Secretum - Мональди Рита - Страница 25

• Предыдущая
• 25/202
• Следующая

– …конечно, с собаками-ищейками совершенно иное дело, – уверял между тем своих слушателей кардинал в броском парике по французской моде.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что князь Перетти раньше держал шестьдесят собак, а когда сезон охоты заканчивался, приказывал перевести их на лето в другое место, потому что ищейки плохо переносят жару, да и, кроме того, так можно сэкономить.

Это был кардинал Санта-Кроче, который, укрывшись под огромным париком, расхваливал преимущества охоты с собаками-ищейками.

– Ну зачем же таким образом напоминать всем, что он испытывает финансовые затруднения? – услышал я шепот молодого каноника, обратившегося к своему соседу совсем рядом со мной. Он использовал момент, когда общее застолье разбилось на многочисленные группки.

– Ха, Санта-Кроче разорился вконец, – ответил его собеседник, ухмыляясь, – у него от голода уже вывалился язык, а изо рта сами собой выпадают слова, которым лучше бы оставаться там.

Тот, кто это говорил, тоже был кардиналом, но имени его я еще не знал, однако заметил, что у него был изможденный вид, но ел и пил он жадно, словно вынужденный доказывать свой сангвинический характер.

Судьба (или, скорее, другое обстоятельство, о котором я расскажу позже) была благосклонна ко мне, потому что именно в этот момент к кардиналу подошел слуга с запиской:

– Ваше преосвященство, у меня записка для его преосвященства Спинолы…

– Для Спинолы из Санта-Цецилии или для моего племянника Спинолы из Сан-Чезарио? Или для Спинолы – президента порта Рипетты? Сегодня вечером мы все трое присутствуем здесь.

Слуга обескураженно молчал.

– Дворецкий сказал мне только то, что это для его преосвященства кардинала Спинолы, – наконец робко пробормотал он, но голос его был едва слышен в веселом шуме застолья.

– Тогда, наверное, это мне. Давай сюда.

Он открыл записку и сразу же свернул опять.

– Бегом отнеси ее кардиналу Спиноле из Сан-Чезарио, который сидит на другом конце стола. Видишь его? Вон там.

Его сосед по столу из деликатности уткнулся в свою тарелку и продолжал есть. Спинола из Санта Цецилии (теперь уже было ясно, что это он) сразу же обратился к нему:

– Знаешь что? Этот дурак дворецкий приказал принеси мне записку, которую Спада написал моему племяннику, Спиноле из Сан-Чезарио.

– Ах так? – отозвался тот, и в его глазах загорелось жадное любопытство.

– Там было написано: «Завтра на рассвете все трое на борту. Я сообщу А.».

– «А»? А кто такой этот «А»?

– Я знаю, кто это. Будем надеяться, что он не утонет, поскольку, как видно, он любит плавать на корабле, – со смехом сказал Спинола.

Гости разошлись очень поздно. Я устал до смерти: от пламени факела, который я держал несколько часов, половина моего лица просто горела жаром, а все тело стало мокрым от пота. Однако нам, факельщикам, пришлось терпеливо ждать, пока последний из гостей поднимется из-за стола. Поэтому у меня не было возможности подойти к Атто, хотя я сгорал от желания попросить у него объяснений. Я был вынужден просто смотреть, как он уходит в сопровождении Бюва, в то время когда слуги уже ходили вокруг стола и тушили стоявшие на столе свечи. Он не удостоил меня ни единым взглядом.

Добравшись наверх, на чердак, в общее помещение для слуг, я почувствовал себя таким разбитым, что просто не мог уже ни о чем думать. Под глухой храп моих товарищей я почувствовал, как меня охватывает страх: аббат очень плохо обращался со мной, а такого между нами еще не бывало. И я больше ничего не понимал. Я был в смятении, даже больше – в отчаянии.

Во мне поднимался страх, что я допустил непростительную ошибку, снова связавшись с Мелани. Я позволил втянуть себя в события, хотя мне надо было всего лишь попросить время на размышление. Ну пусть так, а почему бы и нет? И все для того, чтобы испытать аббата. Вместо этого Атто удалось за один-единственный день снова вторгнуться в мою жизнь. Однако деньги были таким искушением, перед которым невозможно устоять…

Я разделся, свернулся калачиком на одной из разостланных на полу постелей и вскоре провалился в тяжелый сон без сновидений.

