Печальный кипарис - Кристи Агата - Страница 1

• 1/27
• Следующая

«Элинор Кэтрин Карлайл, вы обвиняетесь в убийстве Мэри Джеррард 27 июля сего года. Признаете ли вы себя виновной?»

Элинор Карлайл стояла, выпрямившись. Голова ее поражала гордой благородной посадкой, глаза — живой синевой, волосы были угольно-черными. Брови, выщипанные в соответствии с модой, образовывали две тонкие линии.

В зале суда воцарилось молчание — гнетущее и напряженное.

Сэр Эдвин Балмер, защитник, вздрогнул от недоброго предчувствия: «Бог мой, еще, чего доброго, она признает себя виновной… Сдала, явно сдала…»

Губы Элинор Карлайл разжались: «Я невиновна». Защитник облегченно перевел дух и провел носовым платком по лбу, думая, что дело чуть было не кончилось катастрофой.

Сэр Сэмюел Эттенбери, представитель обвинения, встал: «Позволю себе, ваша честь и достопочтенные господа присяжные, изложить вновь уже известные вам факты. Итак, 27 июля в три с половиной часа дня Мэри Джеррард скончалась в Хантербери, Мейденсфорд…»

Голос обвинителя звучал громко и в то же время вкрадчиво. На Элинор он оказывал какое-то гипнотизирующее воздействие, заставляя забывать об окружающем. В ее сознание проникали лишь отдельные фразы.

«…Случай, по сути дела, поражает простотой… Долг обвинения… доказать наличие побудительного мотива и возможности….

Судя по всему, ни у кого, кроме обвиняемой, не было причин убивать эту несчастную девушку Мэри Джеррард. Почти ребенок, воплощенное очарование, без единого, смело можно сказать, врага во всем мире…»

Мэри, Мэри Джеррард! Каким далеким все это кажется сейчас. Словно сон…

«Считаю своим долгом особо обратить ваше внимание на следующее:

1. Какие возможности отравить жертву были у обвиняемой.

2. Какими причинами она при этом руководствовалась?

Я должен и могу представить суду свидетелей, способных помочь вам сделать правильный вывод….

В отношении отравления Мэри Джеррард я постараюсь доказать, что у обвиняемой и только у нее была возможность совершить это преступление…»

Элинор чувствовала себя так, словно заблудилась в густом тумане. Пелену тумана прорывали отдельные слова.

«…Сандвичи… Рыбный паштет… Пустой дом…»

Слова кололи Элинор, словно булавки, на какое-то мгновение возвращая ее к действительности.

Суд. Лица. Целые ряды лиц! Одно особенно примечательно — с большими черными усами и проницательными глазами. Эркюль Пуаро, слегка склонив голову набок, задумавшись, рассматривает ее.

Она подумала: «Он пытается понять, почему я сделала это… Ему хотелось бы прочитать мои мысли, узнать, что я думала, что чувствовала…»

— Чувствовала? Какая-то пелена на глазах, потрясение, после которого ощущаешь себя больной и разбитой… Лицо Родди… Это милое, родное лицо с длинным носом и тонко очерченным подвижным ртом… Родди! Всегда Родди — с тех пор, как она себя помнит, с тех дней в Хантербери… О Родди, Родди… Другие физиономии… Сиделка О’Брайен, со слегка приоткрытым ртом и свежим веснушчатым лицом, вся подалась вперед. Сиделка Хопкинс выглядит довольной, словно сытая кошка, и… неумолимой. Лицо Питера Лорда. Питер Лорд, такой добрый, такой здравомыслящий, такой… такой надежный! Но сегодня он непохож на себя: переживает, глубоко переживает происходящее. А вот ей, так сказать, главной героине, все это совершенно безразлично.

Вот она, спокойная и холодная, стоит перед судом, обвиняемая в убийстве.

Что-то словно пробудилось в Элинор; облако, окутавшее ее сознание, начало рассеиваться.

Суд!.. Люди… Подавшись вперед, с глазами, вытаращенными от возбуждения, они рассматривают ее, Элинор, с жутким злорадным любопытством и с затаенным жестоким наслаждением слушают, что говорит о ней этот высокий человек.

