Рони, дочь разбойника - Линдгрен Астрид - Страница 25

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая

– Но зимой… – начала было Рони и осеклась.

Они видели, как лохматые тюхи, темные тролли и серые гномы шмыгают в кустах и с любопытством следят за ними из-за елок и валунов.

– А ведь всей этой нечисти тут хорошо зимой. Живут себе припеваючи, не зная ни забот, ни печали, – сказала Рони.

И снова умолкла.

– Сестра моя, сейчас лето, – ответил ей Бирк.

Да Рони и сама чувствовала всем своим существом, что сейчас лето.

– Эти дни я буду помнить до тех пор, пока не умру, – сказала она.

Бирк окинул взглядом лес, в котором уже сгустились сумерки, и почувствовал какое-то странное томление в душе. Он еще не понимал, что томление это, которое он посчитал за грусть, и есть состояние восхищения красотой и покоем этого летнего вечера.

– Эти дни… – сказал он и поглядел на Рони. – Да, дни этого лета будут и во мне до конца моей жизни, это я знаю.

Наконец они дошли до Медвежьей пещеры. На площадке перед входом сидел Малыш Клипп и ждал их.

Да-да, там сидел Малыш Клипп. Плоский нос, волосы, торчащие во все стороны, всклокоченная борода – таким знала его Рони всю свою жизнь. Теперь он сидел здесь, на пороге пещеры, и ей казалось, что никого прекрасней она никогда не видела. С криком радости кинулась она ему на шею:

– Малыш Клипп! О, это ты!… Как хорошо!… Что… что ты пришел!… – Рони была так счастлива, что не могла говорить.

– Знатный вид отсюда, – сказал Малыш Клипп. – И река, и лес – всё как на ладони.

Рони рассмеялась:

– Да, видно. Ты пришел полюбоваться на реку и на лес?

– Не! Ловиса послала меня тебе хлеб принести. Он развязал кожаный мешок и вынул оттуда пять огромных круглых хлебов.

Тут Рони снова закричала:

– Бирк, гляди! Хлеб!… У нас есть хлеб! Она взяла один каравай, уткнулась в него лицом, вдохнула его запах, и слезы выступили у нее на глазах.

– Хлеб Ловисы, а я и забыла, что на свете бывает такое чудо!

Рони отломила краюху и впилась в нее зубами. Она отломила кусок и Бирку, но он не взял, стоял мрачный, молчал, а потом ушел в пещеру.

– Ловиса подумала, что у тебя уже нет хлеба, – сказал Малыш Клипп.

Рони все ела хлеб – каким божественно вкусным казался он ей! И тут она остро почувствовала, что тоскует по Ловисе.

– Откуда Ловиса узнала, что я в Медвежьей пещере?

– Ты что, считаешь свою мать дурой, что ли? – фыркнул Малыш Клипп. – А где тебе еще быть?

Он испытующе поглядел на нее. Вот она, их Рони, их красивая маленькая Рони сидит здесь и уплетает хлеб, будто ей ничего в жизни больше и не надо. Теперь ему осталось только выполнить еще одно поручение. Ловиса велела это сделать как-нибудь похитрее, и Малыш Клипп не знал с чего начать, потому что особой хитростью он не отличался.

– Послушай, Рони, – сказал он неуверенно. – А ты домой не собираешься?

Тут в пещере что-то грохнуло – это Бирк подал Рони знак, что слышит их разговор.

Но сейчас для Рони никого, кроме Малыша Клиппа, не существовало. Она так о многом должна была расспросить его, ей так многое хотелось узнать. Малыш Клипп сидел рядом с ней, поэтому, задавая вопросы, она глядела не на него, а только на реку и лес. И спрашивала так тихо, что Малыш Клипп едва ее слышал.

– Ну, как вам там в замке живется?

И Малыш Клипп сказал ей чистую правду:

– Печально у нас в замке, Рони. Возвращайся-ка ты домой!

Рони поглядела на реку и лес.

– Ловиса послала тебя, чтобы ты это сказал?

Малыш Клипп кивнул:

– Да!… Тяжело нам без тебя, Рони. Все только и ждут, чтобы ты вернулась домой.

Рони поглядела на реку, на лес и тихо спросила:

– А Маттис? Он тоже ждет, чтобы я вернулась домой?

Малыш Клипп выругался:

– Чертов бык! Разве поймешь, что у него на уме и ждет ли он кого-нибудь или нет.

Они немного помолчали, а потом Рони спросила:

– А он хоть вспоминает обо мне?

Малыш Клипп насторожился. Вот именно сейчас, понял он, ему и надлежит проявить мужскую хитрость, поэтому он промолчал.

