Солнце на стене - Козлов Вильям Федорович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/85
• Следующая

На полях разлеглись огромные камни-валуны. Они обросли лишайником. Камни спят здесь с ледникового периода. На одном из них я увидел матерого ястреба, облитого солнцем. Он равнодушно взглянул на меня и отвернулся. Ястреб был похож на мудреца, погрузившегося в глубокое раздумье.

Мы только что приехали. Я остановился у правления колхоза «Путь Ильича». Там уже стоял знакомый ЗИЛ, который меня обогнал. Значит, лучшие квартиры заняты…

Венька ушел разыскивать председателя, которого десять минут назад видели на скотном дворе, а я отправился по центральной улице знакомиться с окрестностями. Позади гоготали наши заводские: Зайцев встал на четвереньки и, вытаращив глаза, пошел в наступление на гуся. Гусь оказался не из робкого десятка, он изогнул шею, зашипел и, сделав великолепный бросок, щипнул Зайцева за руку. К человеческому гоготу присоединился гусиный.

Деревня небольшая, десятка четыре старых изб. Новых не видно. На отшибе — белая аккуратная часовня, окруженная дощатой изгородью. Там кладбище. Над могилами, утыканными белыми и серыми крестами, колышутся ветви высоченных елей, берез и кленов. Над этим зеленым островом смерти плывут белые облака.

Сады и огороды спускаются к речке, в которой полощутся гуси да утки. Ребятишки бегают купаться на озеро. На берегу стоят несколько почерневших бань. У одной дверь распахнута, а из трубы валит дым. Мне вдруг захотелось помыться в такой бане. Плеснуть на раскаленные голыши ковшик горячей водицы да забраться на желтый скользкий полок с душистым березовым веничком! И хлестать себя по чему попало, — вот красота-то!

Из отворенной двери повалил пар, послышались девичьи голоса, и из облака пара степенно вышла молодая розовотелая женщина с рыжей копной мокрых распущенных волос. За ней другая, третья. Исхлестанные веником бедра и белые груди блестели. Пар клочками отрывался от плеч. Я столбом стоял неподалеку, вытаращив глаза. Одна из них заметила меня и, ничуть не смущаясь, что-то сказала своим подружкам, и все они разом засмеялись. А потом та, рыжая, певучим голосом сказала:

— Ой, залетка, гляди ослепнешь!

Подталкивая друг друга, они со смехом побежали к речке и, взметнув брызги, поплюхались в воду. Сельские русалки…

Совершенно обалдевший, я продолжал свой путь, поминутно оглядываясь. Но женщины барахтались в воде и не обращали на меня внимания.

Когда я вернулся, у правления шел разговор. Ребята расселись на толстых неотесанных бревнах. Председатель, светловолосый парень лет тридцати, расхаживал вдоль бревен и вводил прибывших в курс дела. В Крякушине расположена центральная бригада, остальные две отсюда километрах в трех и шести. Наша группа должна разделиться пополам: одни останутся здесь, другие сейчас же отправятся в третью бригаду, — это которая в шести километрах. Деревня называется Бодалово, но бояться нам не следует, так как в Бодалове нет ни одного быка… Наш ГАЗ и ЗИЛ, который привез студентов, будут базироваться в центральной бригаде. Так как здесь зерно, сушилка, веялка и так далее. Студенты пединститута тоже разделены на две группы. Одна остается здесь, другая уже отправилась во вторую бригаду — деревню Дедово. Стариков там хватает, ничего не скажешь! Не то что молодых!

Группы поступают в распоряжение бригадиров полеводческих бригад. Руководители групп подчиняются непосредственно председателю. Работа нам предстоит самая разнообразная: сортировать зерно, веять, возить на поля навоз и удобрения, сеять злачные культуры. В колхозе людей мало, поэтому вся надежда на нас.

Председатель мне понравился. Да и не только мне — всем. Молодой, энергичный, он не так уж намного старше нас. Вот только зачем он рыжие усики отпустил? По-видимому, для того, чтобы казаться постарше. Одет председатель в синий шерстяной костюм, под ним зеленая офицерская рубашка. На ногах новенькие полуботинки. Он больше на сельского учителя смахивал, чем на председателя.

Я завел машину — нужно парней отвезти в Бодалово. Венька сказал, что пойдет устраивать остальных на квартиры. В кабину забрался председатель. Я резко взял с места, грузовик даже крякнул.

