Тропами карибу - Крайслер Лоис - Страница 23
- Предыдущая
- 23/77
- Следующая
– Съемки на Аляске – это как «золотая лихорадка». Материал здесь есть. И вот становишься безжалостным и азартным. (Он хотел сказать, что мы рискуем так, как едва ли рискуют при обычных обстоятельствах, и вынуждены принимать вслепую важные решения.) Тратишь душевные силы, свою жизнь, свое состояние. А будет ли толк – может, да, может, нет. Здесь это в порядке вещей.
А однажды он задал необычный для него вопрос:
– Лоис, чего бы хотела ты?
Растерявшись, я так и ляпнула, что было у меня на уме:
Вернуться домой.
Давай сперва снимем картину, – мягко ответил он. – Быть может, мы делаем как раз то, что нужно.
Эти смиренные слова успокоили меня, и я перестала дергать Криса. Однако из тупика нас вывел лишь один его смелый творческий акт. Крис не из тех людей, что мирятся с безвыходным положением. Его поступок не лез ни в какие ворота и не имел никакого отношения к тому, ради чего мы здесь были. Но он развеял чувство безысходности и дал нам благотворное ощущение того, что мы на верном пути и снова повелеваем обстоятельствами.
Дело было так. Крис ежедневно прогуливал волчат на поводке. Их миниатюрные сбруи выдавали его гордость тем, что теперь у него есть свои волчишки. Волчата были нашими первыми ручными животными. С самого начала нашего супружества мы вели «дикий» образ жизни и не имели возможности ни взять животное с собой в странствия по горам, ни попросить соседа кормить его в наше отсутствие. У нас просто не было соседей, ибо мы жили в таких местах, где на многие мили вокруг нет людей. К тому же любое ручное животное может либо убивать диких животных, либо быть убитым ими. Но Крис, я это знала, до сих пор тосковал по Тиму – пуме, которая у него когда-то была.
И вот однажды Крис, глядя на волчат, которые, как обычно, держались дико и отчужденно, вдруг сказал:
– А что, если отпустить их? Пусть сами провожают нас до дому.
Нет, нет! Они убегут, и мы их больше не увидим!
Крис нагнулся и снял с волчат нарядные сбруи.
Это риск с расчетом.
То был наш первый смелый дружеский жест по отношению к волчатам, за которым последовал целый ряд других.
Как я и опасалась, волчата пустились наутек. Но затем произошло чудо, и мы обогатились первой драгоценной крупицей достоверных сведений о волчьем характере. Леди стремительно повернулась на месте и побежала обратно к Крису, демонстрируя нам так называемую волчью улыбку, несомненно одну из самых милых и подкупающих улыбок на свете. До этого мы и не подозревали, что существует такая.
Леди улыбалась всем своим существом. Казалось, улыбается даже ее выгнутая горбом спина. Плотно прижав уши, она радостно разбрасывала во все стороны, даже вперед и назад, свои крупные передние лапы, словно они были у нее на шарнирах. Подбежав к Крису, она исполнила наиболее очаровательную часть улыбки – наклонила голову набок и высоко задрала в противоположную сторону переднюю лапу, словно умоляя о дружбе и глядя на Криса снизу вверх с выражением такой неподдельной радости, какой мы еще ни разу не видели на ее острой черной мордочке. Глаза Криса тоже сияли от счастья.
Тут мы впервые осознали, какими красивыми могут быть волчьи глаза.
Доктор Рудольф Шенкель считает волчью морду одной из наиболее выразительных звериных морд. Эту выразительность ей придают главным образом быстро меняющие выражение глаза. Их нельзя оценить по достоинству, если не рассматриваешь волка вблизи. С небольшого расстояния замечаешь, что у них удлиненный косой разрез благодаря черной меховой оторочке глазниц. Если же смотреть с расстояния в несколько футов, кажется, что они посажены горизонтально, Глаза волка большие и прозрачные, как вода. Они бывают серые, золотистые или зеленоватые – у каждой особи своего цвета, который зависит также и от настроения. Изменчивые темные зрачки, легко расширяющиеся от различных эмоций, могут гореть или сверкать свирепым огнем алчности и гнева.
