Сталин. Наваждение России - Млечин Леонид Михайлович - Страница 5

Замечательный писатель Михаил Михайлович Пришвин записал в дневнике 1 ноября 1937 года: «Больше всего ненавижу газету “Правда” как олицетворение самой наглой лжи, какая когда-либо была на земле».

Никто из соратников не мог оспорить лидерство Сталина. Но его борьба за единоличную власть продолжалась не один год. Дорога к власти не была простой. Ничто не было предопределено. Его соперникам и оппонентам не хватало жестокости, беспринципности, изощренности в интригах, невероятного коварства. Да и не так уж они жаждали занять кресло первого человека. Им, конечно же, тоже нравилась власть, но не было в них страсти, которая пылала в Сталине и заставляла его двадцать четыре часа в сутки думать о власти. Воспоминания его соратников свидетельствуют: ни на что иное он не отвлекался и ни о чем другом не думал.

Сталин учился и многое в себе изменил. Он с необыкновенной легкостью менял свои принципы, отказывался от вчерашних убеждений, заводил интриги, натравливал своих соперников друг на друга. Он заключил союз с Зиновьевым и Каменевым, чтобы убрать Троцкого. Он вступил в союз с Бухариным и Рыковым, чтобы избавиться от Зиновьева и Каменева. Он обратился к старым членам ЦК, чтобы свалить Бухарина и Рыкова, а потом их всех расстрелял.

Изгнание Троцкого воспринимается как разрыв советского руководства с прежним большевистским курсом на мировую революцию. Дескать, Троцкий готов был пожертвовать Россией, которую ненавидел, ради мирового пожара, а Сталин всегда думал только о России, созидал ее как великую державу, потому и выслал «безродного космополита» Льва Давидовича…

Между тем конец двадцатых годов (когда Троцкого выслали, а его единомышленников посадили) – это как раз время острой борьбы сталинского партийного и организационного аппарата против «великодержавного шовинизма». Еще на X съезде партии нарком по делам национальностей Сталин в докладе «Очередные задачи партии в национальном вопросе» потребовал вести борьбу с «великорусским шовинизмом», назвав его главной опасностью.

По его указанию идеологический механизм всячески отмежевывался от истории России, от российского государства. Уничтожали все, что связывало Страну Советов со старой Россией. В 1929 году член политбюро и секретарь ЦК Вячеслав Михайлович Молотов, ближайший к Сталину человек, заявил, что следующий год станет последним годом для «старых специалистов». А ведь речь шла о лучших ученых, инженерах, преподавателях России. Чекисты посадили большую группу ученых, прежде всего историков, обвинив их в монархизме и подготовке заговора с целью свержения советской власти. Вот на каком фоне выслали Троцкого. Не как врага России. А как врага тогдашней власти.

Все большевики, и Сталин в том числе, долгое время считали, что построение социализма возможно только одновременно со всей Европой. Иосиф Виссарионович точно так же ждал и торопил мировую революцию! Говорил на политбюро 21 августа 1923 года:

– Либо революция в Германии провалится и побьют нас, либо революция удастся, все пойдет хорошо и наше положение будет обеспеченно. Другого выбора нет.

Сталин до конца жизни верил в победу мировой революции – с помощью Советского Союза и его военной мощи. Многие удивлялись, отчего на склоне жизни вождь заинтересовался языкознанием.

– Не зря, – объяснял его ближайший соратник Молотов. – Он считал, что когда победит мировая коммунистическая система, а он все дела к этому вел, главным языком межнационального общения станет язык Пушкина и Ленина.

На пост военного министра Сталин вместо Троцкого поставил Михаила Васильевича Фрунзе, который исходил из того, что Красная армия обязана штыком помочь мировой революции:

«Самим ходом исторического революционного процесса рабочий класс будет вынужден перейти к нападению… Отсюда вытекает необходимость воспитывать нашу армию в духе величайшей активности, подготовлять ее к завершению задач революции путем энергичных, решительно и смело проводимых наступательных операций…»

Фрунзе доказывал, что нужна доктрина революционной наступательной войны[2]. Троцкий решительно возразил Фрунзе, что мировое революционное движение переживает спад, положение в России тяжелое, люди устали от войны и надо «отстоять для рабочих и крестьян возможно длительный период мира». Поэтому, считал Троцкий, задача другая: «Мы учимся военному делу, вооружаемся, строим большую армию для того, чтобы обороняться, если на нас нападут».

