Князь Святослав - Васильев Борис Львович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/37
• Следующая

— Торговые люди, — не задумываясь, предположил Неслых.

— Византийские?

— Не только, великий воевода.

— Кто же тогда?

— Для торговых людей нет понятия родины. Есть лишь доход.

— Значит, наши купцы тоже?

— Для торговых людей пособничество — тоже товар. Византия не считает золота, великий воевода.

— Я тоже, Неслых. Почаще напоминай об этом своим людям.

Если бы об этом разговоре узнал Обран, он бы очень встревожился. В отличие от своего друга Барта он был несуетлив и последователен. С Византией у него были крепкие торговые связи, он не желал их терять, а потому по-доброму приятельствовал с Калокиром, и его корабли, набитые товарами, не застаивались на выходе в Черное море.

На обратном пути караваны Обрана брали на корабли пассажиров. Мелких торговцев, странников из Византии, случайных попутчиков, которые стремились в Киевское княжество. Обран не мелочился, не требовал с них платы за проезд, зато с интересом расспрашивал бывалых людей о Византии, о ценах на ее рынках, потребностях в товарах, которые могла поставить Киевская Русь. Сведения из первых уст были для опытного торговца дороже любой платы.

И поэтому когда на замыкающую насаду сел никому не известный паренек, никто на него и внимания не обратил. А как стали спрашивать, кто он, да откуда, да далеко ли собрался, паренек только мычал. Немой, решили. Накормили, кинули рядно в затишок, чтобы ветром не продуло, да и забыли про него. Даже когда в обход порогов суда волоком перетаскивали рабы, паренька не тронули. Помощи от него никакой, а груз невелик.

Только на подходе к Киеву этот пассажир исчез. Как в воду канул. Без всяких следов.

Встревоженный человек Неслыха, сопровождавший караван, тотчас доложил прямому начальнику, позволив себе предположить, что паренек мог сам свалиться в воду. Но такие чудеса Неслыху не нравились.

— Коли так, твое счастье.

Чудеса не нравились, однако никто не знал, в каком именно месте парнишка скользнул в воду, да и описать самого парнишку никто толком не мог.

Есть такое свойство запоминания: про слепого расскажут немало, поскольку он говорить может, а про немого только и ответят:

— Немой. — И пожмут плечами.

«Не мой» — значит чужой. Никому не понятный. Единственно, что мог Неслых сделать, послать гонца к своим людям в окружении великого князя, чтобы немедленно донесли, если появится вдруг кто бы то ни было. Парень или мальчишка, все равно.

Вскоре пришла весть о появлении парнишки, но совсем не немого, а очень даже болтливого. Это было новостью для Неслыха, ломающей первые предположения, и он лично выехал в Летний дворец. Расспросил своих людей о мальчишке, и выяснилось, что он очень любит и умеет ловить рыбу, что, по его рассказам, совсем маленьким его увезли печенеги, но он то ли сбежал, то ли надоел им, сумел скрыться в камышах одного из днепровских лиманов, где и кормился рыбой да раками. Откуда он — сам толком не знает, но говорит по-русски, лишь иногда вставляя… В общем, какие-то непонятные слова.

— Печенежские, — пояснил Руслан.

И добавил, помолчав:

— Бани боится. Говорит, что в камышах его водяной чуть в воду не уволок, и он клятву дал, что мыться больше не будет.

— Рыбак, а воды боится, — усмехнулся Неслых. — Ну-ка покличь его ко мне.

Руслан позвал, и парнишка тут же появился перед Неслыхом. Щуплый, нескладный, но глаз не прячет и готов отвечать.

— Рыбак?

— Ловлю. В камышах.

— А чего же бани боишься?

— Я не бани боюсь, я водяного боюсь. А на земле Банник — его главный помощник. И я зарок дал, что в баню не пойду.

— Никогда? — усмехнулся Неслых.

Этот перепуганный печенегами и одиночеством мальчишка никак не соответствовал описанию того немого, который ночью прыгнул в воду с насады торгового каравана. Тот — да, был явно заслан Калокиром: немой, ничего не расскажет. А этот печенежский беглец…

— Пойду, если великий князь зарок с меня в бане снимет.

— А почему именно великий князь?

— Потому что он сильный. А сильного боги любят, а всякая нечисть боится.

