз, выяснилось, что остальные, не дождавшись его, уже ушли. Он прошел через сад и уже ступил было за знакомую калитку, когда прямо перед собой, на залитой лунным светом улочке, увидел мужчину и женщину, слившихся в объятьях.
В первую секунду он подумал…
Но потом он разглядел. Это были Джон Денмен и Молли Стэнуэлл. До его слуха донесся хриплый, страдающий голос Денмена:
— Я не могу жить без тебя… Что нам делать?
Мистер Саттертуэйт развернулся, чтобы тихо уйти, но чья-то рука легла ему на плечо. У калитки рядом с ним оказался еще кто-то, кто тоже все видел.
Ему довольно было раз взглянуть на ее лицо, чтобы понять, как глубоко он заблуждался во всех своих выводах.
Она крепко вцепилась в его плечо и не разжимала пальцев, пока те двое не ушли и не скрылись за поворотом. Потом он услышал собственный голос как бы со стороны. Он говорил ей что-то утешительное, бормотал какие-то глупости, просто смехотворные рядом с муками, которые он угадывал за ее молчанием. Она произнесла всего несколько слов.
— Пожалуйста, — сказала она, — не оставляйте меня.
Мистер Саттертуэйт был очень растроган. Стало быть, и он кому-то нужен. И он продолжал говорить нелепые, ничего не значащие слова, потому что это все же было лучше, чем ничего не говорить. Они вместе дошли до дома Рошеймеров. Пальцы ее то и дело сжимались на его плече, и он видел, что она рада его обществу. Она убрала руку, только когда они уже совсем пришли.
— А теперь, — сказала она, высоко подняв голову — я буду танцевать. Не бойтесь за меня, друг мой. Я буду танцевать!
И, круто повернувшись, она ушла. Мистера Саттертуэйта перехватила леди Рошеймер, вся в заботах и в бриллиантах, и передала его Клоду Уикему.
— Это провал! Полный провал! Проклятье, каждый раз одно и то же! Все эти деревенские клуши воображают, что умеют танцевать… Со мной даже никто не посоветовался!.. — Он наконец нашел слушателя, который кое-что понимает в искусстве, и теперь говорил и говорил не умолкая. Эта необузданная вакханалия жалости к самому себе прервалась лишь с первыми звуками музыки.
Мистер Саттертуэйт отбросил все посторонние мысли и был теперь только настороженным критиком. Уикем, конечно, невыносимый дурак, но он умеет писать музыку легкую, нежную, таинственную, как сказочная паутина, и при этом без тени слащавости.
Декорации были прелестные: леди Рошеймер никогда не скупилась для своих протеже. Сцена выглядела как настоящий кусочек Аркадии, световые эффекты придавали действу требуемый оттенок нереальности.
На сцене, как в незапамятные времена, танцевали два персонажа. Изящный Арлекин в маске взмахивал волшебной палочкой, блестки на его костюме переливались в лунном свете… Белая Коломбина кружилась, как бессмертная, неувядаемая мечта…
Мистер Саттертуэйт выпрямился в кресле. Однажды он все это уже видел. Да, несомненно…
И вот он уже далеко от гостиной леди Рошеймер — в берлинском музее, возле статуэтки бессмертной Коломбины…
Арлекин с Коломбиной продолжали свой танец. Им принадлежал весь мир, и они танцевали в нем.
Лунный свет. Появляется еще одна фигура. Это Пьеро бредет по лесу и поет, обращаясь к луне. Он видел Коломбину и потерял покой. Двое танцующих исчезают, но Коломбина успевает оглянуться. Она услышала живой голос человеческого сердца.
Пьеро бредет прочь, его песня стихает вдали.
Следующую сцену танцуют деревенские девочки: это пьеро и пьеретты. Появляется Молли в роли Пьеретты. Танцевать она не умеет, тут Анна Денмен права, зато голосок ее свеж и звонок. Она поет «Танцуй, Пьеретта, на лугу».
Хорошая мелодия, одобрительно кивнул мистер Саттертуэйт. Уикем не считал для себя зазорным сочинять время от времени и песенки, коль в них бывала нужда. Искусство деревенских девочек по большей части вызывало у почтенного критика лишь содрогание, однако он по достоинству оценил самоотверженные труды леди Рошеймер.
…Они пытаются втянуть Пьеро в свой танец. Он отказывается и бредет дальше — влюбленный, вечно жаждущий соединиться с предметом своей любви. Вечереет. Танцующие Арлекин с Коломбиной то появляются, то снова исчезают, но пьеро и пьеретты не замечают их: эти двое невидимы для толпы. Наконец все расходятся, утомленный Пьеро засыпает на зеленом берегу. Арлекин и Коломбина танцуют над Ним. Внезапно он просыпается и видит Коломбину. Он упрашивает, уговаривает, умоляет ее…
- Предыдущая
- 58/71
- Следующая