«Факты чрезвычайно просты и не вызывают сомнений. Я вкратце изложу их вам. С самого начала…»

Элинор подумала: «Начало… Начало? День, когда прибыло то ужасное анонимное письмо! Это было началом…»

Анонимное письмо! Элинор Карлайл держала открытое письмо в руке и смотрела на неги, не зная, что делать. Ей никогда не приходилось сталкиваться с подобными вещами. Противная штука: плохой почерк, ошибки в правописании и синтаксисе, дешевая розовая бумага.

«Это, чтобы предупредить вас, — гласило письмо.

— Не хочу называть имен, но кое-кто присосался к вашей тетушке, как пиявка, и если вы не побережетесь, потеряете все. Девчонки очень хитрые, а старые дамы верят им, когда они к ним подлизываются. Лучше приезжайте и сами взгляните, что делается. Не годится, чтобы вы и ваш молодой человек потеряли свое добро, а она очень ловкая, а старая миссис может окочуриться в любой момент.

Доброжелатель».

Элинор еще с отвращением смотрела на это послание, когда открылась дверь и горничная доложила: «Мистер Уэлман», — и вошел Родди.

Родди! Как всегда, когда она его видела, Элинор испытывала смешанное чувство: внезапную радость и сознание того, что она не должна эту радость показывать. Ведь было совершенно ясно, что Родди, хотя и любил ее, чувствовал к ней далеко не то, что она к нему. Первый взгляд на него заставил сердце Элинор так забиться, затопил все ее существо такой нежностью, что ей стало почти физически больно. Просто глупо, что у человека — да, да, совершенно ничем не примечательного молодого человека — есть такая власть над другим. Чтобы один лишь взгляд на него вызывал у тебя головокружение и какое-то странное, неосознанное желание… может быть, даже желание заплакать… А ведь предполагается, что любовь приносит радость, а не боль… Но если любовь слишком сильна… Ясно одно: ей нужно быть очень осторожной, держаться непринужденно и даже небрежно. Мужчины не любят, когда им досаждают восхищением и обожанием. Во всяком случае, Родди этого не любит. Приветствие Элинор прозвучало легко и беззаботно:

— Хэлло, Родди!

— Хэлло, дорогая! Вид у тебя просто трагический. Что это, неоплаченный счет.

Элинор покачала головой:

— Нет, это, видишь ли… анонимное письмо. Брови у Родди поползли вверх. Его подвижное лицо как-то сразу изменилось и застыло. Он издал возглас неудовольствия.

Элинор сделала шаг к письменному столу:

— Пожалуй, лучше всего порвать…

Она могла бы сделать это, и Родди не остановил бы ее, ибо чувство брезгливости к подобным вещам явно преобладало у него над любопытством. Однако внезапно Элинор передумала:

— Может, тебе его все-таки лучше сначала прочесть. Потом мы его сожжем. Это насчет тети Лауры.

Брови Родди поднялись еще выше:

— Тети Лауры.

Он взял письмо, прочел его и, весь передернувшись, вернул Элинор.

— Да, — сказал он, — сжечь, и дело с концом! Ну и странные же есть на свете люди!

— Думаешь, это кто-нибудь из прислуги? — спросила Элинор.

— Пожалуй, да.

— Он колебался.

— Интересно, о ком говорится в этой штуке.

Элинор задумчиво обронила:

— Это, должно быть, о Мэри Джеррард.

Родди нахмурился, пытаясь припомнить:

— Мэри Джеррард? Кто это?

— Девочка из сторожки. Неужели не помнишь? Тетя Лаура всегда любила эту малышку и была так добра к ней. Платила за нее в школу… и даже за уроки музыки и французского.

— Ах, да, припоминаю: этакая худышка с белесыми лохмами.

Элинор кивнула.

— Ты, верно, не видел ее с того лета, когда мама и отец были за границей. Правда, ты бывал в Хантербери реже, чем я, да и она в последнее время служила в Германии кем-то вроде компаньонки, но мы часто играли вместе, когда были детьми.

— Что она представляет собой сейчас? — поинтересовался Родди.

— Очень мило выглядит. Хорошие манеры и все такое. Теперь никто не принял бы ее за дочь старика Джеррарда.

• 1/27
• Следующая