Охотники за магией - Галанина Юлия Евгеньевна - Страница 53

— Знаю. Мне тогда могло помочь только чудо. Или драконы. А почему ты говоришь «никому»? Серый Ректор вас жаждал.

— Он хотел не нас. Он думал, что ему нужны драконы, хотя хотел он только сокровищ.

— А я хотела только домой, — возразила я.

— Это ты так думаешь. Твои желания были погребены в тебе, как мы в недрах гор. Кое-какие из них драконы осуществили. Ведь так? — требовательно спросил дракон.

— А кое-какие добавили… — кисло сказала я. — Не знать бы мне тебя — как бы спокойно я жила!

— Может быть, — не стал спорить дракон.

Мы замолчали, если можно так сказать — ведь молчали и до этого.

Солнце тонуло в багряных облаках, выныривало то одним золотым боком, то другим, но ненадолго.

— Драконы — вещь очень заразная, — нарушила я молчание.

— Поэтому я и не откликался, — вздохнул дракон. — Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Не пересекаются пути людей и драконов, — подхватила я крепко затвержённое. — Но ведь пересеклись…

— Ага…

— Ты совсем-совсем не вспоминал обо мне? — забеспокоилась я.

— Забудешь тебя, как же… — ехидно заметил дракон.

— Ну ни полсловечка за всё это время… Я так ждала… Я думала, у меня сердце порвётся, когда увидела золотую искорку и решила, что это ты… А когда поняла, что ошиблась — на меня словно ведро воды вылили. Ледяной. Зачем ты меня мучаешь? — разревелась я.

— Ты сама себя мучаешь… — вздохнул дракон.

— Мне от тебя ничего не надо, только не молчи, — всхлипывала я и шептала трясущимися губами: — Я же с ума схожу, думаю, живой ли ты, всё ли у тебя хорошо, не обижает ли кто моего дракона… Я жже не ммогу безз ттебя-а-а-а… Я нне-е могу-у нне дду-умать о ттебе-е-е…

— Ты можешь, — не согласился дракон.

— А я не хочу мочь! — крикнула я зло, смахивая слёзы. — Я хочу, чтобы мир вокруг всеми красками играл, чтобы я чувствовала, как внутри меня звезды горят и всё кружится, чтобы я ходила, переполненная счастьем, и ступала осторожно, боясь его расплескать! И чтобы это счастье всё равно выплескивалось во все стороны моими улыбками, как бы не старалась я скрыть, что мне безумно хорошо! А без тебя у меня этого не получается… Я даже ту мелодию вспомнить не могу!

— Ты меня выдумала… — печально возразил дракон.

— Нет, — решительно помотала головой я. — Нет! Если бы я тебя выдумала, ты был бы хороший! Отзывчивый. Мягкий. Зачем мне выдумывать такого вредного, гордого, чёрствого, обидчивого?

— От существ с такими чертами характера бегут со всех ног без оглядки, — улыбнулся дракон. — Зачем же зовешь тогда?

— Люблю… — вздохнула я. — Ужасно глупо…

— Совершенно верно. Ты знаешь, какая она, настоящая любовь дракона? — строго сказал дракон.

— Какая?

На меня безжалостно обрушилась драконья песня. Как мощный водопад, как водоворот. Та мелодия, что мы сплели над холмом, по сравнению с ней была проста и тонка, как горный ручеёк, прыгающий с камня на камень.

Песня дракона заполонила всё вокруг, словно море. Я должна была захлебнуться и утонуть в ней, медленно идя на дно.

Х-ха! Напугал. У каждого моря есть границы. Я оттолкнулась от дна, от черной влажной земли в подвале Огрызка, вынырнула и закачалась на могучих волнах, не борясь с ними, но и не позволяя себя потопить.

И, немного погодя, дракон утих.

— Спать пора, — сказал он. — Тебе. Ложись.

Я послушно легла у бока дракона. Камни были тёплыми, словно согретыми в очаге.

«Стараюсь…» — проворчал дракон и расправил крыло так, словно натянул надо мной золотистый полупрозрачный шатёр, на стенках которого вспыхивал последними алыми искрами яростный закат.

«Броня, как доспех, алмазные клыки и когти, — думала я, вздыхая. — Ну как такого погладишь?»

«Погладь… — милостиво разрешил дракон. — Я почувствую».

Я медленно подняла руку и ладонью коснулась его крыла. Словно волна, сладкая и одновременно щемяще-горькая, прошла от руки по всему телу, растаяла в каждой частичке.

