Частное расследование - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 20

Для этой цели и был привлечен шведский астролог доктор Карл Эрнст Крафт, занявшийся составлением гороскопов всего руководства рейха, включая и самого фюрера. Крафт долгие годы работал с архивами Статистического управления Швейцарии; перед второй мировой войной он писал очень серьезные книги о взаимосвязях космических закономерностей. Он первым рассчитал, что жизнь Гитлера в опасности. Вызвав его к себе, Геббельс приказал ему молчать, но все время следить за гороскопом Гитлера и, как только в нем появится нечто особенное, сразу же сообщить через доверенное лицо. Речь шла об опасности для жизни Гитлера в период между 7 и 10 ноября 1939 года. Но до Гитлера это предостережение не дошло.

Вечером 8 ноября Адольф Гитлер вышел из городской ратуши Мюнхена, где происходило совещание городской думы. Тотчас же там взорвалась бомба, в результат взрыва которой погибло около 20 человек. Вот только тогда Гитлеру и доложили о предостережении Крафта.

Гиммлер не поверил этой версии, считая, что Крафт был просто осведомлен о покушении. Крафт был арестован. Однако Геббельсу удалось освободить его.

Тем не менее астролог Крафт не хотел работать на фашистов, видя, быть может, грядущее более ясно всех остальных современников. В 1942 году его вызвали в министерство пропаганды, чтобы он помог ведению войны, но он отказался. Свою жизнь он закончил в Бухенвальде, где умер 8 января 1945 года, точно в тот день, о наступлении которого он знал с юных лет.

Бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг, выступавший на Нюрнбергском процессе в роли свидетеля, подтвердил факты злокорыстного использования астрологии в качестве одного из вариантов мощного психологического оружия, а также факты репрессирования не желающих служить режиму астрологов. Так, в качестве одного из многочисленных примеров Вальтер Шелленберг привел случай, когда один из крупных астрологов (его фамилия не приводится нами по соображениям, которые будут понятны из дальнейшего), не выдержавший режима концлагеря, за свое освобождение составил прогноз неудавшегося путча генералов во главе с фон Штауфенбергом 20 июня 1944 года, предсказал тяжелую болезнь Адольфа Гитлера осенью 1944 года и, самое главное, смерть Гитлера в конце апреля— начале мая 1945 года…»

Марина с Настей вышли из душа, и Турецкий оторвался от чтения.

— Что это ты читаешь с таким интересом?

— Да вот, твоя рукопись.

— Моя? Она не моя.

— Ну, здесь, на тумбочке, лежала. Осталась, видимо, от предыдущих постояльцев.

— От предыдущих? Быть не может. Наш люкс был абсолютно чист.

— Тогда, возможно, уборщица оставила, когда днем убиралась тут…

— Надо отдать коридорной.

— Отдам, сначала только дочитаю.

— А тут о чем?

— Да о фатальности. Неизбежно ли сбываются пророчества…

— Ты лучше не читай. Не знать спокойней.

— Почему?

— Мне снятся ужасные сны… Сначала было вроде ничего, нормально все, прекрасно, а после Сочи, помнишь, в день, когда мы катались на фуникулере? Как будто что-то изменилось. Нет?

— Да.

— Ты тоже чувствуешь?

— Да. К сожаленью, да. Но объяснить себе я это не могу. Ведь ничего не… Ведь не было причин.

— Наверно, были, — Марина грустно кивнула и как-то даже, посерьезнев, постарела чуть. — Причины были, мы не знаем их…

— Но ужинать пойдем?

— Конечно, что ж нам остается?

Вечером, уже в темноте, когда они возвращались из ресторана, Турецкий обратил внимание на странную группу лиц, подпирающих стену дендрария. Собственно, в них ничего особенно странного не было: шпана как шпана, но что-то все-таки мгновенно приковало к ним внимание Турецкого…

Турецкий на секунду замер, соображая. А, вот в чем дело!

Группа была совершенно несовместима по возрасту: парочка парней лет пятнадцати-шестнадцати — шпана, трое — чуть старше двадцати и двое — лет тридцати. Вот это-то и удивляло — что могло свести их? Ведь между этими возрастными группами мужчин — ну просто пропасть. Турецкий хорошо знал криминальную статистику по возрастам. Ведь кражи, воровство — все разное при разном возрасте.