Фрунзе и его единомышленников, жаждавших мировой революции и готовых разжечь ее с помощью армии, Троцкий называл «нетерпеливыми стратегами». Михаил Васильевич полагал, что наступательный порыв решит исход будущих войн, потому что вражеские армии «окажутся бессильными перед сравнительно плохо вооруженным, но полным инициативы, смелым и решительным противником».

Троцкий же говорил, что принятие только наступательной стратегии – авантюризм, который приведет к колоссальным жертвам. Армия должна учиться и обороне, к которой придется прибегнуть на первом этапе войны. Возможно и стратегическое отступление, чтобы выиграть время для мобилизации и развертывания собственных сил. Он считал, что не надо выдумывать какую-то особую стратегию и тактику, а надо учить красноармейцев и создавать современную боевую технику. Надеяться на мировую революцию пока нет оснований… Фрунзе высокомерно посоветовал Льву Давидовичу выкинуть из брошюры «рассуждения, прославляющие оборону». В те времена было принято клеймить оборону «подлой» и буквально «вытравливать дух обороны из Красной армии».

Фрунзе и любимцы Сталина из Первой конной армии – Буденный и Ворошилов – гордо утверждали, что Красная армия создала свою пролетарскую стратегию. Троцкий возражал, что не может быть какой-то особой пролетарской военной науки. Ехидно замечал: «Тот, кто думает, что с помощью марксизма можно наладить производство на свечном заводе, слабо разбирается и в марксизме, и в изготовлении свечей».

Лев Давидович доказывал, что нельзя считать огромные потери проявлением военного искусства. Критерий военного искусства – достижение наибольших результатов с наименьшей тратой сил. Обо всем этом молчали десятилетиями. Троцкому приписывали какие-то чудовищные глупости, стремление сжечь Россию в огне мировой революции, а между тем выяснилось, что он рассуждал глубоко и точно. Предположения Троцкого оказались правильными, как показала Великая Отечественная…

Еще один миф – Льва Давидовича считают ненавистником русской деревни. Но именно он пытался прекратить ограбление деревни. Еще в разгар Гражданской войны, в феврале 1920 года, Троцкий первым предложил заменить продразверстку натуральным налогом, что означало отказ от политики «военного коммунизма» и спасение деревни. Троцкий предупреждал: «Продовольственные ресурсы грозят иссякнуть, против чего не может помочь никакое усовершенствование реквизиционного аппарата». А сохранение продразверстки «грозит окончательно подорвать хозяйственную жизнь страны».

«Под влиянием своих наблюдений над жизнью крестьянства на Урале, – вспоминал Троцкий, – я настойчиво добивался перехода к новой экономической политике. В Центральном комитете я собрал всего лишь четыре голоса против одиннадцати. Ленин был в то время против отмены продовольственной разверстки и притом непримиримо. Сталин, разумеется, голосовал против меня. Переход к новой экономической политике произведен был лишь через год, правда, единогласно, но зато под грохот кронштадтского восстания и в атмосфере угрожающих настроений всей армии».

Массовое раскулачивание, то есть уничтожение крестьянства, Сталин начал уже после того, как Троцкий был изгнан. Считается, что Сталин просто выполнил троцкистскую программу изъятия хлеба в деревне. Но Троцкий при всем его радикализме предлагал действовать в рамках НЭП (новой экономической политики): взять примерно сто пятьдесят миллионов пудов хлеба «в порядке займа». Хлеб продать за границей, деньги потратить на закупку промышленного оборудования, чтобы провести индустриализацию, а заем честно погашать по мере ввода в строй новых прибыльных предприятий.