Остальные части волчьей морды также изменяются, отражая различные чувства. Веки могут быть зажмурены или разглажены, уши чутко насторожены или миролюбиво поджаты. К тому же изменчива и слабо развитая, но чрезвычайно сложная мускулатура самого рыла, и из-за этого, по свидетельству художника – анималиста Уильяма Берри, волчью морду очень трудно рисовать.
Улыбка совершенно естественно переходит у волка в «полное волчье приветствие». Склонив голову набок и пригнув шею, волк может лечь на землю, сперва шеей, а потом, вывернув свое гибкое, как у угря, туловище, и спиной – истинно танцорское движение, на которое не способна ни одна собака. Волк может выполнить его, не перевертываясь окончательно, благодаря исключительно широкой опоре, которую обеспечивают задние лапы. Он проделывает приветствие одним плавным движением, сопровождаемым ласковым поблескиванием глаз.
Первой части приветствия, так называемому подставлению шеи врагу, приписывается очень важное значение. Однако, готовясь лечь у ног человека, волк подставляет шею земле, и для него совершенно безразлично, в какую сторону он повернет ее. Если он поднимает и отворачивает от вас голову, подставляя вам легко уязвимую шею, это происходит потому, что ему хочется поднять лапу и положить ее вам на шею, если до нее можно дотянуться, либо просто улечься у ваших ног.
Отныне волчья улыбка прочно вошла в нашу жизнь, постоянно согревая наши сердца и заставляя улыбаться в ответ. Вскоре мы обнаружили, что самый ободряющий знак, какой мы можем подать в тундре волчатам, недоверчиво наблюдающим за нашим приближением, – это самим воспроизвести волчью улыбку. И вот мы приседали на корточки, расставив локти, и откидывали в сторону руку. Понижение вашего роста волк истолковывает как признак миролюбивых намерений. Не знаю, понимали ли волчата, что мы хотим им улыбнуться. Во всяком случае, приседание и откидывание руки было для них нашим постоянным знаком отличия. Они улыбались в ответ, откидывали в сторону лапу и бежали к нам.
Не отдавая себе отчета в том, как это важно, мы часто начинали с подражания, чтобы держать волков в своей воле.
Наивно было бы полагать, что, после того как Крис даровал волчатам свободу и ответил на их улыбку, они с легкостью последовали за нами домой.
Наоборот, они то и дело оглядывались на нас, чтобы убедиться, следуем ли мы за ними! Оказывается, они видели в нас часть своей стаи, хотя тогда мы и отдаленно не догадывались об этом. Общительные волчишки хотели, чтобы мы составляли им компанию, но при этом всячески увертывались и не давали себя схватить.
В конце концов они были водворены в загон, накормлены, и надо было видеть, каким довольством и благодушием сияли их маленькие мордочки!
Когда я готовила ужин, Крис подошел ко мне и полушутливо, полузастенчиво шепнул мне на ухо:
– Мне так нравятся наши волчишки!
Отныне они пользовались полной свободой на наших ежедневных прогулках.
Мы обладали тем бравым, спасительным «начальным невежеством», которому потом только диву даешься. Мы и представить себе не могли, какие треволнения нас ждут впереди, когда мы попытаемся жить на более или менее свободных началах с «не ориентированными» на человека животными.
Нами руководило лишь поверхностное желание фотографировать волчат.
Разумеется, это было возможно только на основе дружеских взаимоотношений с ними. К тому же мы хотели снимать их в естественном окружении в силу некоего определявшего наш образ мыслей и даже образ жизни взгляда: мы были убеждены в том, что последние чудесные уголки дикой природы, ныне стираемые с лица земли, представляют собой несметную ценность, лишь смутно ощущаемую человеком и в наши дни стоящую на грани гибели и полного исчезновения. Дикая природа без животных мертва. Это всего лишь мертвый пейзаж. А животные без дикой природы – закрытая книга.
Итак, сбруя была навсегда снята с волчат, и тут я с ужасом обнаружила, что на их шубке остались следы. Неясными бледными полосами они проступали даже на пышной черной шубке Леди. «Неужели, – недоверчиво спрашивала я себя, – сбруя попортила шерстку в какой-то критический момент ее роста?» Я тогда еще не знала, что такие вот «сбруйные метки» – характерная примета всякой волчьей шубы!
- Предыдущая
- 23/77
- Следующая
