Ночная тьма - Кристи Агата - Страница 38

• Предыдущая
• 38/43
• Следующая

Все лезли из кожи вон, стараясь угодить мне, потому что я был богат! Согласно условиям завещания Элли, я стал сказочно богатым. К этому нелегко было привыкнуть. У меня были капиталы, о которых я и понятия не имел: акции, ценные бумаги, недвижимость, – и не знал, что со всем этим делать.

Накануне моего возвращения в Англию у меня состоялся долгий разговор с мистером Липпинкотом. Я даже в мыслях не позволял себе называть его иначе. Он так и не стал мне дядей Эндрю. Я сказал ему, что намерен забрать у Стэнфорда Ллойда ту часть капитала, которая находится под его опекой.

– Вот как! – На его обычно бесстрастном лице взлетели вверх колючие брови. Он взглянул на меня хитрыми глазками, и я стал отчаянно соображать, что означает это его «вот как!».

– По-вашему, я напрасно хочу это сделать? – забеспокоился я.

– У вас есть для этого основания, я полагаю?

– Нет, – ответил я, – никаких оснований у меня нет. Мною руководят исключительно эмоции. Надеюсь, я могу быть с вами откровенным?

– Обещаю вам, что этот разговор останется между нами.

– Ладно, – кивнул я. – По-моему, он мошенник.

– Ага. – Вид у мистера Липпинкота был явно заинтересованный. – Что ж, вполне, возможно, что ваше чутье вас не подводит.

Теперь я знал, что был прав. Стэнфорд Ллойд жульничал с акциями Элли, капиталовложениями и всем прочим. Я подписал доверенность и вручил ее Эндрю Липпинкоту.

– Вы согласны, – спросил его я, – взять все на себя?

– Что касается финансовых дел, – ответил мистер Липпинкот, – тут можете полностью мне доверять. Буду делать все, что в моих силах. Не думаю, что вы разочаруетесь во мне.

Интересно, что он хотел этим сказать? А что хотел, я не сомневался. По-моему, он давал мне понять, что я ему не нравлюсь и никогда не нравился, но, поскольку я был мужем Элли, он готов всячески мне помогать. Я подписал все нужные бумаги. Он спросил, каким видом транспорта я возвращаюсь в Англию. Лечу? Нет, сказал я, не лечу, а плыву.

– Мне хочется побыть некоторое время наедине с самим собой, – объяснил я. – Морское путешествие, надеюсь, пойдет мне на пользу.

– И где же вы собираетесь жить?

– На Цыганском подворье, – ответил я.

– Ага. Значит, вы решили жить там?

– Да, – подтвердил я.

– А я-то думал, что вы намерены продать это поместье.

– Нет, – ответил я, и мое «нет» прозвучало чуть резче, чем следовало. Я вовсе не собирался расставаться с Цыганским подворьем. Цыганское подворье было частью той мечты, какую я лелеял еще с юности.

– Кто-нибудь присматривает за домом, пока вы здесь, в Штатах?

Я ответил, что поручил это Грете Андерсен.

– А, да, – отозвался мистер Липпинкот. – Грете. По тому, как он произнес «Грете», было очевидно, что он имел в виду нечто особое, но я не стал ловить его на слове. Если она ему не нравилась, то это его дело. Он всегда ее недолюбливал. Наступило какое-то неловкое замешательство, и я решил, что мне следует что-то сказать.

– Она очень хорошо относилась к Элли, – начал я. – Ухаживала за ней во время болезни. Специально приехала к нам, чтобы помочь Элли. Поймите, я… я чувствую себя в неоплатном долгу перед ней. Вы просто не представляете, как она мне сочувствовала и какое проявляла участие. Не знаю, что бы я без нее делал.

– Разумеется, разумеется, – откликнулся мистер Липпинкот, но весьма сдержанно.

– Поэтому я очень многим ей обязан.

– Весьма способная девица, – заметил мистер Липпинкот.

Я распрощался с ним и еще раз поблагодарил его.

– Вам не за что меня благодарить, – еще более сухо отозвался мистер Липпинкот, добавив:

– Я написал вам небольшое письмо и отправил его авиапочтой в Цыганское подворье. Раз вы возвращаетесь пароходом, то по прибытии оно, вероятно, уже будет вас ждать. – И пожелал:

– Счастливого путешествия.

И тут я все-таки рискнул и спросил, не был ли он знаком с женой Ллойда – Клодией Хардкасл.

