Бледная Холера - Хмелевская Иоанна - Страница 34

Нет, в такое Гурский не верил.

— Так почему же они у вас не забрали все это добро? — спросил Гурский, когда мы опять оказались в гостиной.

— Вы имеете в виду эти бумаги?

— А разве не их искали?

Я пожала плечами:

— Ну уж нет. Это — груда мусора, которую никто не разгребет. А вот у пана Теодора все было отсортировано и аккуратно сложено. Ничего лишнего, сплошь полезная информация, которая для разбирающегося человека настоящий клад. И вообще, если кто-то за нами и впрямь следил и видел, как мы таскаем туда-сюда черные мешки, то именно его он и стал бы искать, а не старую макулатуру. Здесь многое уже обесценилось...

Я запуталась окончательно и бесповоротно, кроме того, собственная криминальная бездарность и воспоминания об аферах с лошадьми разозлили меня настолько, что о мешке в багажнике я начисто забыла. Может, Гурский и спросил бы о нем, но в этот момент бренькнул его мобильник.

Роберт больше слушал, чем говорил.

— Здесь были двое, — торжественно объявил он после окончания разговора. — Оба в перчатках, мужчины, в общем, известные мне деятели. Они, наверно, собирались пошуровать как следует, вот и задернули занавески, чтобы никто снаружи их не заметил. Дом у вас открыт для всех желающих. Ну-ка, ну-ка... Вы были на бегах. Когда кончаются скачки, известно. А вы случайно не вернулись раньше времени?

— Так получилось. Я пропустила последний заезд, не хотелось стоять в пробке.

— Значит, вам нанесут еще один визит, вы их вспугнули. Все указывает на то, что именно мешок они и искали.

— Значит, за мной действительно следили?!

— Может, оно и к лучшему, что вы не вошли в дом.

— А иначе что? Стали бы меня пытать, задавать глупые вопросы?

Гурский пропустил мимо ушей мои слова.

— Что вы знаете о бывшей жене пана Бучинского?

Вот уж про красавицу Еву я могла сплетничать сколько душеньке угодно. Перемена темы меня обрадовала, но я тут же поняла, что, по сути, знаю о Еве очень мало.

— Красивая женщина. Гораздо моложе нас с паном Теодором. Очень жадная.

— Где она живет?

— Понятия не имею. А пан Теодор разве вам не сказал?

Но отвечать Гурский не собирался — только спрашивать.

— Чем она занимается?

— Скорее всего, ничем. Она не очень работящая.

— Откуда вы знаете насчет жадности?

— Старые сплетни и мой дедуктивный метод.

— И что говорят сплетни?

Вздохнув, я решила нарушить двустороннее соглашение и рассказала Гурскому об интересном пункте брачного договора, который затруднял раздел имущества и способствовал тому, что прекрасная хищница заботилась о благосостоянии пана Теодора. Подробности, само собой, мне были неведомы.

— Кто мог бы рассказать о ней побольше?

— Бог его знает. Кто-нибудь из фаворитов. Только о ее любовниках я уж точно совершенно не в курсе. Подруга? Подруг у нее не было, только соперницы. Точно, может, соперница? На что вам вообще эта Ева сдалась?

Гурский ответил. Этак небрежно-рассеянно, будто мысли его далеко-далеко.

— Пани Бучинская необходима, чтобы разобраться с результатами дактилоскопии, — объяснил он. Только значительно позже я поняла, что он говорил неправду. — Я не знаю ее реального места проживания, она до сих пор прописана в доме бывшего мужа. Никак не могу ее найти, не объявлять же в розыск. С женой покойного та же история. Вы ведь не забыли, кто был покойный? Думаете, можно вот так, за здорово живешь, войти в его дом и собрать отпечатки пальцев? Ха-ха-ха.

Я выразила ему свои соболезнования и в знак утешения предложила еще чайку. Мне казалось странным, что о жене пана Теодора он расспрашивает меня, а не бывшего супруга. Но цепляться к этому не хотелось. Лучше позже сама побеседую с паном Теодором. Между прочим, интересно, куда она могла подеваться...

— Вот еще что, — вспомнила я. — Уж не знаю, как там у вас дело обстоит со следами. Соседка утверждает, что кто-то шлялся по садику. Она вам говорила?

— Говорила, говорила...

