Холодное солнце - Крестовский Евгений - Страница 74
- Предыдущая
- 74/115
- Следующая
Позади них, расслабленно выбрасывая впереди себя ноги, шагали четверо мордатых парней.
– Трогай, родной! – прошептал Дима и сжал плечо Бармина. – У «мерса» притормозишь на секунду! Все будет хорошо, парень! – сказал он скорее себе, чем Бармину.
Сутулый опустил стекло и приготовил оружие.
– Вот вы и встретились, – произнес Бармин, глядя исподлобья на вышедших из ресторана людей.
Он узнал большеголового. Это был тот самый благодетель, обещавший дать всем жителям города по корзине с едой и в одночасье установить в округе законность.
– Давай же! – прохрипел сутулый.
– Нет, не могу.
– А ты смоги, милый, дай правосудию свершиться! – Дима так пронзительно посмотрел на Бармина, что тот отвел глаза.
Когда «Волга» поравнялась с джипом, сутулый отрывисто скомандовал: «Тормози!»
Большеголовый был сейчас не далее чем в десяти шагах от них. Он что-то нарочито громко говорил и по-хозяйски трепал девушку за щеку, как это делают собаководы со своими четвероногими друзьями… И вдруг он замер.
Замер и повернул голову в сторону «Волги». Его приоткрытый рот искривился, и очередное слово, готовое сорваться с губ, завязло во рту. Он смотрел мимо Бармина – туда, где, навалившись грудью на дверь, хрипло дышал сутулый. Их глаза встретились. Молодой человек словно отказывался верить в то, что сейчас произойдет. На губах его появилась усмешка: он смотрел, смотрел и не мог оторваться от глаз сутулого…
Грянул выстрел, но Бармин его не услышал. Он лишь увидел, как маленькая вишня вдруг прилипла ко лбу большеголового и тут же дала алый сок…
Девица разразилась пронзительным криком, в ужасе прижав ладони к липу. Мордатые тут же упали на асфальт и подкатились к колесам автомобилей, прячась от стрелявшего.
Глаза большеголового закатились, будто он желал увидеть вишневую косточку у себя на лбу. Он стоял, покачиваясь, словно решая, в какую сторону упасть, и вдруг мешком рухнул навзничь, гулко стукнув мертвой головой об асфальт.
Казалось, эта дорога никогда не кончится.
За очередной грядой сопок следовала многокилометровая равнина, в конце которой за новой грядой сопок люди ожидали увидеть океан. Но тот все не открывался. Однажды увиденный с высокой вершины, он словно играл с людьми в прятки, удаляясь от них с той же скоростью, с которой люди приближались к нему. Сопки сменялись распадками, распадки плавно переходили в предгорья и вновь вырастали огромными черными холмами, покрытыми до середины легким пушком растительности.
Измученные безостановочным переходом штрафники с завистью поглядывали на Богданова, который сидел на броне тягача рядом с охранниками и держал на коленях голову больного корейца.
Майор был непроницаем, как сфинкс. Охранники пробовали завести с ним разговор, чтобы выяснить, кто он и как попал в штрафники, но Богданов упорно молчал, понимая, что, как только те докопаются до его прежней профессии, начнется новый раунд борьбы за выживание. Майор давно понял, что почти все пятнистые имеют криминальное прошлое.
Штрафники сделали привал, чтобы поесть и поспать. Но заснуть мало кому удалось: нервы были напряжены до предела, кроме того, сказывалось переутомление. Богданов ничего не ел и совсем не спал.
И все же они дошли.
Дошли именно тогда, когда об океане уже никто и не думал, улетев мыслями далеко-далеко с этой проклятой земли. А он, широкий и льдистый, распахнулся перед ними, как занавес, раскрылся, как двустворчатая раковина, повеяв ледяной свежестью в лица.
Штрафники закричали. Это был победный клич, в котором слышалось что-то утробное и неистовое. Они хотели тут же прибавить шагу, но отяжелевшие ноги не слушались…
У причала стояло старое грузовое судно. Пароход бодро пускал в небо тонкую струйку дыма, готовый отчалить. Шла посадка людей, напоминавшая бегство русских из Крыма во время гражданской войны.
