Соперница Снежной королевы - Усачева Елена Александровна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/19
• Следующая

– Привет!

Странно, Нона стоит около окна. Что там необычного можно разглядеть?

– Ты чего тут?

Новенькая обернулась. Улыбка. Опять эта улыбка! Чему она так радуется?

– У вас деревья облетают, – тихо произнесла она.

– У всех деревья облетают.

– Это ведь береза? – Она ткнула пальцем в окно. – У нас тоже росла береза. Ее отец посадил.

– Тебя Костик ищет.

– А еще у вас солнце совсем другое.

– Круглое. А у вас квадратное, что ли?

Лиза злилась. Сейчас вот Нона встретится с Костиком, и он признается ей в любви. А вдруг – если бы не Горюнова, нежные слова были бы подарены ей. Мягкая ладонь… Потерлась щекой о плечо, словно пытаясь вернуть улетевшее тепло чужой руки.

– Другое.

Нона пошла к выходу. Не спросила, где ищут.

– В раздевалке, – в спину уже бросила Лиза.

Дурацкий какой-то разговор. Может, она правда чокнутая? Или в Америке все такие, с небольшим сдвигом по фазе?

Лиза выглянула в окно. Никаких берез. Кусты барбариса и сирени. Тополя. А еще грязное стекло. Увидеть отсюда березу в Америке было крайне проблематично.

Чокнутая. И что Костик в ней нашел?

Чемоданов неожиданно встретился на втором этаже.

– Уже поговорили? – удивилась Лиза.

– Да нет, разговор только начался.

Нехорошее предчувствие заставило сбежать вниз. Раздевалка огорожена ажурной решеткой, высокий прилавок, обитый пластиковой панелью.

В первую секунду ей показалось, что все в порядке – просто разговаривают. Нона стоит спиной к полупустым вешалкам. Перед ней, слишком близко, Соня. Рядом, как всегда, Фаина. Лиза рассердилась сама на себя. Она-то чего так сорвалась? Тоже хочет быть там? Стоять рядом, слушать, о чем говорят. Так зачем она звала-то? Костик и не собирался с Ноной встречаться! Все это для Сони, для вечной Снежной Королевы.

Железная секция вешалки скрипнула, ударилась о соседнюю. Металлический лязг неприятно царапнул слух. Секция качнулась обратно, заставив душу рваться на части. Какой же противный звук!

Внезапно поняла – там дерутся. Из-за высокой стойки было плохо видно. Слышно. Удары и всхлипы, словно смеялись.

Кому там драться? Фаина и Соня не поделили дружбу с Горюновой?

Внезапно, как молния! Это же они Нону бьют! Шишлакова с Томиловой! Никакого Костика и признаний в любви.

Сначала по сердцу прошелся сквознячок облегчения. Костик не увлечен новенькой. Он верно служит своей королеве, а значит, по-прежнему остается свободным. Заныло плечо – как он тогда положил руку, сквозь ткань блейзера прожгло. Зачем-то вспомнила: «Стоять! Новенькую видела?» – «Она в туалете!»

Из-за ажурной решетки все еще летят глухие звуки ударов. Бежать туда, разнимать? Что же она стоит? Ей же нравится Нона, ее улыбка, умение независимо себя держать. Кто еще, придя в восьмой класс, сможет так себя поставить, что ни у кого и мысли не возникло усомниться в ее праве быть такой. А ее почерк? А задумчивый взгляд в окно?

Надо идти!

Но что-то останавливало. Соня? Пойти против королевы – значит, пойти против класса. Если Томилова так разобралась с невинной Горюновой, то что она сделает с Арзамасцевой, которую знает как облупленную. Знает, как сделать так, чтобы жизнь Лизы в школе стала невыносимой.

Но это еще не все. Какая-то другая сила держит Лизу в коридоре, заставляет слушать эти ужасные звуки. Сама Лиза не виновата. Она не знала, что затеяла Соня. Это подтвердит кто угодно. Костик подтвердит…

И тут Лиза вдруг подумала, что ничего Костик подтверждать не будет. Какой ему резон делать так, чтобы все свалили на него? И еще она поняла, что не просто так стоит. Прислушивается. И не к этим ужасным звукам борьбы и азартным выкрикам. Она прислушивается к тишине в коридоре. Лиза еще раньше заметила, что за конторкой нет охранника, в зимнем саду пусто. И теперь она боится услышать шаги. Увидеть, как из-за дальнего поворота (про ту лестницу, по которой она пришла, и думать нечего, если кто-то пойдет здесь, Лизе уже не скрыться) выходит охранник. Или учитель. Или директор. Да неважно кто. И вот он видит их тут… Не отвертишься. А стоит ей шагнуть через порог раздевалки, как она окажется заодно. Все решат, что сговорились. И Нона в первую очередь. Потому что ее позвала Лиза. Все повязаны. Горюнова увидит ее среди всей этой возни, и говорить уже будет не с кем и не о чем. Нона даже головы в ее сторону не повернет. И уже никогда не улыбнется, не расскажет про свою фантастическую Америку, не объяснит, чем солнце там отличается от солнца здесь.