Они уже почти миновали эту подозрительную группу, как вдруг от нее отделился один из двадцатилетних и преградил им путь.

— Ох ты какая, крошечка-цыпочка… — он наклонился к Насте. — Мальвиночка… А можно мне тебя за щечку ущипнуть?

Рагдай ощерился.

— Руки, — сказал Турецкий. — Ты руки при себе держи.

— А ты помолчи! — мужчина сильно щелкнул Рагдая в нос, тот даже взвизгнул от боли.

— Ну, я предупреждал! — сказал Турецкий и, схватив парня за волосы, медленно повернул кулак вокруг оси, наматывая прядь волос на кисть.

Парень заверещал от боли, пытаясь вырваться.

— Если ты будешь еще баловаться, я оторву тебе волосы вместе с кожей… Сначала. А если ты и дальше будешь шалить, не слушаться дядю, останешься бякой, то потеряешь зрение. — Турецкий знал, как общаться с такими ребятами. Он хорошо умел разговаривать на понятном им языке. — Ты потеряешь зрение — и знаешь почему? Догадаться несложно. Потому что дядя тебе выбьет глаза. Меня учили в сложных ситуациях в порядке самообороны выбивать глаза непослушным мальчикам. Раз — и готово! Даже если они закрыты… Я выбью глаза тебе раньше, чем твои ребята успеют тебе помочь…

Турецкий заметил боковым зрением, как рука одного из сообщников там, возле забора, медленно опустилась в карман…

— Даже если кто-то из твоих дружков вынет сейчас пушку, — Турецкий больше обращался к группе, стоявшей возле забора, чем к тому, кого он держал за волосы, — то я все равно успею вынуть тебе буркалы. А претензии ты потом предъявишь тому, у кого сейчас рука опустилась в карман… Подашь на него в суд, например… Правда, если он сам уцелеет. А это ему никто не сможет гарантировать.

Турецкий новел руку вниз, и парень медленно опустился на колени перед Рагдаем.

— Ну вот и умница, послушный мальчик. А вот теперь ты попроси прощения, ты извинись перед собакой… Быстрее извинись и будешь свободен.

— Прошу пардону, — выдавил из себя зачинщик инцидента.

— Вот молодец, — одобрил его действия Турецкий. — Рагдай простил тебя, он пес не злой. Но я считаю, что небольшое наказание ты все же заслужил.

Турецкий отпустил волосы парня и одновременно с этим плавно, без размаха ударил его ногой по лицу. Тот лег мгновенно навзничь, не издав ни звука.

Марина, Настя стояли мертво, потеряв дар речи.

Турецкий не думал в этот момент о впечатлении, которое он производит, он знал только, что неизбежно последует дальше. А зная это, действовал прагматически, отключая надолго одного из семерых и полагая не без резона, что шестеро, конечно, меньше семерых.

Группа молча и медленно начала разделяться, окружая Турецкого, Настю и Марину. Двое остались справа, четверо стали заходить с левой стороны.

— Готовься, — вполголоса сказал он Марине. — Ты с Настей побежишь налево…

— Налево?! — переспросила Марина.

— Налево! — подтвердил Турецкий. — Туда, где четверо. Но побежишь только по моей команде. Не раньше и не позже. Поняла? — Турецкий внимательно следил за надвигающимися группами. — Кивни мне, поняла?

— Да, поняла, — ответила Марина.

— И Настю крепко за руку держи. А если упадет ребенок, за собой потянешь, ясно? По земле. Не останавливаясь. Это очень важно.

Марина кивнула.

— И последнее: сейчас те четверо, что слева, лягут кучей. Держись от них подальше — на полметра, ясно? Бежишь до первого поста. Милиции. Потом домой. Все усекла?

— Как будто бы. Настасья, руку!

— Поехали, — кивнул Турецкий и указал Рагдаю направо, на двоих: — Рагдай, взять их!

Рагдай стремительно бросился направо, отвлекая внимание на себя. Те двое, на кого летел Рагдай, невольно отступили.

Другие четверо, которые приближались слева, помимо воли проследили путь собаки…

В руке Турецкого возник «волшебный карандаш»…

Рагдай сбил первого бандита с налета с ног.