Сказки - Кригер Борис - Страница 5
- Предыдущая
- 5/13
- Следующая
– Блин, с утра мне все толдынят: не бери у Мрыша брёвна, Джоф, они у него гнилые, поломаются, а с тебя выкуп запросит. Мрыш, Мрыш, ты меня не обманешь? Пойдём, покажешь брёвнышки и сразу со стряпчим уладимся, он уж со вчера, паскуда, гонорара ждёт. А трепачи-отговорщики, они, видать, завидники. И то правда, кто в наш век взаймы даёт? Разве что вот мы – друзья, и только.
Тем временем Джоф вытолкал Мишку с Зайкой на улицу, лишь успел Зайка изловчиться нацепить на Мишку шарфик, оброненный кем-то в прихожей.
День на Земле выдался пятый, то есть не волочительно-долбительный, а строительно-добывательный. Пыли было мало, истуканы на брёвнах торчали тут и там, поброшенные вдоль и поперёк великой просеки. А люди сравнительно тихо рыскали по окрестностям, охотясь или обмениваясь наохоченным. Кое-кто сидел по домам, починяя кров.
Деловитый Джоф не скоро дотолкал Мишку с Зайкой до их истукана. Оный маленьким обрубком вовсе не показался. Овальная громада локтей эдак тридцать в длину и десять в толщину. Морда у статуи была со скошенным носом и почти законченными косыми глазами. У статуи переминался с ноги на ногу стряпчий. Он немало обрадовался, завидев Джофа с компанией, получил магарыч и смылся после того, как Мишку заставили чего-то нацарапать на бумажке, врученной стряпчим.
– Ну, пока! – гаркнул землянин и, подхватив на плечо сразу три бревна, вдруг утопал впрочь.
В бумажке оказалось написано, что если Джоф брёвна через время не вернёт, то Мишка, исполняющий роль Мрыша, вправе отрубить нос джофовой статуе, но на какое время брёвна взяты, указано не было.
– Кажется, нас обманули, – испугался Мишка, – вот вернётся этот самый Мрыш и спросит свои брёвна, а у нас их Джоф насовсем увёл. Вот он нам носы-то и пообрубает.
Зайка забоялся и заплакал, вытирая слезинки ушком. Тогда Мишка взял Зайку подмышку и они никем не замечаемые поплелись к дому.
– Заинька, – всхлипнул Мишка уже в спальне, – я так боюсь каждого нового вздоха, и дрожит во мне всё, как вспоминаю, в каком чужом краю мы вновь проснёмся завтра. Ты знаешь, мне кажется, я даже время замечать перестал, как не замечаешь воздух, когда он повсюду. – Зайка молчал, изредка всхлипывая и утирая носик розовой лапкой.
Наутро Мишка куда-то засобирался и ляпнул Зайке, что пойдёт глянет, не вернули ли брёвнышки. Зайка понял, что никаких брёвнышек Мишка не ждёт, но решил подождать, чего Медвежонок усюрпризит. Зайка прижался к Мишке, чмокнул его и просил поскорее возвращаться, а сам забрался в постельку опять.
Мишка прибыл к своей статуе, когда повсюду кипела работа. Сегодня люди колотили статуи, просто день такой чётный выдался. Мишкина статуя лежала на пяти брёвнах несуразная, как тюлень в Сахаре. Кроме грубо выбитой морды, собственно, ничего в ней искусного не было. Мишка отыскал зубило и молоток да принялся трудиться тяжко, но вдохновенно, он и не заметил, как рядом на пеньке, коими Земля изобиловала, объявился спаточный Зайка и стал на мишкину работу любоваться.
К вечеру Мишка, весь в пыли, тяжело отпыхивался, но замысла его камень не выдавал.
– Камень тут не базюка, жёсткий и холодный, но я знаю, что и в нём есть капелька волшебства, – заявил усталый Медведь и отправился ужинать сладкими плюшками, которые Зайка ловко пёк из обнаруженных в доме запасов муки.
И так день за днём Мишка по чётным колотил камень, а по нечётным отсыпался, чтоб не привлекать излишнего внимания чужих к своему толканию, хотя им и так всё было изрядно безразлично.
Однажды Зайка, проснувшись на своём пеньке, отгадал замысел Медвежки: вместо грубой скалы смотрели на Зайку две пушистые фигуры, сидящие в обнимку. И как удалось Мишутке из жесточайшего камня выдолбить такую пушистость, как воспроизвёл он в столь неподатливом материале и зайкины ушки, и свой животик? Вот что значит всегда делать из базюки колыбельки, вот какой зодчий явил свой гений с зелёной планеты!
