Война за корону - Коваль Ярослав - Страница 39

— Вопрос был бы недопустим, если бы Исток отверг вас. Но вы же сами не захотели…

— Какая разница? В любом случае подобных вопросов не задают, вы это отлично знаете. И на них не отвечают. Так что совладайте со своим любопытством и вспомните о правилах приличия… Идёмте, Илья. Феро уже готов.

Юноша заспешил следом за женщиной.

— А мне сказали, что вам просто не удалось… Что Исток вас не принял, — с трудом переводя дух от спешки, проговорил он, когда господин Тервилль и сын лорда Даро пропали в толпе людей и виверн. — А вы сами отказались? Но как же так?..

— Неужто, услышав о моём вольном выборе, ты взялся проводить аналогию между мной и лордом Ингеном? — Она, приветственно похлопав Феро по морде, торопилась в последний раз перед вылетом проверить узду и крепление седла. — Однако ты ведь исходишь из того, что, так или иначе, но каждый желает продлевать свою жизнь за счёт божьей благодати или же за счёт других способов. В этом ты изначально допускаешь ошибку. Следует принимать во внимание и то, что на определённом этапе кто-то может элементарно не хотеть продлевать свою жизнь.

— Почему?

— А ты не веришь, что такое может быть?

— Ну-у… Может, и возможно, только… Должны же быть тому веские причины!

— Естественно. Причины есть всему и всегда.

— Почему же вы не пожелали спускаться к Истоку?

Снова странный, загадочный женский взгляд, таинственность которого была смягчена задорной, хоть и рассеянной улыбкой — юноша увидел в этом обращённом к нему безмолвном намёке квинтэссенцию того безупречного искусства делать общение с собой всегда приятным. Искусства, которым владели представительницы здешней знати, которое делало их слишком уж неэмоциональными на вкус петербуржца, но было по-своему отрадным. Чудесным образом, необидно и ненавязчиво, при этом очень мягко, она смогла дать ему понять, что он переступил границы местных приличий, но она не сердится на него, всё понимает и прощает.

— О, такие вопросы у нас не принято задавать. Вопрос слишком личный, пожалуй, даже интимный. Но я понимаю, ты аурис, и у вас другие традиции. Поэтому, так уж и быть, отвечу. — И вновь очаровательно улыбнулась, лишний раз смягчая назидание, хотя Илья не торопился смущаться. — Не очень-то мне по душе, знаешь ли, ещё сотню-другую лет ходить с такой вот трассой поперёк физиономии. — Женщина непринуждённо коснулась щеки. — А она из раза в раз даже не становится менее заметной. Для существа моего пола это, видишь ли, очень важно… Не забудь пристегнуться.

И решительно взмахнула стеком. Виверн рванул в серое блёклое небо, как арбалетный болт.

ГЛАВА 7

В том, что происходило следующие несколько дней, Илья совершенно ничего не мог понять. Он был уверен, что уж здесь-то, в самой гуще событий, он обо всём будет узнавать без промедления. Однако сейчас, наблюдая смятение и беготню вокруг, суету и постоянно звучащие вдали боевые заклятья, нагруженный тяжёлой работой, которая, впрочем, оказалась не столь уж и обременительна, хотя довольно утомительна, он не знал даже, выигрывают они или проигрывают. Могло быть и так, и так. И бог его знает, как смотрят в будущее лорды — с уверенностью или без неё. Он почти ни с кем из них не говорил и почти никого не видел. Даже с госпожой Шаидар ему далеко не каждый день удавалось перекинуться хоть словом.

— Какое там «проигрываем», — отмахнулась она. — Типун тебе на язык, как у вас говорят… Извини, дела. — И унеслась к своему виверну, которого нужно было готовить к бою.

Минуло уже два сражения — это юноша знал точно, — однако оба раза он отсиживался в лагере, таскал тюки в походный госпиталь и вёдра снега — в кухню, где их надо было ставить на печку, вытапливать воду и греть, а потом, опять же, нести к госпиталю. Из боя солдаты и маги возвращались хмурые и усталые, ни слова о результатах, спрашивать их было попросту опасно. Уже хорошо было то, что никто не спешил сворачивать лагерь, значит, нет необходимости в спешке уносить ноги. Значит, по крайней мере, не разгром.

