Опасное хобби - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 60

• Предыдущая
• 60/116
• Следующая

— Давай еще раз все про твой четверг — и по часам.

Слушал внимательно. Но вдруг поднял указательный палец: стоп!

— Записываю, — и кивнул Славе.

Он повторил вслух номера телефонов, поблагодарил и положил трубку. Придвинул к себе клочок газеты с записанными телефонами и задумался.

— Аппарат-то у него наверняка с определителем номера. А твой сейчас высветится. Вычислить домашний адрес сумеет без труда. А нам это надо? Где у тебя ближайший автомат?

— Зачем же? Пойдем в машину, там… Ах да, она ведь у Володьки! Трубку ж мы ему оставили. В таком случае почему он до сих пор не позвонил? Поганый день это воскресенье! Терпеть не могу! — возмутился Грязнов. — Никогда никого не сыскать! — И вдруг хлопнул себя по лбу: — Никита! Я ж записал его координаты. Там же парни его и наверняка докладывали…

Грязнов ушел в коридор, к шкафу, где висела его верхняя одежда, чтобы пошарить в карманах.

Из комнаты выглянула, заслышав шаги, Нина.

— Ну, кончили наконец?

— Только начинаем, — хмыкнул Слава.

— Когда обед накрывать, мальчики?

— Вопрос, однако. Саня, ты как насчет супчику?

— Отвечу, когда дозвонюсь. Может, он откажется от свидания.

Сказал вот и задумался. Надо же мчаться в Переделкино. Он сегодня наверняка там. Что делать воскресным днем в жаркой московской квартире? А с другой стороны, как было бы хорошо, если бы он попросил перенести беседу на завтра! Не виноват, вашество! Так получилось, вашбродь! И — к Карине. До восьми еще много времени… Опять же вкусный обед… И рюмочка не помешает.

— Так где, ты говоришь, автомат?

— На углу, возле булочной! — крикнул из передней Слава. — Штаны не забудь надеть!

Простота! Они ведь все утро, не стесняясь, пребывали в трусах. Ну Славка-то понятно, он у себя дома. Но Турецкий…

А что? Проходя мимо зеркальной двери ванной, он остановился, напряг бицепсы и подумал, что живот еще картинно втягивать не надо: сухой, поджарый стоял товарищ следователь. Такую фигуру можно и не скрывать под одеждой. Подумал с некоторой похвальбой: нет, мы еще могём, мо-гём! Но штаны все-таки надеть нужно.

Каринка сидела как невеста на выданье. При полном параде и даже легком макияже, будто и не было бурной ноченьки — свежая, душистая, вся в ровном таком загаре. Поглядишь вот так, почешешь, подобно Косте, кончик носа, и враз пропадает всякое желание творить для человечества добрые и справедливые дела. И хочется быть таким отчаянным эгоистом!

Увидев, как он решительно полез в брюки, лишь вздохнула:

— Дела?

— Пока только позвонить. С улицы, — уточнил Саша. — Ну а там уж что Бог пошлет. Я быстро.

Турецкий сбежал по лестнице, пересек пыльный, заваленный обломками труб двор, перепрыгнул Через пару забытых, видимо еще в военные годы, траншей и выбрался к троллейбусной остановке. Автомат был занят. Звонила молодая и какая-то уж совсем ленивая пара длинноволоси-ков — он и она, похожие друг на друга как две капли воды.

Саша постоял рядом в ожидании. Те изредка слабо цедили в трубку какие-то слова. Саша покашлял. Никакого внимания.

— Отец, — неожиданно обратился к нему длинноволо-сик, — вон же еще аппарат! Или тебе именно этот нужен?

Саша едва не расхохотался: хорошо хоть пока еще отец, а не дед! А он — ишь ты! — перед зеркалом еще выпендривался! Саша подмигнул парню и перебежал через дорогу к свободной будке.

Закрыл за собой дверь и набрал на всякий случай московский номер Бая. После гудка, писка и звяканья раздался голос явно автоответчика, сообщившего, что хозяина нет дома, но он готов после контрольного гудка записать все, что необходимо передать.

Саша ничего не ответил и повесил трубку. Снова набрал номер, теперь уже дачный. Суховатый, но моложавый голос спросил, кого надо и кто звонит. Турецкий представился полным своим званием. Голос попросил подождать. И через полминуты, не больше, в трубке послышался низкий, бархатистый, очень приятный голос:

— Бай у телефона. Прошу прощения, помощник плохо расслышал, повторите, пожалуйста, с кем имею честь?