Штрафники боялись опоздать. Им показалось, что пароход медленно отваливает от причала. Побросав мешки, люди бросились к берегу. Вездеход прибавил газу, чуть ли не наезжая траками на пятки отстающих.
Богданов видел перед собой пароход и не верил в его реальность.
Нет, так просто все это не могло закончиться!
Его не имели права отпускать живым с Объекта. Слишком много запретного он там видел. Видел и знал! И все же причал приближался. Уже можно было разглядеть членов команды, суетившихся на палубе. Они готовились отдать швартовы.
Но куда подевались сотни людей, которые шли сюда? Неужели все они поместились в эту допотопную калошу?!
– А где же народ? – глядя на судно, спросил Богданов.
– А ты как думаешь? – усмехнулся охранник.
– Неужели… в трюмах? Там же зерно да селитру возят!
– Вот! А теперь тебя с «косыми» повезут! Смотри, как бы они там тебя… Ха-ха-ха!
До берега оставалось около полутора километров, а винты судна уже пенили воду. Видя, что пароход готов отвалить от стенки, охранники открыли стрельбу в воздух, пытаясь привлечь внимание команды. Вездеход обогнал колонну и полетел к берегу. На капитанском мостике заметили тягач…
Охранники подтолкнули к трапу Богданова, который нес на плечах корейца, и направились навстречу бегущим из последних сил штрафникам. Им еще нужно было их построить и пересчитать. Сдать на судно они должны были всех…
Матрос палубной команды вел майора. Они спускались все ниже и ниже. Богданов тяжело дышал и то и дело останавливался, чтобы перевести дух. Пароход казался вымершим.
Внезапно залаял, зачихал спикер. Штурман вызывал палубную команду наверх. Судно отчаливало.
– Теперь прямо и направо, парень! Там все ваши! – сказал майору матрос и по крутой лесенке поднялся наверх.
Богданов остановился. За его спиной слабо дышал кореец.
– Сам дойдешь? – спросил майор больного, усаживая его на ступеньку. – Здесь близко.
Тот утвердительно кивнул и пошел, держась за стенку. Богданов заметил открытый люк и крутую лестницу в машинное отделение. Из люка несло горьким жаром, оглушительно работал дизель.
Раздались торопливые шаги: это охранники вели в трюм штрафников. Майор ухватился за перила и нырнул в гремящую и пышущую жаром преисподнюю.
Тут суетились обнаженные по пояс мотористы. Богданов снял куртку и бросил ее в угол. Потом юркнул за машину, ища место, чтобы затаиться.
«Нет, в трюм я не пойду, – решил он. – Там, как в мышеловке, узкоглазые придавят меня. Надо найти нору!»
А пароход уже резал носом волну.
На палубе дежурили охранники. Подставляя лица крепкому ветру, они прогуливались с бака на корму и обратно, глядя на плывущий в дымке берег. Другие расположились внутри судна у железных дверей, за которыми маялись в тесноте сотни пассажиров.
Те, кто попал на судно первыми, ненавидели остальных, как-то сумевших уломать Блюма и прорваться на пароход. Настроившись на приятное морское путешествие, они неожиданно получили душную тесноту и нервотрепку. Да, их везли домой, но как?! Навалом, как пойманную сетями рыбу, еще живую, но уже обреченную на смерть и потому в бессилии бьющую хвостом по спинам и головам соседей!
Майор не знал, что ему делать. Он чувствовал нарастающую тревогу и почти физически ощущал притаившуюся рядом опасность.
«Нет, они не могут всех нас отпустить! – думал он. – Тем более меня! Сначала поставили к стенке, а потом взяли и отпустили?! Так не бывает! Объект – концлагерь, давильня, откуда на свободу выхолят только через трубу… И вдруг добренький Блюм выплачивает аванс и отпускает своих рабов на все четыре стороны?! Не верю!»
Бармин был в шоке. Ему казалось, что он сидит в кинотеатре…
– Гони! – орал ему в ухо Дима.
Сутулый больно стукнул Бармина рукояткой пистолета в шею, и тот пришел в себя. Зубоскал умоляюще смотрел на него. За «мерседесом» суетились мордатые, вытаскивая оружие.
Бармин включил скорость и рванул вперед.
- Предыдущая
- 74/115
- Следующая