— Почему нельзя хотя бы сказать, на чьей стороне перевес? — ворчал он, зная, что его слышит только друг, который поймёт и будет снисходителен, даже если этим ворчанием петербуржец нарушает какой-нибудь местный обычай.

— Но чему же ты удивляешься? — Санджиф, трудившийся рядом, казалось, не удивлялся ничему в мире. Похоже, он считал вполне приличным для сына лорда таскать тяжести и подносить раненым воду. И покорно терпел полную безвестность. — Нас с тобой ни до чего серьёзного не допустят. Отец и другие главы армии хранят свои секреты до последнего. А секрет перестаёт быть секретом, как только его узнаёт слишком много народу.

— Разве исход боя — секрет?

— Значит, секрет. Что мы можем знать о течении войны? Надо доверять, Илья.

— И нафиг тогда мы тут торчим? Что, в госпитале некому вкалывать? Оставили бы нас в замке, раз так.

— Нас держат под рукой. Под контролем.

— Ага… Вёдра носить. — Илья с недовольным видом оглядел ладони со свежими, ещё болезненными мозолями. — Ёлки…

— Разве тебе есть на что обижаться? Видишь, я тоже работаю вместе с тобой.

— Я это ценю, да.

Оставалось только смириться с таким положением дел и терпеливо ждать. Рано или поздно что-то должно стать ему известно. Если будет поражение, он об этом узнает первым. Вот только ноги при разгроме унести уже не успеет. Теперь, когда он под рукой, проигравшим представителям местной знати проще всего будет выдать его лорду Ингену, спасая себя и своё положение.

«Нельзя думать о таком, — оборвал он себя. — Либо надо доверять своим союзникам, либо уносить ноги прямо сейчас и решать все свои проблемы самостоятельно. Только это невозможно. Значит, придётся доверять».

Но именно сейчас, когда его сердце мучил огонёк недоверия, искорка сомнения, юноше казалось, что это было очень глупо — радоваться, что его берут с собой в действующую армию. Лучше было сидеть в школе. Госпожа Гвелледан ни за что не выдала бы его Ингену.

Вечером он едва находил в себе силы заползти в спальный мешок и буквально отключался от реальности — нудная и не слишком, казалось бы, обременительная работа к концу дня изматывала не только его, но и Санджифа. К вечеру тот держался, казалось, на одном чувстве долга, а петербуржец — на одном упрямстве. Поэтому, когда в очередной раз ночью его попытались разбудить, он просто проигнорировал эту попытку. Попробуют и перестанут, увидев, что он не здесь, что он утонул в бесчувствии. Пусть ищут других идиотов.

Но, потерпев первую неудачу, таинственный мучитель не оставил своих попыток. Невозможно спать, когда тебя трясут за плечо, и сознание постепенно вернулось в тело Ильи.

— Вставай! — окликнула его госпожа Шаидар. — Давай же!

Он поднялся, едва способный разлепить глаза, да и то не до конца.

— Что случилось?

— Выбирайся из палатки и жди меня. Пара минут тебе на сборы.

— Что брать-то?

— Что ты обычно в бой берёшь? Не забудь перчатки и оружие.

Илья с трудом вспомнил, о каком оружии вообще идёт речь. Он как-то привык, что Санджиф постоянно таскает при себе оружие, и точно так же привык, что у него-то при себе ничего подобного нет. А потом вспомнил, что несколько дней назад, перед самым обрядом помолвки с ещё не рождённой дочерью господина Даро, ему был вручён меч, лёгкий — как раз ему по руке, не слишком богато украшенный, но красивый той изысканной строгой таинственной прелестью, которая таится в любом оружии.

Тогда юноша воспринял этот подарок лишь как символ. Чему удивляться, все представители местной знати носят мечи, а он теперь вроде как жених леди из аргетов, должен соответствовать. Разумеется, ему лестно было держать в руке такую красивую, ценную и серьёзную вещь, но он как-то не отдавал себе отчёта в том, что предмет этот — не просто пафосная штуковина, а реальное оружие, которым можно убить. Если, конечно, уметь им пользоваться.

Теперь, с трудом вспоминая, куда он его засунул, принялся шарить в пожитках. Санджиф, снова пришедший в себя намного раньше него, сам протянул ему клинок в ножнах.