Турецкий охотно повторил.

После минутной паузы Бай снова спросил, чем обязан звонку столь уважаемого человека, служащего в столь уважаемом заведении. На что Турецкий, извинившись за неожиданный звонок, в свою очередь поинтересовался, не отрывает ли Виталия Александровича от важных дел, от отдыха, в конце концов. Тот снова поразмышлял и сказал, что не отрывает. Вежливость, ах какая абсолютная вежливость! А у самого, поди, уже глаза бегают от испуга.

Саша высказался в том смысле, что, имея в виду сегодняшний выходной день, когда вроде и дел особых не предвидится, не смог противостоять желанию совместить, так сказать, приятное с полезным: и за город от этой жары смотаться, и познакомиться в неофициальной, как говорится, обстановке. А то ведь намечаются тут кое-какие встречи, беседы-разговоры, но это уже все официально, что называется, под протокол. Так вот, как бы посмотрел Виталий Александрович, если бы он, Турецкий, ну и так далее?

Бай уже не размышлял. Он понял, что свидание неотвратимо, и потому сумел придать своему голосу максимум приязни и доброжелательства. Стал тут же объяснять, как лучше проехать да где свернуть, а заодно, кстати, можно будет и пообедать, время-то как раз. Но Саша искренне поблагодарил его, сказав, что сам только что вышел из-за стола. Но если у Бая обед, пусть не торопится, ест спокойно. А он пока соберется, пока доедет… как раз к вечернему чаю. Приемлемый вариант? Ну конечно, обрадовался Бай, полагая, как подумал Турецкий, убрать с глаз любой компромат, если таковой на даче имеется. Словом, договорились, что он ждет Турецкого у открытых ворот — вот так, красиво! — к пяти часам вечера.

«Сейчас второй час, — подумал Саша, — фору я ему дал приличную. Но есть и польза: эти три с половиной часа он будет метаться, как зверь в клетке, соображая, зачем едет этот Турецкий, облеченный немалой, видимо, властью? И чем больше будет думать и волноваться, тем больше может совершить ошибок. Что и требовалось доказать… Зато у нас имеются почти три часа — Переделкино же от Москвы — рукой подать, на хороший обед. Ибо никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя обижать гостеприимную хозяйку!»

Карина, узнав о решении Саши, поскучнела: видать, всерьез рассчитывала затащить его сегодня к себе, а там, чем черт не шутит, впрочем, обстановка покажет сама. И подскажет. И вот, кажется, так хорошо выстроенный план рушится на глазах.

— Ты погоди, — постарался утешить ее Турецкий, — это еще не все. К восьми я должен быть дома, ожидается курьер от начальства с важными документами. После этого мне нужно еще с полчасика на дела, а потом… потом… Что?

Карина засияла и прижалась к нему грудью.

— Так ты приедешь?

— Не исключено, моя красавица! Отнюдь не исключено!

Стол снова был превосходен. Саша ел и только вздыхал.

Наконец не выдержал:

— Слушай, Грязнов, я бы на твоем месте бросил всякую работу, сидел бы дома и обедал, обедал, обедал…

— И еще под рюмочку! — Слава потянулся к графинчику и налил себе. Поставил, заткнул пробкой.

— А Саше? — возмущенно спросила Нина.

— Ему сейчас нельзя. Он должен быть чист, как крещенская вода, и незатейлив, как грабли! Обстоятельства!

Нина посмотрела на него с восторгом, а Турецкий, заметив этот взгляд, не удержался.

— Это хорошо, — сказал он, глядя в тарелку, — что ты ему по вечерам книжки вслух читаешь. Глядишь, таким образом он скоро всю классику освоит. А у О. Генри вы с ним, значит, уже к последнему тому подошли, да? — поднял глаза и посмотрел с таким наивным выражением, что Славка заржал, как жеребец перед… не важно перед чем, приведя в смятение даже много повидавшую Нину Галактионовну.

— Боже! Какие звуки! — только и могла произнести она.

Карина хохотала носом в тарелке. Саша рыдал, глядя на нее. Нина промокала слезы салфеткой. Грязнов победоносно оглядывал окружающий мир и фыркал, затихая.

Только после того, как со стола были убраны все тарелки и подан чай, Саша, памятуя железное правило этого жилища, задал вопрос:

• Предыдущая
• 60/116
• Следующая