Сказочные повести. Выпуск десятый - Виткович Виктор Станиславович - Страница 38

• Предыдущая
• 38/60
• Следующая

И они начали выгружать дерево с огромными узловатыми корнями, облепленными землёй.

— Федька! — раздался голос Мишки.

— Мишка! — закричал Федя. — Знаешь, я волшебной кистью уничтожил проклятую резинку!

— Какой волшебной кистью? — спросил Мишка.

— Ну, которой мы рисовали гараж, дождик…

— Ты что… спишь? — спросил Мишка.

Федя посмотрел на товарища, силясь понять, что все-таки было и чего не было.

— Я тебя искал… — сказал Мишка. — Идём к управдому. Он даст нам гвозди — будем вешать флаги!

Мальчики выбежали на улицу, которую украшали к празднику. Они прошли мимо парадного подъезда. И опять увидели маленькую пятерню — оказывается, её никто не стирал, и она совсем засохла, и теперь можно было быть совершенно уверенным, что она останется так до Первого мая на тот год, когда Феде будет уже не семь лет, а восемь.

Спал Багдад под огромным колпаком звезд. У порогов спали собаки, вздрагивая кожей. Спали бабочки на коре деревьев. Спали люди в прохладе двориков и на крышах. Спал воздух, не шевелясь. Кошки и те почему-то спали. И во главе всего в своей опочивальне спал великий султан. Это была та мертвая точка между первыми и вторыми снами, когда люди, змеи, попугаи и муравьи находятся на самой глубине сна и тишины.

В такое мгновение на одной из уличек Багдада появился таинственный всадник в магрибских одеждах. Он покачивался на черном верблюде. Его тень плыла по неясным глиняным стенам.

Залаяла собака. Всадник остановил верблюда и замер. Где-то отозвалась другая собака. Еще одна… Всадник ждал. Собаки полаяли-полаяли и умолкли. Тогда магрибинец сошел с верблюда, обмотал все четыре верблюжьих копыта шелковыми платками и, сев на верблюда, бесшумно двинулся дальше.

Он проехал по мостику через широкий арык, где струилась и ворковала вода. Поглядел вверх…

Высоко в воздух вознесся силуэт дворцового шпиля, увенчанного полумесяцем из чистого серебра.

У закрытых ворот дворца стоя спал стражник. Он опирался на копье с бунчуком; время от времени его подбородок падал на острие копья, и тогда он вскидывал голову, которая тут же опускалась в непобедимом сне.

Магрибинец, как призрак, проследовал мимо.

На базаре во мраке, поджав костлявые ноги, дремали верблюды караванщиков: силуэты их горбов почти сливались с ночью. Внезапно раздался стук колотушки.

Всадник проворчал проклятие на странном магрибском чернокнижном языке и замер возле горшков у лавки. Ночной сторож завопил под самым его ухом:

— Спите, жители Багдада! Все спокойно!

Шаркая сваливающимися туфлями, сторож прошел, не заметив ночного гостя. И если кто из жителей и проснулся от его вопля, тут же он перевернулся на другой бок и, пробормотав «слава аллаху!», с легким сердцем опять провалился в сновидения.

Дойдя до подножия минарета, верблюд магрибинца лег, подогнув колени. Ночной гость ступил на землю и постоял, прислушиваясь к тишине. Где-то заплакал ребенок, но тотчас умолк. Донесся крик сторожа — слов уже нельзя было разобрать, однако и так было понятно, что в Багдаде все спокойно.

Магрибинец шагнул в темноту и скрылся в низеньких дверях минарета.

Он поднимался, считая ступеньки, штопором уходящие в небо. Изредка в узком окошечке загоралась звезда и сразу же исчезала вместе с окном.

— Семьсот семьдесят семь… — проворчал магрибинец, когда его голова показалась на вершине минарета.

Он поднял к небу непроницаемое, похожее на маску лицо.

Сверху смотрели золотые глаза звезд. Их было столько, что от них некуда было спрятаться. Некоторые подмигивали…

Магрибинец поежился и обратил взор на Багдад.

В городе нельзя было разглядеть ни крыши, ни дерева, ни верблюда. И нигде не горело ни одного огня.

