Маськин - Кригер Борис - Страница 32

• Предыдущая
• 32/59
• Следующая

– Может, тебе её всё-таки выгнать? – неуверенно спросил Маськина Правый тапок.

– Ты что – без коровы в хозяйстве нельзя! – строго сказал Маськин и мечтательно посмотрел в небо: – И когда ж моя любимая Пегаска с юга вернётся… 

Старичок-граммофон, ставший впоследствии любимым Маськиным Граммофоном, встретился Маськину в его поездке по девятнадцатому веку, которую он предпринял с целью нахождения корней своего рода Маськиных. Он как раз составлял генеалогическое древо своей семьи и ему не хватало сведений по некоторым родственникам. Конечно, можно было отправиться в архивы, но Маськин от пыли обычно чихал, а кроме того после стольких несуразностей, которыми полнились последние 100-120 лет, некоторые бумажки, скорее всего, утерялись, а на других вообще приписали чего не было (ух, и трудно приходится историкам). Маськин, недолго раздумывая, залез в машину времени, которая в обычное время служила ему стиральной машиной и применялась как машина времени в Маськином доме только в редких случаях, когда у Маськина убегало молоко или основательно подгорал пирог. Тогда Маськин обычно надевал головной убор, модный пять минут назад (мода на головные уборы всегда меняется с головокружительной быстротой), и отправлялся в прошлое, чтобы вовремя выключить молоко или достать из печки пирог. Вы скажете, что это не совсем правда, потому что иногда в Маськином доме молоко оставляли убежавшим и оно носилось по комнатам, страшно пугая охапочных котов. Это так, но делалось это не оттого, что Маськин не хотел лишний раз пользоваться машиной времени, а потому, что молоку надо иногда дать побегать, а то оно застоится и заболеет ожирением.

Стиральную машину в машину времени Маськину переделал сам досточтимый Эйнштейнкин. Как-то он вышел из запоя, потому что у него закончилась настойка на быстрых нейтронах, и ещё раз обдумал парадокс Эйнштейнкина-Маськина, по которому, как вы помните, цвет почтового ящика влиял на качество получаемых почтовых отправлений. Эйнштейнкин решил Маськина лично повстречать, чтобы обсудить с ним последние проблемы квантового почтоведения.

Маськин поделился с коллегой Эйнштейнкиным своим практическим наблюдением из кустов за своим Почтовым Ящиком, которое разрешало парадокс Эйнштейнкина-Маськина изящным и поистине эйнштейновским образом: как вы помните, Почтовый Ящик выхватывал из сумки почтальона Благовесткина самые весёлые открытки и тут же их глотал. Эйнштейнкин смеялся до слёз! Как же он сам не догадался!

– Es ist einfach! Es ist einfach![4] – повторял он по-немецки и вытирал слёзы, смеясь. – Мне надо было самому поставить эдакий Das Gedankenexperiment![5]

Эйнштейнкину Маськин очень понравился своим практическим умом и яблочным штруделем. Маськин пожаловался Эйнштейнкину, что часто он бывает так занят по хозяйству, что у него штрудель пригорает и молоко убегает. Тогда Эйнштейнкин подумал, посмотрел на Маськина своим знаменитым хитреньким взглядом, отхлебнул ещё восхитительного бочкового медово-коричневого пива из погребка Плюшевого Медведя и махнул рукой:

– Ладно, так и быть, переделаю твою стиральную машину в машину времени.

Маськин и сам использовал стиральную машину как машину времени, но в основном для путешествий в будущее. Бывало, залезет в стиральную машину в 12:30, а вылезет, так на часах уже 12:35… Так что Маськин сказал спасибо, мол, сами с усами.

Но Эйнштейнкин не унимался. Он действительно подкрутил какие-то гайки, натыкал кругом фонариков и ручных часов – и в конце концов модернизировал стиральную машину в настоящую машину времени с задним ходом, которая могла ездить назад, то есть в прошлое.

Итак, в этот раз, благодаря модификациям Эйнштейнкина, Маськин отправился в девятнадцатый век, предварительно надев соответствующий тому времени головной убор. Поскольку машина была одноместной, Маськин с собой кроме тапков никого не взял, да и говорить никому не стал, что отлучается так далеко назад в прошлое, потому что вернуться планировал в настоящее практически в момент отбытия, так, чтобы всем домочадцам Маськиного дома не надо было беспокоиться, что обед в этот день припозднится.

Девятнадцатый век был степенным и неторопливым. Ещё чувствовался шарм загнивающего феодализма и аристократичности. Маськин посетил всех родственников и даже съездил к совсем уж дальнему своему предку в Лондон.

