Витька с Чапаевской улицы - Козлов Вильям Федорович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/73
• Следующая

— Сашка, покажи, — сказал Витька Грохотов. Сашке предстояло бить по кону, и он досадливо отмахнулся.

— К вам ведь, — сказал Гошка. — Проводи товарища.

Сашка с неудовольствием посмотрел на милиционера: вот еще принесло не вовремя! Спрятав битку в карман, поднялся с колен и нехотя повел милиционера к себе домой.

Через полчаса товарищ Васильев вместе с Сашкой и его матерью снова появился во дворе. Вид у Сашки был удрученный, и он смотрел себе под ноги.

Ребята почувствовали что-то неладное. Бросив игру, они подошли к приятелю.

— Куда это ты собрался? — спросил Гошка. Сашка мрачно взглянул на него и еще ниже опустил голову. Людмила Григорьевна, Сашкина мать, тоже была взволнована и то и дело поглядывала на окна — не смотрят ли на них соседи.

— Может быть, сразу скажешь, кто еще с тобой был? — спросил милиционер.

— Говорю, случайно нашел, — пробурчал Сашка. — Иду по улице, а он валяется…

— Все равно ведь в милиции расскажешь, — добродушно улыбнулся товарищ Васильев.

— Я сообщу мужу? — спросила Людмила Григорьевна.

— Дело не спешное, — ответил милиционер. Гошка подмигнул Витьке и стал отступать за угол дома. Святая простота Толик Воробьев подошел к Сашке и спросил:

— Чего это ты нашел? Кошелек, да?

Милиционер с любопытством на него посмотрел и сказал:

— Во-во, кошелек. Ты тоже об этом знаешь?

— Я еще ни разу кошелька не находил, — со вздохом ответил Толик. — А хорошо бы.

Товарищ Васильев вытащил из широких штанин маленький желтый кошелек с блестящей кнопкой.

— Узнаешь? — спросил он.

Толик одним глазом долго изучал кошелек, а потом буркнул:

— Это ж Сашкин… Он его…

Тут Витька Грохотов, увидев злополучный кошелек, незаметно лягнул Толика ногой.

— Чего дурачишься? — обиделся Воробей. Единственный глаз его воинственно засверкал.

— Ты давай про кошелек, — напомнил милиционер.

— Про какой кошелек? — наконец сообразил в чем дело Толик. — Ах, про этот… Так он же его нашел. На улице.

— А может быть, где-нибудь в другом месте? — спросил товарищ Васильев и пристально посмотрел на Толика.

— Не устраивайте, пожалуйста, здесь допрос, — попросила Людмила Григорьевна.

— А вы, гражданка, идите себе домой, — посоветовал товарищ Васильев. — Когда нужно будет, мы вас пригласим.

— Он валялся на тротуаре… — заговорил Сашка. — Почему же не поднять? Кто хочешь поднимет.

— На улице, значит, нашел? — усмехнулся товарищ Васильев. — Везет же человеку! А я, понимаешь, еще ни разу на тротуаре не нашел кошелька…

— Я тоже, — сказал Толик. — Кошельки под ногами не валяются. Это Сашка такой везучий… Он и в «орлянку» всегда выигрывает.

— Боже мой, в какую еще «орлянку»? — спросила Сашкина мать.

— Воробей, тебя мать зовет… — из-за угла позвал Гошка. Толик было повернулся, но маленькая крепкая рука милиционера легла на его плечо.

— Э, нет, приятель, — улыбнулся товарищ Васильев. — Придется тебе тоже со мной прогуляться…

— Я не хочу прогуливаться, — плачущим голосом сказал Толик. — Я еще должен посуду на кухне помыть…

— Что же вы двоих? — спросила Людмила Григорьевна. — Забирайте всех детей со двора.

Товарищ Васильев взял за руки Сашку и Толика и повел в милицию. Если бы не форма, можно было подумать, что почтенный отец семейства вышел погулять со своими двумя послушными детьми.

Сашкина мать немного постояла, потом вздохнула и тоже решительно направилась следом.

Гошка и Витька молча сидели на пыльном диване. Гошка часто моргал и проводил растопыренной ладонью по носу и лбу: он ткнулся лицом в чердачную паутину.

— Это была твоя глупая идея — вернуть девчонке кошелек, — сказал Буянов.

— А твоя идея организовать шайку «Черный крест» просто гениальна!

— С таким народом, как вы, любое хорошее дело можно загубить.

— Ладно, — оборвал Витька. — Сейчас не время выяснять, кто из нас больше дурак… Что будем делать?