Боязнь, что она не сможет доказать свою непричастность, убедить всех и в первую очередь Нону, которую она так любит, а сейчас любит особенно сильно, что, знай она об этом, ни за что бы не допустила, – все эти мысли заставили попятиться. Попятиться, с острой болью осознавая, что в этот момент предает Нону, предает все свои такие красивые, такие правильные мысли о жизни и самой себе.

Показалось – идут! Вот-вот из-за поворота покажется человек. Бежать! Первые несколько секунд голова не соображала. Мир состоял из сердца и работающих ног. Быстрее!

Второй этаж. Влетела в туалет. Хотелось захлопнуть за собой дверь. Но дверь, перекосившись, зацепилась за кафель и не шелохнулась. За окном кусты барбариса и сирени. Грязное стекло. Береза! Черт! Тополь, а не береза.

Зачем она ушла? Будет разбирательство, решат, что она все знала.

Предупредить учителей? Вернуться?

Лиза стояла посреди туалета, раздираемая противоречивыми чувствами. Куда бежать? Туда, сюда, остаться здесь? Ей все казалось, что уже шумят, что собралась вся школа, что за окном орет сирена полицейской машины и «Скорой помощи». Пол под ногами дрожал. Скорее! Надо сказать, что она ни при чем.

А если убили? Ведь Лиза так долго простояла около раздевалки, а они все били и били, и звуки уже не помещались между пыльными лампами дневного света, они больше не могли цепляться за паутину, не влезали в закопченные углы.

Лиза выглянула за дверь. Коридор второго этажа пуст и тих. Значит, все на первом. Ноги странно подламываются в коленках, словно все мышцы куда-то делись. Перила под рукой подрагивают. Лестница кажется неправильно короткой. Ах, удлинить бы ее на метр, на два, на вечность. Чтобы идти и идти, чтобы под ногой были только ступеньки и никогда – пол первого этажа.

Около раздевалки растерянный охранник мечется вдоль решетки.

– Куда ты? – остановил он Лизу. – Учителей зови!

Но Лиза не слышит, идет вперед. Там, под секцией, что так противно скрипела, навалены сорванные куртки. Ни Сони, ни Фаины, ни Соболевой.

– Вайнона, – тихо позвала Арзамасцева.

Опять в голову полезли березы. Какого черта их сажают в Америке? Это они во всем виноваты. Рождают ненужные сентиментальные мысли, в которых одна ложь.

– Ваша, что ли? – сунулся к ней охранник. – Стой здесь! – И добавил, словно репетировал будущую речь перед директором: – А я смотрю, возится кто-то. Шуганул, они врассыпную. Жива?

– Горюнова. – Надо было прямо сейчас объяснить, что Лиза ни при чем. Что это все Костик, все Томилова.

Куртки шевельнулись, и из-под них стало подниматься что-то страшное, невозможное, что никак не могло быть улыбчивой светловолосой новенькой.

Охранник побежал по коридору в сторону учительской. Оттуда послышались быстрые шаги. Все это заняло какое-то время, а ужас все поднимался и поднимался из-под курток.

Стали шуметь. Вайнону окружили учителя, Лизу оттеснили. Кто-то куда-то бегал звонить, кричали, что это безобразие, что в их образцовой школе этого быть не может. Что надо как-то замять. Лиза пыталась из-за спин учителей разглядеть Горюнову, поймать ее взгляд, сказать, чтобы ни в коем случае не думала на нее. Но американки словно не было. Была гора курток, которая шевелилась и все никак не могла подняться. И эти дурацкие березы. Да гори они синим пламенем в русской печке!

– Не разглядел я – кто, – оправдывался охранник. – Две девчонки. Да они все похожие! Высокие такие…

Нону, закутанную в чужое светлое пальто, повели к выходу. Ее с двух сторон поддерживали, будто за пять минут она разучилась ходить.

• Предыдущая
• 2/19
• Следующая