— Машину могли бы и получше дать, — заметил председатель.

— Есть такая пословица: дареному коню…

Председатель рассмеялся и сказал:

— Уел!

Мы ехали вдоль озера. Желтый прошлогодний камыш полег, а молодой еще не распрямился как следует. На середине озера — лодка. Парень в соломенной шляпе и ватнике неподвижно сидит на корме. В руках удочка. Голубоватый дымок тянется вверх от папиросы.

— Ваш работничек? — спросил я.

— Хороший тракторист, — сказал председатель. — На мелиоративной станции работает. Зову к нам — не хочет. Знает, каналья, что у нас с удочкой на озере не посидишь…

— У вас всегда голые женщины возле бань разгуливают? — поинтересовался я.

Председатель сказал, что в этой деревне старинный обычай: после горячего пара выкупаться в реке или поваляться в снегу.

— Ну и как наши девчата? — спросил он.

— Я, понимаешь, отвернулся.

— У нас есть красотки, — оживился он. — Постой, а ты женат? Мы тебя тут в два счета оженим!

— Чего это ты меня сватаешь?

— Мне во как хороший шофер нужен… Ну и чтобы на тракторе. Умеешь на тракторе? Слушай, друг, мы тебе и дом построим. Будешь на окладе. У нас новенький ГАЗ-51.

— Бодалово, — сказал я. — Приехали!

— Мне бы десяток хороших парней, и колхоз загремел бы на весь район, да что на район — на область!..

Из Бодалова я возвращался один. По обе стороны неширокой дороги — поля. Нежная поросль озими слегка волнуется, играя оттенками. Камни-валуны, насмерть вросшие в поля, напоминают лбы доисторических животных, погребенных под землей. На покатых лбах греются стрекозы и ящерицы.

Я останавливаю машину и иду к огромному камню. Коричневая ящерица скользнула вниз и исчезла. Я сажусь на камень и дотрагиваюсь до него ладонями. Он теплый и молчаливый. Вокруг тихо, нет никого. Я, камень и небо.

Для меня деревня — это желтые колыхающиеся поля пшеницы и ржи, которые я с детства видел из окна вагона. Это почерневшие избы и разгуливающие у плетня курицы и поросята. Это полуденная лень жаркого дня, когда все засыпает и становится неподвижным. Это гул пчел на лугах и полях, угрожающее жужжание свирепого рыжего слепня. И комары по вечерам. И конечно, пыль за околицей, хлопанье бича, мычание коров, запах парного молока, навоза.

Я не верю тому, кто говорит, что равнодушен к природе. Таких людей не существует. В каждом человеке, пускай даже неосознанно, живет тоска по траве, лесу, солнцу. И каждый человек рано или поздно возвращается к земле. Природа зовет человека. Это зов из глубины веков. И человек всегда приходит…

Когда солнце опустилось на холм, поросший орешником и рябиной, я тронул грузовик с места. Желтая, исхлестанная тележными колесами дорога тянулась вдоль берега озера. Лишь кусты и молодые березы отделяли дорогу от воды. Тракторист в соломенной шляпе все так же сидел в лодке. Приподнятый конец его удочки жарко горел в последнем луче заходящего солнца.

Кусты впереди раздвинулись, и на дорогу вышли две девушки в брюках. Студентки! Деревенские девчата брюк не носят. Девчонки, о чем-то болтая, шагали впереди, и им никакого дела не было, что сзади машина. Я залюбовался той, что поменьше: у нее гибкая фигура. Брюки сидят как влитые, рукава черной рубашки засучены. Волосы стянуты белой лентой. Вторая была длинная и черная, как галка.

Я подъехал вплотную и дал сигнал — решил напугать их. Обычно при этом маневре пешеходы вскрикивают и шарахаются. Эти красотки даже не обернулись. Как будто им на пятки наступал не грузовик, а детский велосипед.

Девчонки совсем забыли, что существует такой неписаный закон: пешеход обязан уступать дорогу машине. Они преспокойно шагали перед самым радиатором и не обращали на мои беспрерывные сигналы никакого внимания. Поддать бы им слегка бампером по обтянутым задам, да не хочется связываться. Еще крик поднимут.

• Предыдущая
• 23/85
• Следующая