— Да будет эта ночь ночью проникновения в тайну! — прошептал магрибинец, отвязал мешочек — один из трех, висевших на его поясе, и высыпал на ладонь порошок.

Он стоял на минарете и не решался. Ветер чуть не сдул порошок с его ладони. И тогда, собравшись с духом, магрибинец зажмурился и швырнул порошок в небо.

Вспышка красного огня озарила минарет, взлетело облако багрового дыма. И когда дым рассеялся, магрибинец увидел, что небо преобразилось. Вокруг звезд проступили знаки зодиака: Змея, и Семь Братьев, и Скорпион, и Рысь, и Шапка Пастуха, и Козерог с Водоносом… — все созвездия арабского неба. И — о великое чудо! — небесная твердь сдвинулась с места, и звезды медленно потекли по кругу.

Глаза магрибинца вспыхнули от жадности. Водя дрожащими пальцами по небу, он зашептал слова из древней книги предзнаменований:

— «В тот час, когда Дракон войдет в дом Сатурна, а созвездие Рака будет ему противостоять, поднимись на главный минарет Багдада и отмерь три четверти от хвоста Дракона к звезде счастья Сухейль, и от трех четвертей отсчитай семь локтей вниз…»

Костлявый палец магрибинца отмерил от хвоста Дракона три четверти и отсчитал семь локтей вниз.

— «…И ты увидишь место, где есть вход под землю, а под землей — о тайна среди тайн! — в пещере на самом дне хранится медная лампа: кто ею владеет — тот повелитель мира!..»

Палец магрибинца остановился, и он увидел то, что так жаждал увидеть: контуры каких-то развалин на светлеющем горизонте.

А губы магрибинца продолжали шептать слова из книги предзнаменований:

— «…Только перед одним человеком распахнутся врата удачи и счастья! Лишь одному человеку суждено вернуться живым с волшебной лампой в руках! Имя его Аладдин, сын Али аль-Маруфа!»

Хорошенько запомнив руины, Худайдан-ибн-Худайдан (так звали магрибинца) воздел руки ввысь:

— О звезда Сухейль!

В ту же секунду небосвод будто налетел на невидимую преграду — сразу остановился. И даже немножко отскочил назад, чтобы встать на незыблемое вечное место. И знаки зодиака один за другим стали меркнуть… Дольше всех из глубины мироздания косил огненным глазом Конь. Но вот и Конь померк в небе.

Магрибинец задумался.

«Отыскать в таком большом городе человека — все равно что нырнуть в реку и под водой вдеть нитку в иголку…» — подумал он.

А над Багдадом уже занималась заря. Розовая дымка рассвета плыла над куполами мечетей. Из тумана и тьмы выступили кровли домов. И на минарет рядом с магрибинцем вдруг выскочил запыхавшийся муэдзин.

Худайдан-ибн-Худайдан завернулся в свои одежды и словно провалился внутрь минарета. Муэдзин отшатнулся, поглядел ему вслед. Откашлялся. И завопил не своим голосом:

— Ля-Илляга-Иль-Алла-а-а!..

С дальнего минарета откликнулся другой муэдзин, третий… Луч солнца упал на золотой купол главной мечети. Где-то поднялся аист и полетел над крышами Багдада.

И Багдад ожил. Кузнецы начали раздувать горны. Медники и лудильщики ударили молотками в кастрюли, и их звонкие удары присоединились к вдохам и выдохам кузнечных мехов. Караванщики крикливыми возгласами стали поднимать верблюдов, зазвякали колокольцы…

Однако поспешим за магрибинцем. А то мы того и гляди потеряем его в толпе, в гаме, давке и суматохе.

Мы не станем описывать базар в Багдаде, об этом можно прочесть где угодно. Скажем только, что Худайдан-ибн-Худайдан на базаре прежде всего обратился к двум дервишам: они ехали на осле и играли в шахматы, сидя лицом друг к другу. Белыми играл тот, кто сидел у хвоста. В те времена партия, как правило, продолжалась от двух до пяти верст.

• Предыдущая
• 38/60
• Следующая