— Поначалу-то соседка помалкивала, грешила на новую невесту пана Бучинского, девушку, по ее словам, невинную, как дитя...

— Алину Яворскую?

— Да, Алинку, фамилии не знаю. Она уехала, у нее алиби.

— Я в курсе.

— Ах, так вы уже проверили? Очень хорошо. Значит, Алинка исключается...

Что-то в выражении лица Гурского меня насторожило.

— А она не могла вернуться?

Выражение лица Роберта стало еще более странным.

— По расписанию — да. Могла.

— Из Калгари?!

— Нет, из Копенгагена. Там была промежуточная посадка.

— Ах, чтоб тебя!

Атмосфера в комнате словно сгустилась. Еще бы, сплошные недомолвки. Я никак не могла понять, что Гурский хотел мне сказать. Ведь какая-то задняя мысль у него точно была. Я со своим враньем про все забыла и не вытянула из него важные сведения. Упустила момент, идиотка, теперь уж не воротишь! Придется проанализировать весь наш разговор еще раз, взвесить каждую подробность, каждый вздох, каждый момент, показавшийся мне странным...

— Заметьте, пани, — упрекнул меня Гурский, уже собираясь уходить, — я не спрашиваю вас, где находятся материалы, которые вы вынесли из квартиры Бучинского, и даже не требую предъявить мешок, на котором должна остаться пыль со шкафа. Впрочем, вы бы наверняка заявили, что давным-давно выбросили мешок в мусор...

— Понадобится, так вытащим из мусора, — неуверенно предложила я.

— Ну только если позарез будет. Уверен, что ничего принадлежавшего покойному там не было. Я прекрасно помню ваши взгляды на индивидуальный террор.

— Они у меня были такие же, как у вас!

— Потому-то я и уверен. Совсем ни к чему делать все самому, можно пригласить специалиста. В настоящее время я в тупике, нечего скрывать. По сравнению с теми, не столь уж давними, временами почти ничего не изменилось.

Совесть меня прямо загрызала, в голове царил полнейший кавардак. Неожиданно я вспомнила о видеокассете, о таинственно пропавшей рабочей записи телеинтервью с Тупнем, над которой никому так и не довелось поработать.

Гурский в меня так и вцепился:

— Где же она, эта кассета?

— Официально ее нет вообще. Неофициально она в Кракове.

— Вы в этом уверены?

— Ну, полной уверенности у меня нет, но я знаю об этом от Мартуси.

— Тогда я обращусь к ней.

— Нет!!! — вскричала я. — Вы что, с ума сошли? Ни слова на эту тему, иначе ее съедят! Вы... да что там вы... начальник полиции, генеральный прокурор, министр юстиции — все получат ответ, что никогда ничего подобного не было, что запись стерта, что камера вышла из строя, что микрофон не работал, что как раз произошло землетрясение, наводнение, буря, сход лавины! Только молчите, прошу вас. Я вам эту кассету раздобуду. По блату.

Гурский внимательно посмотрел на меня и кивнул. Допрос окончен. У калитки он разминулся с паном Рышардом, который, как и обещал, заехал ко мне по пути домой. Пан Рышард с облегчением узнал, что ничего плохого не случилось и я не собираюсь приставать к нему со всякой ерундой.

Когда он ушел, я засела за телефон.

Гурский опять отправился к Бежану. Если бы не Кася, он бы наверняка ограничился телефонным разговором.

— Я начинаю сомневаться, — заявил Роберт с порога. — Существует некий Кшиштоф Ярчак, давно ему известный. Но он мне о нем ни слова не сказал. Это с одной стороны. А с другой стороны — у Хмелевской в доме покопались. На скорую руку.

— Отдышись и говори нормально. Кто кого знает, у кого покопались?

После пробежки от машины до квартиры Бежана на третьем этаже в два счета в себя не придешь. К тому же Роберт преодолел дистанцию в рекордном темпе. Прошло некоторое время, прежде чем Гурский наконец успокоился и сел.

— Бучинский об этом Ярчаке даже не упомянул, хотя знает его сто лет. Но в общем-то дает показания без сопротивления и даже не выкручивается. Тормозит только на жене. О ней он ничего не желает рассказывать. У Хмелевской же, судя по следам, искали пакет, который пропал со шкафа Бучинского. Все это плохо пахнет.