– Вы имеете в виду его первую жену? Нет, никогда с ней не встречался. По-моему, они очень скоро разошлись. Он потом снова женился. Второй брак тоже был недолгим.

Значит, Клодия действительно была женой Стэнфорда Ллойда…

В отеле меня ждала телеграмма. Просили срочно прибыть в одну из калифорнийских больниц. Мой друг Рудольф Сэнтоникс хотел, чтобы я приехал. Ему осталось жить недолго, и перед смертью он пожелал повидать меня.

Я перекомпостировал билет на более поздний срок и полетел в Сан-Франциско. Сэнтоникс был еще жив, но силы его были явно на исходе. Мне сказали, что, возможно, он даже не придет перед смертью в сознание. Но накануне он был очень настойчив в желании повидать меня. Я не отрываясь смотрел на него. От человека, которого я когда-то знал, осталась только оболочка. Он и раньше-то не выглядел здоровяком, была в нем какая-то прозрачность, хрупкость, болезненность. А сейчас он и вовсе превратился в высохшую мумию – как те, что в музее. Я сидел и думал: «Хорошо бы он поговорил со мной. Пусть скажет хоть что-нибудь, хоть слово, перед тем как умрет».

Мне было так одиноко, так одиноко и страшно. Я сумел уйти от врагов и пришел к Другу – к единственному моему другу. Только он, кроме матери, знал обо мне все, но про мать мне сейчас думать не хотелось.

Раза два я заговаривал с медсестрой, спрашивал, нельзя ли что-нибудь сделать, но она только качала головой и дипломатично уходила от ответа:

– Может, он придет в сознание, а может, и нет. Вот я сидел и ждал. Вдруг он зашевелился и застонал. Сестра тихонько его приподняла. Он смотрел на меня, но я не понял, узнал он меня или нет. Он смотрел сквозь меня куда-то в стену. Но вдруг его взгляд стал осмысленным. «Узнал! – подумал я. – Он меня видит». Он что-то проговорил, но так тихо, что, мне пришлось наклониться над ним. Нет, он шептал какие-то бессмысленные слова.

Потом вдруг тело его задергалось в конвульсиях и, откинув голову, он выкрикнул:

– Глупец, почему ты не выбрал другой путь?..

И, рухнув на подушки, скончался.

Я не понял, что он хотел сказать и сознавал ли, что говорит.

Вот так я встретился с Сэнтониксом в последний раз. Интересно, услышал бы он, если бы я что-нибудь ему сказал? Мне хотелось еще раз сказать ему, что дом, который он построил, – лучшее, что у меня когда-либо было, и он мне дороже всего на свете. Забавно! Наверное, этот дом был олицетворением моих желаний, тех страстных желаний, которые нельзя выразить словами. А он их распознал и осуществил. У меня есть свой дом. Я возвращаюсь к себе домой.

Возвращаюсь домой. Только об этом я и был способен думать, пока плыл на теплоходе…

Сначала мною владела смертельная усталость, но потом откуда-то из глубины хлынуло ощущение счастья… Я плыву домой. Плыву домой…

Да, вот так я и плыл. Все позади. Битва окончена, борьба завершена. Последний этап путешествия.

Далеко позади осталась моя неугомонная молодость. Дни, когда я мечтал: «Я хочу, я хочу». А ведь это было не так давно. Меньше года назад…

Я лежал на койке и вспоминал, вспоминал былое.

Встреча с Элли, наши свидания в «Риджентс-парке», регистрация брака в мэрии. Дом – его строит Сэнтоникс, строительство завершено. Мой дом, целиком мой. Я стал тем, кем хотел стать, кем всю жизнь мечтал стать. Я получил все, что желал, и теперь плыву домой.

Перед отплытием из Нью-Йорка я написал письмо и отправил его авиапочтой, чтобы оно пришло в Англию раньше, чем приплыву я. Я написал Филпоту. Я почему-то чувствовал, что Филпот в отличие от других меня поймет.

Писать легче, чем рассказывать. А он должен знать. Все должны знать. Некоторые, быть может, не поймут, но он… он поймет. Он видел, как близки были Элли и Грета, как Элли во всем полагалась на Грету. По-моему, он понимал, что и я привык полагаться на Грету, и как мне будет невыносимо трудно жить одному в доме, где я жил с Элли, если не найдется человека, который меня поддержит. Не знаю, сумел ли я его убедить. Я старался изо всех сил.

• Предыдущая
• 38/43
• Следующая