Тьма надвигается - Тертлдав Гарри Норман - Страница 75

– Простите, но зувейзинским я не владею. Вы говорите по-ункерлантски?

– Плохо, – ответил Хадджадж на том же наречии и перешел на иной язык: – Я неплохо владею альгарвейским и то же слыхал о вас. Это правда?

– О да, – отозвался Ратарь и продолжил на безупречном альгарвейском: – Должен поздравить: вы, зувейзин, отважно сопротивлялись войскам под моим командованием.

– Одной отваги недостаточно. – Хадджадж с самого начала войны оставался уверен, что этого будет недостаточно, хотя ошибки противника едва не вселили в него несбыточную надежду. – Итак, маршал, я прибыл по воле царя Шазли, чтобы выяснить, на каких условиях вы, ункерлантцы, готовы преобразовать нынешнее перемирие в крепкий мир.

Ратарь изумленно глянул на него:

– Ваше превосходительство, у меня нет полномочий вести с вами подобные переговоры! Всей моей власти едва хватило, чтобы договориться о нынешнем перемирии, и даже на это мне пришлось получить согласие моего сюзерена. Если вы ищете мира, я должен отправить вас в Котбус, ибо лишь там в силах вы будете найти его.

Хадджадж вздохнул. Он надеялся на лучшее: надеялся, но не ждал.

– Пусть будет что должно, – ответил он. – Позвольте мне вернуться на нашу сторону, чтобы я мог посредством кристалла передать царю Шазли ваши требования. Полагаю, что смогу вернуться в течение часа.

– Очень хорошо, – промолвил Ратарь. – Вас будет ждать повозка, которая довезет вас до ближайшей караванной станции. Эффективность! К слову – мои комплименты вашим солдатам. Местные становые жилы они выводили из строя весьма профессионально и тем значительно затруднили нашу кампанию.

– Этого было недостаточно, – повторил министр иностранных дел.

Ему показалось, что Ратарь от природы действовал настолько эффективно, насколько мог мечтать конунг Свеммель. Хадджадж обнаружил, что эффективно воюющие ункерлантцы нравятся ему еще менее любых других.

Вернувшись на зувейзинскую сторону фронта, он потребовал от кристалломанта связаться с королевским дворцом в Бише.

Из каменного шара на министра глядело крошечное, идеально точное и очень печальное изображение царя Шазли.

– Езжай куда придется. Сделай что придется. Спаси что сможешь, – повелел царь. – Если бои возобновятся, мы еще сможем нанести ункерлантцам не один удар, но военачальники предупреждают меня – они не уверены даже, что мы в силах будем удержать их южнее Биши. Поэтому бои не должны возобновиться.

– Именно так, ваше величество, – отозвался Хадджадж.

Он помнил те дни, когда Зувейза была еще ункерлантской провинцией. Шазли, который тогда был еще ребенком, – нет. Царь полагал, что ункерлантское ярмо будет тяжко. А Хадджадж это знал.

Как и обещал Ратарь, по ту сторону фронта посла уже ждала повозка, с трудом одолевшая разъезженную колею и наведенный поверх бушующего потока, который затопил Вади-Укейка, хлипкий мост. Невзирая на проливной дождь, в воздухе витал запах разложения, знакомый Хадджаджу со времен Шестилетней войны и последовавшего за нею хаоса. Он бы предпочел не будить – больше того, не поднимать из могил – эти воспоминания. Зувейзины сражались отчаянно. Но будет ли им от этого польза или с тем же успехом они могли сложить оружие?

Наконец, когда словно вечность миновала, повозка добралась до становой жилы, и Хадджадж вернулся из далекого прошлого в настоящее – или, по крайней мере, прошлое не столь давнее, потому что вагоны явно видывали лучшие времена. Поджидавший у головного вагона ункерлантец обратился к послу по-альгарвейски:

– Я сотрудник министерства иностранных дел Ункерланта. Мое имя Забан. До возвращения в Бишу вы будете находиться под моей опекой. – Он не сказал «в Зувейзу»; к возвращению Хадджаджа от независимой Зувейзы могло ничего и не остаться. – Как я вижу, вы не взяли с собой теплой одежды. К счастью, я смогу удовлетворить ваши нужды. Эффективность.