В Лондоне девятнадцатого века Маськин разыскал кого надо, расспросил его обо всём (этот предок, оказывается, тоже жил натуральным хозяйством), всё аккуратно записал, и уже между делом поругался с подвернувшимся под руку Карлушкой Марлушкой – что, мол, из-за его бредовых коммунистических взбалмошностей в будущем ни одна корова молоко давать не соглашается, и уже совсем было засобирался назад домой в будущее, как заслушался замечательной музыкой, несущейся из золочёной трубы тогда ещё молоденького Граммофона, проживавшего у Карлушки Марлушки. Граммофон у Карлушки Марлушки страдал. Тот его совсем достал, крутя с утра до вечера «Интернационал», а когда Граммофон не выдерживал и начинал перевирать слова, больно дёргал его за ручку и плевал в золочёную трубу.

– Мы свой, мы новый гной устроим,

Кто был никем, тот стал совсем… -

безбожно перевирал Граммофон, крутя одну и ту же пластинку уже тридцать третий раз подряд.

– Ах ты, контрреволюция, – набрасывался с кулаками на несчастный Граммофон корифей народных бунтов.

А однажды Граммофон был ужасно напуган призраком коммунизма, который бродить по Европе не желал, а засел у Карлушки Марлушки в отхожем месте с запором. Граммофон было хотел пойти умыть трубу после известного к нему отношения хозяина, а в туалете сидит призрак коммунизма и плачет. Граммофон в тот день твёрдо решил, что ничего хорошего из этого призрака не выйдет, отчего стал перевирать «Интернационал» уже намеренно, пытаясь намекнуть волосатому хозяину, чем дело пахнет. Но куда там, Карлушка Марлушка неистовствовал, отчего Граммофон его и прозвал «Бешеный Мавр».

Маськин, повстречавшись с Граммофоном, подтвердил его самые грустные опасения насчёт будущего, а вот Карлушка Марлушка Маськина слушать не стал, а запустил в него своим правым драным ботинком, чем снискал восхищённое уважение Левого Маськиного тапка, который и так в сём корифее души не чаял.

Маськин предложил Граммофону бежать с ним в будущее, и тот уже было согласился, только вот оказалось, что Граммофон в Маськину машину времени с трубой не влезал, а без трубы он ехать отказывался.

Тогда Маськин предложил Граммофону добираться своим ходом и написал ему свой телефон, чтобы он через 150 лет Маськину позвонил, когда до этого времени сам доживёт. Маськин трогательно попрощался с молоденьким Граммофоном, и они расстались – Маськин, пустив слезу, а Граммофон, издав надрывный треск в качестве символа уныния разлуки.

И что вы думаете, как-то раз, уже в настоящее время, Маськину позвонили и в трубке с чарующим потрескиванием заиграл знакомый хрипловатый голос Маськиного Граммофона. Маськин опять прослезился и поехал за Граммофоном, чтобы наконец взять его к себе жить.

Граммофон добирался до времени Маськина 150 лет. Много он повидал на своём пути. От Карлушки Марлушки его скоро унёс судебный пристав за долги, потом он поработал у Шерлока Холмса, который по отпечаткам пальцев на золочёной трубе Граммофона определил, что его посещал Маськин, но был не уверен, было это уже или ещё только будет, потому что отпечатки пальцев были такими, какие обычно оставляют представители грядущих поколений, – то есть отпечаток чёткий, но в картотеке не числящийся. В общем, в течение остального времени относились к Граммофону тоже неплохо, только два раза прострелили золотую трубу во время одной революции и первой мировой войны. Во время второй мировой Граммофон отсиживался в Аргентине, и поэтому ему не досталось. Бывало, конечно, что анархически настроенные аргентинцы стряхивали пепел в его золотую трубу, и задолбали своим аргентинским танго, но по сравнению с «Интернационалом» Карлушки Марлушки это было сущей ерундой. В общем, добрался Граммофон до Маськиного времени целёхоньким и, ко всеобщему удивлению, очень сносно крутил пластинки. Маськин сразу потащил Граммофон на пикник и угощал его малиновым вареньем, а все Маськины домочадцы сразу дедушку Граммофона заобожали. Они его стали даже звать Грамушка, что происходило от уменьшительно-ласкательного имени «дедушка Граммофон». Маськин был очень рад, что Грамушка дотянул до Маськиного времени сквозь все лихолетья исторических бурь. Вот на какие подвиги может подвигнуть настоящая дружба, которая случилась у Маськина и Маськиного Граммофона.

• Предыдущая
• 32/59
• Следующая