Тихо, осторожно и ласково я гладила крыло дракона, и у меня всё сжималось внутри, а голова кружилась, словно от полёта и плыло перед глазами.

Опустив ресницы, я касалась нежной поверхности крыла, таяла и боялась, что разревусь по новой оттого, что мне так хорошо, как не было никогда и нигде.

— Мне тоже… — шепнул дракон. — Спи…

— А ты почему спать не залёг? — спросила я тихо-тихо.

— Почему-почему… Потому… Заляжешь тут, как же, — пробурчал дракон. — Когда то зовут, то ругают, то задыхаются, аж оторопь берёт, то посуду бьют. А потом не зовут.

— Да мне без тебя нормально, я же уже сказала.

— Да? А что же тогда про компот думаешь? — обиженно фыркнул дракон.

— Подслушиваешь? — возмутилась я.

— Не подслушиваю, а слышу, — как в старые добрые времена отозвался золотой дракон. — И нечего было так болезненно ревновать: не пел я ни с кем. Сам удивляюсь, почему.

— Я тебя не ревновала!!! Очень надо…

— После Дня Весеннего Равноденствия на башне резиденции представительства Ракушки в Шестом Углу Чрева Мира, если пользоваться вашей громоздкой терминологией, — сухо уточнил дракон.

— Это у меня живот болел, — не менее сухо уточнила я. — Спокойной ночи.

— Взаимно.

Закат догорел, там, за крылом, мир окутала прозрачная тьма. Вызвездилось чистое, холодное горное небо.

И над впавшими в оцепенение горами, над спящими на их вершинах снежными шапками, под крупными яркими звездами пронесся глубокий драконий вздох, полный искреннего сожаления:

— Эх, надо было мне, дураку, тогда потерпеть… Возись теперь с вами, мелюзгой хвостатой…

— От хвостатого слышу, — огрызнулась я и, улыбаясь, уснула.

Ночью мне снилась та мелодия, — хотя не знаю, как может сниться музыка. А вот снилась, ясно-ясно, чисто-чисто…

И когда я проснулась и лежала, не открывая глаз, она не исчезла, так и продолжала звучать во мне счастливой радостью.

Я открыла глаза — и увидела закопчённый чайник.

Всё понятно, сказка кончилась… Мелодия, почему-то, не исчезла, но…

«Ты же сама понимаешь, что так лучше… — шепнул дракон издалека. — Зато теперь, когда будешь со своим мужчиной, вспоминай нашу песню, раз уж не можешь без неё. И не думай о компоте».

Я промолчала. Опять защемило сердце.

«Ну не сердись. У нас даже времятечёт по-разному».

«И даже говоритьне будем?» — спросила я безнадежно.

«Нет. Слишком больно…» — отозвался тихо дракон.

«Береги себя, — выдохнула я. — В горах холодно и опасно не только людям… А мне надо хотя бы быть уверенной, что ты живой…»

«Хорошо…» — донеслось эхом.

И снова тишина. Вот и всё…

Потянуло дымом, и я открыла глаза. Надо возвращаться на землю. Больше похожий на свою тень Ряха, весь какой-то тёмный, с провалившимися глазами и воспалённой кожей, туго натянутой на скулы, выступающие над впалыми щеками, разводил костёр.

Я перевела взгляд с Ряхи на чайник. Чайник держался молодцом. Рядом с ним увидела расстеленный на траве мешок и оружие, аккуратно на нём разложенное.

И тушу кого-то недавно убитого.

Я приподнялась на локте.

— Сырую печень есть умеешь? — спросил Ряха.

— Не-а…

— Тогда жди, пока мясо сварится. Сейчас в чайнике поставлю.

— Откуда мясо?

— А я знаю? Загнулся на горе, очнулся здесь. Солнце спину печёт. Встал. Смотрю — вода. Ты в сторонке валяешься, а лицо блаженное. Коза дикая лежит. Теплая еще. Освежевал. Печенью подкрепился. Хорошая коза, жирная. Жир от боли в груди помогает, если его растопить и горячим пить. Теперь ты отвечай, что тут было.

— Драконы нас спасли, — выдавила я. — Точнее, дракон. Вот и всё.

— Золотистый такой, да? — уточнил Ряха. — Кружил тут такой.

— А при кашле ещё жженый сахар помогает, — задумчиво сказала я. — А лучше всего лежать под одеялом и горячее молоко с медом и маслом пить.

— Нам и до сахара, и до мёда, и до масла пилить и пилить, — вздохнул Ряха. — Но мы уже по другую сторону гор. Сейчас мясной навар заделаем — это будет вещь.