– Благодарю, Забан, – сухо ответил Хадджадж без той цветистой вежливости, которой бессознательно разукрашивал зувейзинскую речь. Ункерлантцы в надменности своей принимали любезность за примету слабости и знак подчинения. Старый дипломат был слаб и вынужден подчиниться врагу, но показывать этого не собирался.

Министр поднялся в вагон, после чего караван простоял на месте добрый час, прежде чем наконец тронулся.

– Эффективность, – заговорщицки шепнул Забану Хадджадж.

Чиновник глянул на него весьма косо, но промолчал, что Хадджаджа вполне устроило.

Двигаясь на юг, Хадджадж словно перемещался во времени, из осени в зиму. В вагоне стояла печка на угле: огонь в ней горел даже на зувейзинской станции, что показалось министру типичным примером ункерлантской «эффективности». К середине ночи он уже радовался теплу всем сердцем. Еще до скончания дня на земле завиднелись снежные хлопья, а на рассвете оказалось, что бесконечные ункерлантские степи укутаны белым одеялом. Скользящий над землей караван бороздил снежное поле, оставляя за собою ледяной кильватерный след – при взгляде на него Хадджадж с тоскою вспоминал корабли в теплом море.

Ему уже приходилось бывать в Котбусе, но много лет назад и в другое время года. Под пологом зимы просторы Ункерланта казались еще более необъятными, чем в более теплую погоду. Глядя в грязные окна вагона, Хадджадж словно достигал взглядом самого края мира – а может, и чуть дальше.

Время от времени караван миновал деревню или городок, терявшиеся на просторах равнин. Когда людское поселение скрывалось за горизонтом, оно словно пропадало вовсе, будто распластанная земля поглощала дома и улицы, стоило Хадджаджу отвести на минуту взгляд. Даже перелески, попадавшиеся все чаще и чаще по мере того, как продвигался на юг караван, выглядели чужими на безграничной плоскости.

Караван прибыл в Котбус поздним вечером, затратив на дорогу из оккупированной ункерлантцами южной Зувейзы чуть больше суток. Столица расположилась при слиянии рек Котбус и Изарталь. По воде плыли льдины – от этого зрелища у Хадджаджа чуть кровь в жилах не застыла. Забан не обращал на стужу особенного внимания, заметив только: «Теплая погода нынче – лед еще не встал». Министра иностранных дел передернуло. Мороз кусал нос, уши – каждый клочок открытой ветру кожи, – словно аспид.

Когда поданная к вагону карета проезжала узкими улицами Котбуса, на посла снизошло в некотором роде откровение.

– У ваших домов настолько крутые крыши, чтобы с них скатывался снег!

– Ну конечно! – ответил Забан, странно покосившись на посла.

Но для Хадджаджа это было вовсе не «конечно», так же, как ункерлантец в Бише вряд ли станет «конечно» много пить.

Конунг Свеммель распорядился поселить зувейзинского посла в гостинице неподалеку от дворца. Комнаты были, на вкус Хадджаджа, достаточно просторны, хотя и недостаточно чисты. На кровати громоздилась гора толстых шерстяных одеял и покрывал, в углу спальни горела жаровенка. Посол горячо одобрил и то, и другое, и огромную миску овсяного супа с мясом, которую принес ему слуга. Он счел – он понадеялся, – что не замерзнет за ночь до смерти.

Этого и не случилось. На завтрак уже другой слуга принес ему огромный омлет с ветчиной, колбасками, луком и сыром. В Бише после такой трапезы Хадджадж не смог бы встать. В студеном Котбусе он умял все до крошки и пожалел, что ничего не осталось.

Как только посол покончил с завтраком, оделся и набросил теплую накидку, Забан провел его на улицу, чтобы отвезти во дворец в закрытой, за что старик был особенно благодарен, карете. Сквозь покрытые изморозью окошки он разглядывал не замечающих холода горожан. Некоторые замирали, чтобы глянуть на проезжающую карету, но большинство не отрывалось от своих дел. Никто не здоровался со встречными, не останавливался поболтать, как это было бы на улицах Биши. И причина тут заключалась не в морозе, как подумал посол поначалу. Просто ункерлантцы были менее общительным народом, чем его соплеменники.

Во дворце было тепло. Прежде чем Хадджадж смог войти в зал для аудиенций, телохранители Свеммеля попытались облапать его, словно девицу в соку.