Цветы и железо - Курчавов Иван Федорович - Страница 5

Наблюдая за полковником, Шубин не мог понять причину экстренного вызова. Да и весь этот отвлеченный разговор пока не доходил до его сознания.

— Простите, товарищ Шубин, вас, кажется, величают Алексеем Осиповичем? — спросил полковник.

— Да.

— Вам не приходилось быть артистом, Алексей Осипович?

— В самодеятельном кружке.

— Так, так. Хорошо…

Шубин заметил, как снова метнули искру глаза собеседника, точно так же, как тогда, когда тот признал его за старика.

— Кого же вам приходилось играть? — полковник смотрел на Шубина суженными, с прищуром глазами.

— Всякие роли. Десятка полтора, пожалуй, сыграл…

— Какие больше вам давали: положительных или отрицательных персонажей?

— Чаще отрицательных. Для положительных ролей, говорят, физиономия и фигура не подходит. Глаза, говорят, у тебя хитрые, упитанность выше средней, в движениях мешковат. Вот и играл кулаков, лавочников. Однажды даже городового сыграл.

— И получилось?

— Старики говорили, вылитый Держиморда.

— Хорошо!

Полковник внимательно и, как показалось Шубину, с сочувствием смотрел на его одежду: грязный порванный пиджак, на котором оставили свои краски ржавая плесень болот и серая пыль дорог, штаны клеш, наскоро, по-мужски неаккуратно заштопанные, сапоги, перевязанные тонкой проволокой. Во всклокоченных длинных волосах Шубина запутались колючки, с порозовевшего от загара носа сползали лоскутки кожи. Представитель разведывательного отдела словно читал по его лицу и одежде, каким трудным был путь у этого человека, ускользнувшего от солдат противника, карателей и овчарок, прошедшего через огонь и непролазные болота.

— Последняя ваша работа, Алексей Осипович?

— Исполком райсовета.

— А до этого?

— Редакция районной газеты в Шелонске.

— В Шелонске уже с неделю немцы… А еще раньше? — допытывался полковник.

— В профсоюзе.

— Ну а раньше, еще раньше? С чего вы начали свой трудовой путь?

— Подпасок у кулака. Потом пастух.

— А после? — в голосе полковника Шубин уловил оттенок досады.

— Подручный у кузнеца. Пришлось быть и кузнецом…

— Где? — прервал полковник.

— В одной староверской деревне.

— Кузнец? — уже не Шубину, а себе задал вопрос полковник. — В староверской деревне? — Он закрыл глаза, опустил голову, подумал. — Это интересно… — Вскинул голову и проговорил с увлечением: — Это хорошо… Это преотлично, батенька мой! — Полковник положил руки на плечи Шубину и сказал совсем мягко: — Идите отдыхайте, Алексей Осипович. Сейчас девятнадцать часов. Завтра до двенадцати отоспитесь?

— Отосплюсь.

— В двенадцать прошу быть у меня. Волос не трогать — не бриться и не подстригаться.

— А я обещал парикмахеру, что сегодня зайду: мочи нет носить эту бороду!

— Ни в коем случае не трогать! — уже не просил, а приказывал полковник. Посмотрел, не сдержал улыбки. — Итак, до двенадцати часов… Отдыхайте, пока есть возможность, — закончил он многозначительно.

Уснул Шубин на сеновале мгновенно. И только когда проснулся — это было часов в одиннадцать, — вспомнил о вчерашнем разговоре. Вспомнил и задумался. Полковник имел какие-то планы, это было очевидно, но в чем они состояли конкретно — Шубин не догадывался. Нужен ли был разведывательному отделу лазутчик в тыл противника, связной в партизанский отряд или проводник для выходящих из окружения — точно и определенно сказать нельзя.

Малоконкретным было начало разговора и в этот день. Полковник опять посадил Шубина на стул, а сам ходил по комнате. Сегодня он смотрел на Шубина лишь тогда, когда слушал его ответы и словно хотел уловить в выражении лица и в интонации голоса то, что его могло вполне удовлетворить.

— У вас есть дочь? — спросил полковник.

— Да, есть.

— Хорошо!

Он постучал по стене, и к нему вошел лейтенант; увидев вчерашнего знакомого, он поздоровался и улыбнулся ему.

— Пригласите Таню на тринадцать часов, — сказал полковник.

Лейтенант козырнул и исчез за дверью.

Полковник подошел к столу и вынул небольшой нательный крест. Он был сделан из плотного и тяжелого дерева, вероятно из дуба. В середине креста было маленькое круглое стеклышко. Шубин посмотрел на свет и увидел изображение святого.

— Староверский, — сказал он полковнику. — В староверской деревне точно такие носили.

Полковник сел на стул и долго изучающе смотрел на Шубина.

— Правильно, — проговорил он после паузы, — староверский.

Он думал несколько минут, приоткрыв ящик стола и перебирая там фронтовые безделушки: портсигар с затейливой гравировкой, сделанной в артиллерийской мастерской, зажигалку, напоминавшую господина в шляпе: стоило крутнуть колесико, как господин снимал шляпу и из его головы выскакивало маленькое пламя.

— Алексей Осипович, — сказал полковник, положив руки на край стола, — а не могли бы вы сыграть еще одну роль? Отрицательного персонажа?

— Какого? — удивленно спросил Шубин.

— Кулака, которого репрессировала Советская власть. Его освободила немецкая армия, и он возвращается домой, к своим староверам.

— Я немножко не понимаю, — растерянно проговорил Шубин. — Вы, кажется, хотите послать меня в тыл к противнику?

— Да, Алексей Осипович… Я предлагаю выполнить эту очень ответственную и очень нужную задачу. Имейте в виду, что играть эту роль куда сложнее, чем даже на сцене столичного театра. Там, если вы будете играть неискренне, сфальшивите, может покритиковать газета или художественный руководитель и коллеги по работе. Если вы сфальшивите здесь, вас казнят после мук и пыток.

— Все это мне ясно, — ответил Шубин и не узнал своего голоса: он стал совсем тихим.

— Вы не боитесь, Алексей Осипович?

— Как вам сказать… За жизнь, товарищ полковник, я меньше страшусь: сейчас война, солдату на фронте не сладко и не менее опасно. Я опасаюсь другого: хватит ли у меня таланта для этой роли? Я прочел немало книг о разведчиках. Их долго готовят, это умные и знающие люди. А я…

— Я уверен, что таланта для этой роли у вас предостаточно, — сказал полковник. — Я очень внимательно, насколько мне позволило время, изучал вас, беседовал с вашими товарищами, еще кое с кем. Повторяю, дело очень трудное, но в человеческих возможностях. Не боги горшки обжигают! Тут нужен природный дар, и он у вас есть.

— Я вам скажу так: если подхожу, очень рад быть полезным. Честно сознаюсь: в молодости, начитавшись книг, грезил подвигами разведчиков; профессия, конечно, увлекательная…

— О, конечно! Я уже подумал о легенде. Из ссылки вы возвращаетесь на своей лошади и на своей телеге, это подарок доброго немецкого начальника. В телеге вы упрячете наш маленький приемопередатчик. На телеге у вас будут куски железа, подковные гвозди, небольшие кузнечные мехи. Вы жадный до денег кулак и используете любую возможность, чтобы заработать лишнюю оккупационную марку или советский рубль, который не запрещен оккупантами. Вы кузнец. Чтобы у вас огрубели руки и чтобы вы могли вспомнить свое давнее ремесло, мы пошлем вас в кузницу за полторы сотни километров отсюда. Здесь вам уже делать нечего. Если мы ведем наблюдение за врагом, то нет оснований предполагать, что враги не делают этого в нашем расположении. Чем меньше людей увидит вас по эту сторону, тем лучше и для вас, и для дела. Для вражеского тыла вы будете Никитой Ивановичем Поленовым, а для колхоза, куда вы поедете, — Кузьмой Николаевичем Петрачковым. Через две недели вы вернетесь, и тогда мы займемся специальными вопросами. Кстати, по легенде у вас будет дочь. Я вызвал ее. Хорошая скромная девушка и отличная радистка.

— В тылу у противника она не бывала? — спросил Шубин.

— Нет. Но стремится туда. Она будет вести себя смело и спокойно. На ее родине, к тому времени еще не оккупированной, немцы высадили десант. Она двадцать километров кралась за парашютистами, пока не встретила бойцов истребительного отряда. Десант приказал долго жить! Отчаянная дивчина!..