– …они его прикончили.

– А где это случилось?

– На виа деи Коронари. Они держали его вчетвером или впятером и отобрали все.

Взволнованный шепот рядом со мной вырвал меня из объятий сна. Двое слуг говорили, по всей видимости, о каком-то опасном нападении.

– А каким ремеслом он занимался?

– Переплетчик.

Бег до потери дыхания, последовавший за этим сообщением, в конце концов не принес той пользы, на которую я рассчитывал.

Бросившись со всех ног бежать по лестнице для слуг и добравшись наконец до покоев аббата Мелани, я нашел его уже в боевой готовности. Вместо того чтобы лежать в кровати, как я ожидал, он сидел, склонившись над кипой бумаг, а руки его были в чернильных пятнах. Видимо, он только что писал какое-то письмо. Атто приветствовал меня с удрученным выражением лица, по которому тенью блуждали мрачные мысли.

– Я пришел, чтобы принести вам печальное известие.

– Знаю. Гавер, переплетчик, мертв.

– Как вы об этом узнали? – удивленно спросил я.

– А ты откуда знаешь?

– Я только что услышал об этом от двух пажей.

– Значит, у меня источники лучше, чем у тебя. Сейчас здесь был этот сбир, Сфасчиамонти. Он мне и сказал.

– Сейчас, в это время? – еще раз удивился я.

– Я как раз собирался послать за тобой Бюва, – сказал аббат, не ответив на мой вопрос. – Мы со сбиром договорились встретиться внизу, в каретном сарае.

– Вы опасаетесь, что это связано с сегодняшним покушением на вас?

– Ты думаешь так же, как и я. Иначе не прибежал бы сюда среди ночи, – заметил Атто.

Не говоря больше ни слова, мы все втроем отправились вниз, в каретный сарай, где Сфасчиамонти ожидал нас в старой служебной коляске, запряженной парой лошадей и с кучером на облучке. Он был готов к отъезду.

– Клянусь тысячью бомб! – воскликнул заметно взволнованный сбир, когда кучер выводил упряжку из сарая и закрывал за нами ворота. – Кажется, дело происходило так: кровать бедного Гавера находилась в верхней части мастерской. Ночью к нему ворвались три или четыре человека. Кто-то говорил, что их было даже больше. Как они зашли в дом, неизвестно. Дверь не была взломана. Они связали беднягу и лишили его возможности позвать на помощь, заткнув рот шерстяной тряпкой, затем обыскали все. Разбойники забрали все его деньги и скрылись. Через какое-то время (кто знает, через какое) переплетчику удалось выплюнуть тряпку изо рта и громко позвать на помощь. Когда его нашли, он был не в себе. Перепуган до смерти. Пока он рассказывал соседям свою историю, ему вдруг стало плохо. Когда пришел лекарь, он уже умер.

– Он был ранен? – спросил я.

– Я не видел труп, до меня там были другие сбиры. Сейчас мои люди занимаются расследованием.

– Мы сейчас поедем в мастерскую? – продолжал допытываться я.

– Почти что, – ответил аббат. – То место, которое нам нужно, совсем рядом.

Мы остановились на Пьяцца Фиамметта, неподалеку от которой начиналась виа деи Коронари. Тонкий серп месяца едва светил в ночи. В воздухе чувствовалась приятная свежесть. Сфасчиамонти вышел из кареты и велел нам подождать. Мы осмотрелись вокруг, но нигде не было видно ни души. Затем мы увидели торговца овощами с повозкой. Через какое-то время мы вздрогнули от свиста.

Это был Сфасчиамонти – он спрятался в арке ворот, однако его выдавал выступающий круглый живот. Взмахом руки он пригласил нас подойти. Мы приблизились.

– Эй, осторожнее, – запротестовали мы, когда сбир силой втащил нас в темную сырую подворотню.

– Ц-с-с-с! – зашипел сбир, прижав нас к стене и прячась за створкой ворот. – Два черретана. Они уже направлялись к вам. Спрятались, когда увидели меня, наверное, они уже убежали. Я сейчас посмотрю.

• Предыдущая
• 25/202
• Следующая