Глазки у каменного Зайки глядели весело и задорно и, казалось, вот-вот он совсем прижмётся к Мишке и чмокнет его в нос. А Мишка сам в камне вышел деловитым, но тоже весёлым и задористым, а у Зайки в лапках виднелась в точь базюковая колыбелька.
Скульптура была невелика, но так выделялась живостью и вкусом, что чужие иной раз останавливались и поглядывали кто боязливо, а кто и неприязненно. Но ничего не попишешь – свобода. Каждый клепает своё боголюбие как пожелает. Мишка старался на чужих не глядеть, а Зайка его всё подбадривал, пока не явился неожиданно Джоф и уставился по привычке в небеса, попеременно переводя взгляд на ближайший скальный массив, разложившийся в преддверии горизонта, близкого и низкого, неюпитерианского.
– Ну ты даёшь, брат, блин, – загорланил Джоф. Мишка разулыбался, простил краденые брёвнышки и принялся ждать похвалы.
– Ну, ты дебильнулся, малый, за десяток пятидневок не сдвинуться с места ни на йоту! Ты ж так на этом месте и подохнешь! А я тут проездом проследовал, смотрю – ну, ты дебил! Ладно, приходи ко мне на празднество. Статую устанавливаю. Не ту, старую, – её я продал за сотню санчей, а ту, что купил. Вот и устанавливать завтра буду.
– Не умеешь ты, Мрыш, жить, – заявил Джоф Медведю, – забыл, что за каждую установленную статую от Бога благодать достанется, а из фонда богача Рочекко пожизненная похлёбка в золотом супнике, с салом. Правда, супник один на всех, – но всё одно почёт. Продай свою статую, пока не поздно. Вон она у тебя не маленькая: тонн на…
И тут взгляд Джофа упал на мишкино творение. Глаза его залились гневом, ноздри вспухли, кулаки заколотили воздух.
– Да как ты, сукина мать, посмел над Богом надругаться? Карикатуры лепишь? Боголюбец чёртов! Да ты ж нас всех под гнев Божий подставишь! Под потоп! Недород! Понос всенародный!
На интригующие крики сбежалось немало чужих полюбопытствовать. Мишка с Зайкой стали, пригнувшись, улепётывать. Но никто их по-прежнему не замечал. Взгляды всех приковывали бушующий оратор да богохульная скульптура. Кое-кто уже стал побрасывать в неё камни и даже отбил ручку у колыбельки, но тут толпа попритихла. Дело в том, что собственной персоной пожаловал богач Рочекко в сопровождении свиты, на колеснице, запряжённой шестёркой страусов.
– А ну заткнись! – бросил он Джофу – и тот крепко поперхнулся в середине слова. – Эту статую я покупаю, – заявил толстяк, – но уважая вашу сраную свободу, я предлагаю вам перебить цену. Моё слово – миллиард санчей.
– Боже, на эти деньги можно купить всю Землю, – пробежало в толпе.
– Ну, если другой цены нет, то где хозяин? – заявил Рочекко, помолчав. Тут ни с того ни с сего выскочил Зайка, вовсе было с Мишкой убежавший.
– Эта статуя из базюки и при продаже рассыпается, – громко заврал он. – И вообще Мишка это для меня сделал, – добавил Зайка уже совсем тихо, из-под ушей.
– Короче, сделка не состоялась, – рявкнул Рочекко и тут же ускакал прочь с громадной своей свитой.
А Мишка с Зайкой отправились домой, всеми обходимые и ненавистно озираемые.
Наутро Мишка потопал приглядеть за своей статуей, но дурное предчувствие замучало его не напрасно. Видно, и правда статуя была из базюки или из материала ещё более чуткого. Лишь от обиды быть проданным монумент рассыпался в мелкие кусочки, да и кусочки куда-то разнеслись.
На самом же деле, едва Рочекко, а за ним и Мишка с Зайкой отбыли, Джоф с остервенением кинулся дробить статую.
Толпа немедля сообразила (толпа всегда соображает немедля), что статуя, ну, убожество это, не просто из камня, а из ценного камня. Не зря ж богач Рочекко такие вселенские деньги предлагал. Ну, не за карикатуру же эту мерзкую он деньги давал! Толпа набросилась и, задавивши Джофа, разнесла даже пыль на месте мишкиной скульптуры, складывая её бережно по мешкам. И теперь, утром, когда Мишка грустил несчастный, люди уже меняли её осколки по двадцать, а кто и по тридцать санчей за штуку. Кое-кто уже был выпнут из лакированной приёмной Рочекко при попытке этот мусор ему запродать. Кто прятал мишкины камни по закромам, а кто и торговал уже особо доверчивым простые каменюки под видом осколков мишкиной скульптуры.
- Предыдущая
- 5/13
- Следующая