— Ну, ступай.

Парнишка ушел. Неслых еще раз все взвесил, подошел к Святославу.

— Дозволь обратиться, великий князь.

— Что тебе?

— Это не тот, кого мы ищем. Только он перепуган очень. Водяной его чуть не утопил, так он зарок дал, что мыться в бане не будет, пока ты, великий князь, от зарока его не освободишь.

— Ну и пусть не моется.

— Так он же завшивеет и всех вас заразит. И вонять будет.

Святослав похмурился, подумал. Сказал недовольно:

— Ладно. Вели баню истопить.

Баню истопили. Великий князь крикнул, чтобы позвали мальчишку-рыбака, и первым вошел в нее. Только начал раздеваться, как беззвучно вошел нескладный рыбачок.

— Дозволь обратиться, великий князь.

— Что?

— Умеешь ли ты, великий князь, читать греческие письмена?

— У тебя послание?

Вместо ответа Шом (а это был, конечно, он) тут же стянул через голову полусопревшую рубаху и подставил княжескому взору грязную пропотевшую спину, на которой были старательно вытатуированы греческие буквы. Святослав с трудом разобрал их, а, разобрав, рванулся к дверям.

— Великого воеводу Свенельда ко мне! Быстро, Морозко! О двуконь!

Закрыл дверь. Сурово глянул на Шома.

— Известно тебе, что написано на твоей спине?

— Нет, великий князь. Я и грамоте-то не знаю, а тем более на спине.

Почти час великий князь в напряженном нетерпении метался по тесной баньке. Шом без рубахи молча сидел в углу, с тревогой глядя на Святослава. Наконец, распахнулась дверь, и вошел Свенельд.

— Ты звал меня, великий князь?

Вместо ответа Святослав схватил Шома и развернул его спиной к окну.

— Читай! Вслух!..

— «На исповеди у великого Патриарха после крещения киевская княгиня Ольга покаялась, признавшись, что отцом ее сына Святослава является не князь Игорь, а воевода Свенельд».

— Это правда?

— Да, — твердо ответил великий воевода. Я — твой отец.

— Я — законный внук самого Рюрика, не забывайся, воевода!

— Это ты не забывайся, сын. Внук далеко не всегда наследует престол.

Святослав широкими шагами продолжал мерить тесное пространство, резко разворачиваясь.

«Как барс», — подумал Свенельд.

— Мой дом — моя дружина. Моя семья — моя дружина. Моя земля та, которую я отвоюю. Жив кто-нибудь из старых варягов, который еще ясно помнит варяжские законы?

— Найду.

— Привезешь ко мне, пока ему не отказала память. То есть немедля.

— Пришлю.

— И последнее. Мальчишку не трогать. Грамоты все равно тут никто не знает. А мне он нужен. Он мне добрую рыбу поймает.

— Будет исполнено, великий князь, — насмешливо улыбнулся Свенельд.

— Ступай.

— Слушаю и повинуюсь.

Свенельд низко поклонился сыну и вышел. А через день Шом исчез. Пошел на рыбалку, поскольку зарок был снят самим великим князем, и — исчез…

— И это лыко им впишем в строку, — сквозь зубы процедил Святослав.

Уже на третий день Свенельд прислал старого варяга. Шамкающего, седого, с трясущимся подбородком, но прямой спиной. Это настолько поразило Святослава, что он шепнул Морозко:

— Гляди, стать-то какая…

— Какая там стать! — усмехнулся Морозно. — Сунули копье выше крестца, вот и вся стать.

В те времена Святослав по княжеской традиции вставал не рано. К моменту его обильного завтрака дружина под руководством Морозко, наскоро проглотив утреннее хлебово из общего котла, уже махала мечами до седьмого пота. Великий князь со свежими силами вступал в состязания, легко выигрывая учебные бои. Внуки Зигбъерна Сфенкл и Икмор считали это неправильным, но позволяли себе непримиримо ворчать лишь в отсутствие Святослава.

Все изменилось с приездом рослого статного старика со шрамом на лице и густой гривой седых волос до плеч. Он два дня понаблюдал за поведением великого князя и его дружинников, а на третий день сдернул пуховое одеяло со Святослава еще до зари.

• Предыдущая
• 10/37
• Следующая