Гошка наконец содрал с носа липкую паутину и вытер руки о штаны. На черных волосах паутина осталась. Вид сегодня у Буянова был не такой самоуверенный, как всегда.

— Как ты думаешь, Рыжий продаст нас? — спросил он.

— На него надежды мало.

— Лучше бы он этот кошелек в сортир бросил…

— Мать ладно… — сказал Витька. — А вот отец? Мне бы не хотелось с ним ссориться.

— Мой узнает — выпорет, — поежился Гошка. — Я боюсь, хуже бы не было.

— Что может быть хуже?

— Этот же дурачок наболтал девчонке, что мы убили кучу народа… И своим кухонным тесаком у нее перед носом размахивал. Вооруженное нападение… За это посадить могут.

— За кошелек-то?

— А булки?

— Если Сашке пригрозят тюрьмой — всех выдаст, — сказал Витька.

— Еще этого чудика допросят… Артиста. Он спьяна и вправду подумал, что у нас настоящий пистолет.

Витька задумался. На чердаке было тихо. Где-то в дальнем углу возились голуби, внизу тетя Сарра протяжно повторяла: «Соля-а, обедать! Слышишь, Соля, обедать!» — Пойдем в милицию, — сказал Витька. — Я слышал, за добровольное признание смягчают вину.

— Спятил! — Гошка даже подскочил на диване. — Еще неизвестно, может быть, Сашка и не выдаст… Идти в милицию! Да меня туда пирогом не заманишь!..

Сашка вернулся домой во второй половине дня в сопровождении отца и матери. Витька и Гошка — они дежурили в парке — не смогли с ним перекинуться ни одним словом. Сашка шел, низко опустив голову, и смотрел под ноги. Лицо у него было непроницаемое. Зато выразительное лицо дяди Кости — Сашкиного отца — не предвещало ничего хорошего. У Людмилы Григорьевны — красные глаза, в маленьком кулачке зажат мокрый носовой платок.

У подъезда Сашка замедлил шаги и оглянулся. Гошка стал было на пальцах что-то объяснять ему, как глухонемому, но младший Ладонщиков не успел ничего ответить, так как получил крепкий подзатыльник от старшего и пулей влетел в подъезд.

Немного погодя из их раскрытого окошка послышался густой раздраженный голос дяди Кости, жалобное бормотание Людмилы Григорьевны и после небольшой паузы отчаянные Сашкины вопли. Ребятам показалось, что они даже слышат свист ремня.

Гошка и Витька переглянулись. Лица у них стали унылыми.

— Он сейчас отмучается, а у нас все еще впереди, — сказал Гошка. Он даже побледнел.

Крики было прекратились, а потом возобновились с новой силой. По-видимому, старший Ладонщиков минутку передохнул, смахнул пот со лба и снова взялся за ремень.

— Говорят, что битьем ничего не добьешься, — сказал Витька. — А сами лупят нашего брата почем зря.

— У моего бати ремень узенький, как свистнет… Когда я наверняка знаю, что меня будут драть, надеваю трое трусов и двое штанов, — сказал Гошка. — Одни из чертовой кожи. А чтобы не подумал, что мне не больно, ору изо всех сил.

— Орешь ты здорово, — сказал Витька. — На всю улицу слышно.

Гошка уставился на Витьку, даже лоб наморщил.

— Погоди, а почему я ни разу не слышал, как ты кричишь? Терпишь, да?

— Видишь ли, — сказал Витька. — Меня никогда не бьют.

— Рассказывай сказки. Наверное, руку кусаешь?

— Это еще хуже, когда не бьют, — сказал Витька. — Наказали тебя, ремень повесили — и все кончилось. А когда тебя за человека не считают, не разговаривают с тобой, это, брат, похуже, чем любая порка.

— Я согласен, чтобы со мной год не разговаривали, лишь бы не били, — сказал Гошка.

Сашка наконец перестал кричать. Экзекуция закончилась. Правда, еще некоторое время доносился густой голос дяди Кости, перемежаемый звучным всхлипыванием. Потом и это кончилось.

— Теперь три дня на улицу не пустят, — сказал Гошка. И тут они увидели Толика Воробьева. Он как ни в чем не бывало вышел из дома с огромным куском хлеба, густо намазанным маслом. Как же они забыли про Толика?

— Воробей, дуй сюда! — негромко позвал Гошка, высунувшись из-за дерева, за которым они прятались с Витькой.

— Слыхали, как Рыжего били? — спросил Толик, прожевывая кусок. Глядя на него, Витьке тоже захотелось есть.

• Предыдущая
• 11/73
• Следующая