Зона действия - Блинов Геннадий Яковлевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/50
• Следующая

— Мама красивая, а я длинноногая, и уши у меня как лопухи.

— Есть другая красота, девочка, — сказал старик.

— И ничего не лопухи, — сказал Антошка. — Ноги тоже нормальные.

Марфуша снисходительно посмотрела на Антона. «Жалеешь, мол, и напрасно», — говорил ее взгляд.

Коржецкий встретил гостей обрадованно. Суетливо начал убирать со стола тарелки, куски хлеба. Марфуша отобрала у него тряпку:

— Тоже мне, хозяин. Дай-ка приберусь, — нарочито грубовато сказала девочка.

Антошка понял, что она в этой квартире не впервые, и с комсоргом они, видимо, знакомы больше, чем рассказывала ему Марфуша.

Савелий Иванович поставил костыль в угол и прошел к столу.

— Как поживаешь, комсомольский комиссар? — бодро спросил он. — А мы вот с молодежью, — комендант кивнул на ребят, — скучали-скучали да и решили к тебе завалиться. Думаем, авось, не прогонит, да и новости все выведаем.

Он ухмыльнулся, хитро разглядывая Коржецкого.

В квартире было пусто. Стол, несколько табуреток, железная кровать с никелированными спинками, заправленная желтым верблюжьим одеялом. Над койкой стена маячила темным пятном. Антошка понял, что там до недавнего времени висел ковер, который, наверное, увезла жена Глеба. На окнах не было ни штор, ни гардин, и от этого квартира казалась сиротливой и заброшенной.

Савелий Иванович тоже осмотрел жилище и строго заметил:

— Пора бы, Глеб, и гарнитуром обзавестись. Тебе здесь работы на полжизни хватит — заводище-то какой строим! Или боишься: в мещанстве обвинят? Это в мои времена было: зачем, мол, обставляться всякими разными софами да трельяжами? Надо, мол, буржуазную отрыжку с корнями вырывать. А то забывали, что человек не только о работе думает — ему и отдохнуть надо хорошо, чтобы душа отмякла, чтобы обстановка глаз ласкала, а казенные нары или солдатские одеяла, они, брат, только о строгости напоминают.

Коржецкий присел на табуретку и дружелюбно смотрел на старика.

— Что-то я и у вас тоже гарнитуров не заметил, — сказал он, улыбнувшись коменданту. Тот с лукавинкой погрозил ему желтым от курева пальцем:

— Мы, старики, люди занудные — это верно. И гарнитуров у меня нет. Нам с бабкой и не надо их. Дадим вот чугун стране — и, может, подамся на следующую стройку. Мне, Глеб, жить осталось немного, поэтому надо глотнуть вот такой боевой жизни как можно больше. Я когда среди молодежи — о болячках вроде забываю.

— Значит, быть вам всегда комендантом молодежного общежития, чтобы не стариться. И уезжать не надо. У нас не соскучишься.

— Что верно, то верно, — согласился Савелий Иванович. — Ты куда от нас Светлану спрятал? — хитрил старик. — Как она приживается? Увез-то ты ее с асфальтов и от дворцов культуры.

Коржецкий понурился, встал с табуретки, сходил на кухню и принес оттуда бутылку водки.

— Не возражаешь, Савелий Иванович?

Комендант пожал плечами, тайком подмигнул Антону: не ошибся, мол, ты, парень, насчет поллитры-то, но и наших знай — один Глеб пить не станет, не из таких.

— С хорошим человеком почему сто граммов не пропустить, — сказал старик. — Сам-то как, не очень балуешься? Не обижайся, что спрашиваю. Раньше не было привычки бутылки загодя покупать.

Антошку Марфуша тоже усадила за стол и велела пить чай с малиновым вареньем и ватрушками бабы Маши.

Савелий Иванович больше не хитрил. Он положил руку на плечо Коржецкого и спросил:

— Что у тебя со Светланой случилось, Глебушка?

Коржецкий, облокотившись о столешницу, обхватил свои кудельные волосы ладонями и убито сказал:

— Оставила она меня. Не по нутру моя цыганская жизнь Светлане.

Он замолчал. Молчал и Савелий Иванович. Коржецкий тихо заговорил:

— Одно я понял: не любит она меня. А силой милым не будешь. Она хотела видеть во мне солидного и уважаемого мужа. А я, как она говорит, скорее мальчик, чем мужчина.

Савелий Иванович сочувственно посмотрел на комсорга и твердо сказал:

— Ты настоящий мужчина, сынок. Только выше голову. У больных бывают кризисные моменты. От них зависит: или — или. С тобой сейчас что-то подобное. Наберись мужества — пересиль беду. Помни: ты — комсомольский комиссар, на тебя смотрят, с тебя берут пример.

— Трудно мне, Савелий Иванович, — тяжело вздохнул Коржецкий. Люблю я Светлану. Белый свет без нее не мил.

Марфуша увидела в окне свою маму.

— По-моему, идет сюда, — тихо сказала она Антошке.

Скоро и в самом деле на лестничной клетке послышались легкие шаги, в дверь постучали.

Марфушина мать была одета в короткую юбку и белую кофточку, ее волосы коротко по-мальчишески пострижены. Она смахивала на подростка, и можно было подумать, что это не Марфушина мама, а ее старшая сестра.

— Здравствуйте, мужики, — весело сказала она. — Похитили у меня дочь. Хорошо, что баба Маша подсказала, где ее искать.

Она говорила быстро, как и Марфуша, но чувствовалось, что ей не так уж и весело.

— Не суетись, Катерина, — приказал Савелий Иванович. — Светлана тебе ничего не говорила? Может, на испытку парня берет? Ты не таи.

Катерина присела к столу и с укором ответила:

— Бабьи секреты я таить умею. Только убегом любовь не испытывают, дядя Савелий. А Светлана девка ученая, лучше любой из нас это знает.

Вспыхнувшие в глазах Коржецкого искорки угасли, лицо потускнело, и он неопределенно сказал:

— Да, конечно.

Катерина насмешливо бросила:

— А ты раскис, вояка. Может, и сам за ней. В городе и светлее, и теплее.

Савелий Иванович удивленно вскинул брови и осуждающе покачал головой:

— Ты что это, Катя, на парня ополчилась. Нашла дезертира.

Марфушина мама встала, прошла по комнате и прижалась лицом к оконному стеклу.

— На улице-то благодать. Сейчас бы на пляж, или на лодке вниз по Томи… А тут так на работе наломаешься, что до дому кое-как добредешь. И с раствором беда — на голодный паек посадили бригады. А с бетонорастворным заводом не раскачиваются. Вот бы тебе, Глеб, поторопить начальство. На строительстве бетонного надо круглосуточно работать, а там и вторая смена прохлаждается.

Она снова подошла к столу и, уже обращаясь к Савелию Ивановичу, со вздохом сказала:

— Помните, каким орлом Глеб держался, когда мы трассу с гор тянули. А сейчас будто его подменили. Ему бы начальство за горло брать, требовать, кричать, жаловаться — стройка-то комсомольская, а он где-то в обозе пристроился.

— Критиковать все мы мастера, — сказал Коржецкий. — А ты бы сама попробовала с людьми поработать…

— Вот я и пробую, — засмеялась Катерина. — Разве не понял? Только с тебя, Глеб, начинаю. А любовь… Я-то ничего путного посоветовать не могу. Одно знаю: если любовь большому делу мешает, то крепко надо подумать о цене своих чувств.

Когда Антошка первый раз поднимался с Марфушей на Маякову гору, то долго они стояли около опоры, где случилось несчастье с Савелием Ивановичем. Марфуша рассказала Антошке, что в бригаде работал красивый грузин. После демобилизации из армии он не поехал домой, а вместе с другими солдатами прибыл на Запсиб. Он хорошо трудился, этот солдат. Савелий Иванович частенько похваливал его и надеялся, что со временем из парня выйдет добрый строитель. Парень влюбился в Марфушину маму и сватал ее. Марфуша не возражала, если бы мама вышла замуж, потому что родного отца она никогда не видела, а ей очень хотелось иметь папу. Но мама Катерина не торопилась говорить свое последнее слово, ее что-то удерживало. И Марфуша спросила об этом ее. Та призналась:

— Боюсь, ничего у нас не получится.

И не получилось. Потому что грузин начал часто получать письма из дома, его звали родители, упрекали в сыновней неверности отчему дому, и парень затосковал.

Он стал собираться домой. А когда приходил в гости, то рассказывал Марфуше, какие у них высокие и красивые горы, каким райским ароматом напоен воздух, особенно во время цветения садов.

Мама Катерина сказала, что со стройки она никуда, даже в райские кущи, не поедет.

• Предыдущая
• 14/50
• Следующая