– Скажи мне все, как есть, Малыш Клипп, Маттис хоть когда-нибудь произносит мое имя?

– Не, – нехотя выдавил из себя Малыш Клипп. – И никто другой в его присутствии не смеет назвать тебя по имени.

Экая незадача! Вот он и выболтал то, о чем Ловиса приказывала ему молчать. Да-да, ловко же эта девчонка из него все вытянула! И он с мольбой взглянул на Рони:

– Все будет в порядке, если ты вернешься в замок.

Рони замотала головой:

– Нет, домой я не вернусь! Никогда! Раз Маттис не считает меня своей дочкой! Скажи ему это, скажи так громко, чтобы все в замке услышали.

– Больно надо, – сказал Малыш Клипп. – Даже Лысый Пер не решится ему такое сказать. Ох-ох-ох, – продолжал Малыш Клипп. – А как Лысый Пер ослабел за последнее время, ужас! Да разве могло быть иначе при всех бедах, которые на нас обрушились? Маттис только и делает, что орет на всех. Кто бы что ни сказал, всё не по нем.

И с разбоем дело обстоит хуже некуда. Лес битком набит солдатней, они тут на днях даже схватили Пельё. И фогт посадил его в карцер на хлеб да воду, а там, в карцере, уже сидели двое из шайки Борки. И говорят, фогт дал честное слово, что до конца этого года выловит всех разбойников из здешних лесов и они, мол, понесут наказание по заслугам. А что это значит «наказание по заслугам»? – спросил Малыш Клипп. – Уж не надумал ли фогт всех нас казнить?

– И теперь он никогда больше не смеется? – спросила Рони.

Малыш поглядел на нее с изумлением:

– Кто? Фогт?

– Нет, Маттис.

И Малыш Клипп рассказал ей, что с того самого утра, когда она у всех на глазах перепрыгнула через пропасть, никто ни разу не слышал, чтобы Маттис засмеялся.

Малыш Клипп собрался уходить, пока окончательно не стемнело. Ему до ночи велено было вернуться в замок, и он заранее боялся предстоящего разговора с Ловисой. Поэтому он еще раз решился попросить Рони:

– Слушай, Рони, возвращайся-ка лучше домой, сделай это для меня, очень тебя прошу. Вернись! Ну, вернись, пожалуйста!…

Но Рони покачала головой и сказала:

– Поблагодари Ловису за хлеб и поцелуй ее тысячу раз!…

И тут Малыш Клипп поспешно сунул руку в свой кожаный мешок и воскликнул:

– Ой, чуть не забыл! Я ведь принес еще соли. Вот бы мне влетело, если бы я забыл тебе ее отдать.

Рони взяла кулечек и сказала:

– Моя мать обо всем подумает. Она знает, что нужно для жизни. Но как она догадалась, что у нас осталось всего-навсего несколько крупинок соли? Ну, скажи?…

– Наверно, любая мать может это почувствовать, – сказал Малыш Клипп. – Все они чувствуют, когда их ребенок нуждается в чем-нибудь.

– Нет, не все, а только такая мать, как Ловиса.

Она долго стояла на площадке и смотрела вслед уходящему Малышу Клиппу, как он легко сбегает по узкой тропинке к лесу, и вошла в пещеру, только когда он скрылся в гуще деревьев.

– Гляди-ка, а ты, оказывается, не ушла с ним, не вернулась все-таки в замок, к своему отцу, – пробурчал Бирк.

Он уже лежал на подстилке из еловых веток. В темноте пещеры Рони не видела его лица, но услышала, что он сказал, и этого было достаточно, чтобы она вспыхнула.

– У меня больше нет отца, – яростно проговорила она. – Но если ты будешь болтать всякий вздор, то имей в виду – я могу обойтись и без брата.

– Прости, сестра, я, наверно, несправедлив, – печально сказал Бирк. – Но ведь иногда я догадываюсь, о чем ты думаешь.

– Ага, – ответила ему из темноты Рони, – я сейчас думаю о том, что прожила на свете одиннадцать зим, и боюсь, что двенадцатая принесет мне смерть. А мне еще очень хочется жить, Бирк. Понимаешь?

– А ты не думай о зиме, – сказал Бирк. – Думай о лете!

Да, сейчас жаркое лето. С каждым днем становилось все жарче, это было самое веселое лето из всех, что Рони помнила. Каждый день в полуденный зной они купались в холодной речке. Они плавали и плескались, как выдры, и течение относило их к тому месту, где грохот водопада был таким оглушающим, что плыть дальше становилось небезопасно. Река обрушивала свои воды с высокой скалы, и тот, кто попал бы в этот кипящий водоворот, простился бы с жизнью.

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая