Холодное солнце - Крестовский Евгений - Страница 21

• Предыдущая
• 21/115
• Следующая

– А вы не могли бы взять меня с собой? – прошептала она и достала из-за спины авоську с вещами.

– Как же я возьму тебя? А твоя мама?

– Мама умерла. – Девочка с надеждой смотрела на Глеба.

– Оставь ребенка в покое! – крикнул из вертолета начальник экспедиции. – Улетаем!

– Но она осталась совсем одна! – закричал Донской.

– О ней есть кому позаботиться! – раздраженно рявкнули ему.

Глеб повернулся к Веронике. Обеими руками вцепившись ему в рукав куртки, она смотрела на Донского во все глаза, не смахивая слез. Нагнувшись, он неловко поцеловал ее в темя, потом положил ладонь на ее вздрагивающую голову и пробормотал:

– Не плачь, я еще прилечу. Вот увидишь…

В Поселке, где он дожидался ночного рейса, к нему ни с того ни с сего пристали двое буровиков и в кровь избили его.

Всю дорогу до Москвы он думал о том, как на следующий год прилетит с подарками для Вероники, но, спускаясь по трапу на московскую землю, вспомнил, что у него есть прекрасное предложение поработать в другом конце земли. Вспомнил и грустно улыбнулся. «Надеюсь, о девочке там позаботятся!» – успокаивал он себя, садясь в поезд Москва–Ленинград с бутылкой водки в кармане.

Все пути в Промзону оказались перекрыты. Бармин уже успел избавиться от обреза и кошки и теперь чувствовал себя гораздо уверенней. Конечно, стоило поскорей расстаться и с этим нарушителем общественного порядка, который сполна получил за свою услугу, но доходяга мог в любую минуту угодить в лапы патруля и расколоться: рассказать о странном заказе.

– Я – Бармин, по профессии водила. Здесь проездом. А тебя, чучело, как величать? – спросил Бармин тяжело дышащего доходягу, когда они спустились в грязное заведение, где за алюминиевыми столами, заваленными немытой посудой и хлебными крошками, отдыхали после трудового дня мастера и бригадиры из Промзоны.

– Эдик. Артист!

– Больших и Малых театров?

– Нет, только Буферной зоны. А вообще-то я артист эстрады и здесь, на Объекте, оказался случайно. Да и в Заполярье тоже… Отстал от концертной труппы.

– Опоздал на самолет? – усмехнулся Бармин.

– Это смешно, но именно так и было. Слишком увлекся местным гостеприимством. Водка, коньяк, шампанское, восхищенные взгляды «товарищей жителей Крайнего Севера». Ты знаешь, что такое людская любовь и слава? Что такое толпа поклонников? Ах, как сладко ощущать себя кумиром толпы! Поклонение масс – это бальзам для израненной души артиста! Я раз десять пытался сесть на самолет, но всякий раз, прежде чем объявляли посадку, я уже был в свободном полете. Обожающие меня северяне не давали мне просыхать. С утра – Везувий в животе и небо с овчинку, потом – «лечение», а к вечеру сольный концерт маэстро в какой-нибудь закусочной по имени «Ресторан», концерт, переходящий в праздник до полной потери пульса. Так продолжалось примерно полгода. Но вскоре население ко мне привыкло, и я собрался вернуться в свою областную филармонию, но в самолет меня бесплатно не пустили… Тогда я поехал на ближайшее месторождение – подзаработать. Сезона три вкалывал, как простой работяга. На билет откладывал. Откладывал, откладывал, да только все зря: всякий раз перед отъездом расслаблялся и пропивал заначенную на билет сумму. Думаю, это – судьба. Душа не пожелала вернуться в филармонию… Даже став сезонным рабочим, я продолжал пользоваться среди населения популярностью. И все благодаря бесподобному искусству подражания! Я, парень, могу любой голос изобразить! Ну, кого?

– Черепаху Тортиллу на церемонии вручения деревянному Буратино золотого ключика от швейцарского банка! – усмехнулся Бармин.

– А ты, я смотрю, тоже артист! – радостно засмеялся Артист, обнажая мелкие темные зубы. – Давай выпьем за знакомство! На твои или на мои?

– Угощаю! Эй, дядя! – крикнул Бармин бармену, если, конечно, мрачного кочегара в черном кожаном фартуке мясника можно было так назвать, – бутылку нам чего-нибудь не очень дешевого, и разверни телик в нашу сторону. Чем там щас население травят?

– Боевиком! – сипло заметил кочегар.

– Поторопись, дядя! – точь-в-точь как бармен просипел Артист и рассмеялся.

…Часа полтора уже они сидели за небольшим столиком.

Артист был необыкновенно возбужден: он смеялся, рассказывал бородатые анекдоты и чревовещал на радость Бармину и посетителям. Чувство опасности исчезло. Казалось, вот сейчас они выпьют по последней и выйдут на улицу. Где-нибудь на окраине остановят машину, которая отвезет их в Поселок – прямо к самолету. И на следующий день они будут на Материке: Бармин – в Питере, а чревовещатель – в своей областной филармонии.

Бармин совсем забыл, что на Материк есть только один путь – несколько сот верст по тундре, а потом неделю – в товарняке, в куче дробленой руды.

– Эй, смотри, кажись, тебя показывают! – крикнули Артисту, указывая на телевизор.

На экране действительно красовалось фото Артиста и сообщались его «тактико-технические» характеристики.

– Сматывайся, парень! – шепнул размахивающему руками Артисту кто-то из посетителей. – На тебя объявили охоту!

Бармин схватил Артиста за руку и потащил…

Но тут перед ними вырос кочегар с карабином в руках. Не говоря ни слова, он двинулся на Артиста, невольно попятившегося к стене.

– Пропусти нас, парень! – сказал ему Бармин, становясь между Артистом и кочегаром.

Ни слова не говоря, бармен ударил Бармина в челюсть и, переступив через него, мешком рухнувшего на заплеванный пол, пошел на Артиста, который прижался спиной к стене, в ужасе глядя на карабин.

– Будешь стоять здесь до приезда патруля! – просипел бармен. – Мне, конечно, плевать, что ты там натворил, но за тебя назначена премия. А мне нужны гроши! Я хочу, чтобы все, кто сейчас стоит здесь, сидели, и чтобы под ногами был паркет. Эй, братва, вы не откажетесь от стульев и паркета? – спросил он притихших посетителей.

Бармин уже поднялся с пола и, вытирая руки о куртку, смотрел на широкую спину кочегара.

Самое время было исчезнуть. Но Бармин чувствовал, что Артиста ловят совсем не потому, что он «фонит». Бросать безвольного Эдика, узнавшего, откуда он взялся на Объекте, было нельзя…

Улыбающийся кочегар обернулся и просипел:

– А, проснулся… Больше не хочешь баиньки? Ну, постой тогда. Они двоих ищут. Так, может, ты – второй! Сумма удваивается! – и он загоготал, отхаркиваясь, как туберкулезник.

Дождь стих. Донской выбрался из своего укрытия и не спеша пошел по тротуару, надеясь поймать такси, чтобы ехать в морг.

Кажется, теперь он знал почти все. Но это все никак не складывалось в логичную картину. Чего-то важного не доставало…

Из-за угла дома навстречу ему вышли двое – даже не вышли, а выскочили, как рогатые из табакерки. Глеб посторонился, пропуская их, но эти двое остановились, перекрывая ему путь. Один, лет сорока, рыхловатый, килограммов на сто, гладко выбритый, в брюках с иголочки, блестящих башмаках и кожаной куртке, из-под которой выглядывал воротничок белой рубашки с узлом стодолларового галстука, и второй – тоже в кожаной куртке, лет двадцати пяти, высокий, под сто девяносто, с маленькой стриженой головой на длинной жилистой шее и в нелепой кепке, задвинутой на макушку.

– Служба безопасности, – сказал гладковыбритый и, нахмурив брови, решительно взял Глеба за рукав. – Пройдемте с нами.

– Безопасности чего? – спросил Глеб, смахнув его руку с плеча и проворно отступив на шаг.

Вопрос обескуражил гладковыбритого.

– Не разговаривать! – отрезал он после некоторого замешательства. – Вперед, и без шуток!

– Только с санкции прокурора. У вас есть соответствующая бумага?

Ситуация напоминала розыгрыш, первоапрельскую шутку.

Гладковыбритый обернулся к молодому, словно ища у него поддержки. Молодой тупо посмотрел на коллегу и облизал губы.

– Мы офицеры службы безопасности! – процедил гладковыбритый сквозь зубы. – Предъявим свои удостоверения в машине!

• Предыдущая
• 21/115
• Следующая