Инкарцерон - Фишер Кэтрин - Страница 25
- Предыдущая
- 25/78
- Следующая
— Я распоряжусь, чтобы ужин прислали вам в комнату.
Джаред в ответ лишь слабо кивнул.
Клаудия следила взглядом, как осторожно он продвигается между живых изгородей. Опустить глаза на скамейку она не осмеливалась, хотя и знала, что Ключа там уже нет.
— Примечательный человек наш Книжник, — сказал Смотритель, усаживаясь перед ней и скрещивая вытянутые ноги.
— Да, — рассеянно ответила она. — Как вы попали сюда, батюшка?
Он рассмеялся.
— Ах, Клаудия. Я сам спроектировал этот лабиринт еще до твоего рождения, и никто лучше меня не знает его секретов, даже твой премудрый Джаред. — Он повернулся, положив руку на спинку скамьи, и негромко добавил: — Кажется, ты посмела ослушаться меня, моя дорогая.
Она сглотнула:
— Ослушаться?
Отец с серьезным выражением лица кивнул. Их глаза встретились. Снова он вел с ней всю ту же игру, снова испытывал ее выдержку недомолвками. Клаудия вдруг почувствовала, что не может больше выносить этого. В гневе она выпрямилась во весь рост.
— Ну хорошо! Я проникла в кабинет! — Она смотрела прямо ему в лицо, пылая от ярости. — И ты это знаешь и знал с самого начала, так к чему притворяться?! Я хотела увидеть, что там, за дверью, но ты не позволял мне. Ты меня вообще ни к чему и близко не подпускаешь! Поэтому я вошла сама. Я сожалею о том, что сделала, слышишь? Теперь доволен?!
Смотритель пристально смотрел на дочь. Невозможно было понять, подействовали на него ее крики или нет. Саму Клаудию просто трясло. Копившиеся годами страх и злость выплескивались наружу. Из-за отца вся ее жизнь была насквозь пропитана фальшью, и то же было с Джаредом.
— Клаудия, прошу тебя! — Он поспешно вскинул руку. — Ну разумеется, я знал. Но я не сержусь. Напротив, я восхищен ловкостью, с которой ты все проделала. При дворе подобное качество будет весьма полезным.
Клаудия уставилась на него. Все-таки на мгновение ей удалось привести отца в замешательство. Пожалуй, он был всерьез обеспокоен. И он ни разу не упомянул Ключ.
Розовый куст заколыхался от налетевшего ветерка, насытив воздух приторным ароматом, словно тоже удивился такой несдержанности. Но уже следующие слова Смотритель произнес обычным своим язвительным тоном.
— Надеюсь, вы с Джаредом получили удовольствие от решения задачи. — Он поднялся. — Граф ждет тебя.
Клаудия нахмурилась.
— Я не хочу его видеть.
— А у тебя есть выбор?
Отвесив на прощание поклон, Смотритель зашагал к проходу между изгородями. Клаудия смотрела ему в спину. Вдруг, неожиданно для самой себя, она выпалила:
— Почему у нас в доме нет портретов мамы?
Вопрос прозвучал резко и требовательно — совсем не похоже на ее обычный тон.
Отец застыл как громом пораженный. Клаудия сама испугалась того, что наделала. Она не хотела, чтобы он оборачивался, не хотела услышать ответ, не хотела увидеть его лицо. Одна мысль о том, что он может проявить обычную человеческую слабость, повергала ее в ужас. Она ненавидела его всегдашнее ледяное самообладание, но не имела никакого понятия — что может оказаться под этим панцирем, если он даст трещину.
Но он не обернулся.
— Ты переходишь черту, Клаудия, — проговорил он. — Не испытывай мое терпение.
Отец ушел. Клаудия безвольно опустилась на скамейку. Спину и плечи ломило от напряжения, пальцы вцепились в подол шелкового платья, на губах было солоно от пота. Усилием воли она заставила себя медленно вдохнуть раз, потом другой.
Почему у нее вдруг сорвался с губ этот вопрос? Как возник в голове? Она никогда раньше не задумывалась о матери, не пыталась даже представить, какой та была, — будто ее не существовало вовсе. Даже когда малышкой она видела при дворе других девочек в сопровождении квохчущих маменек, она не задавалась вопросом о том, что сталось с ее собственной.
Рука с и без того обкусанными ногтями сама потянулась ко рту. Ужасная, непоправимая ошибка! Ну как она могла спросить такое!
— Клаудия! — раздался громкий, требовательный голос.
Она закатила глаза.
— Клаудия, ну зачем прятаться в этих ужасных зарослях, — донеслось сквозь треск и шорох ветвей. — Крикни что-нибудь! Я никак не найду дорогу!
— Так, значит, ты все-таки прибыл, — со вздохом сказала она. — И как поживает мой будущий муженек?
— Я просто вне себя от раздражения, а тебе и дела нет. Послушай, здесь пять дорожек расходятся — по какой идти?..
Голос прозвучал совсем близко. Клаудия даже ощущала запах дорогого одеколона, которым обычно пользовался ее жених. В отличие от Эвиана, он не обливался им с ног до головы — аромат не был чрезмерным.
— По той, что направляется в сторону дома, — откликнулась она. — Хотя в это и сложно поверить.
— Прямо как в нашу помолвку. — Капризное бормотание начало удаляться. — Клаудия, да помоги же мне выбраться отсюда!
Клаудия скорчила гримасу — граф был еще хуже, чем ей помнилось.
Затрещали ломающиеся ветки. Девушка торопливо поднялась и разгладила платье, надеясь, что лицо у нее не слишком бледное. Слева живая изгородь закачалась под мощными взмахами клинка, проделывавшего в ней брешь. Оттуда показался Факс, вечно молчащий телохранитель графа. Обведя все вокруг стремительным взглядом, он раздвинул мешавшие ветви, и вслед за ним на поляну вышел стройный юноша. Губы его недовольно кривились.
— Только взгляни на мой костюм, Клаудия. Он испорчен, решительно испорчен. — Запечатлев на ее щеке холодный поцелуй, он добавил: — Можно подумать, что ты меня избегаешь.
— Так значит, тебя исключили из Академии, — бесстрастно сказала она.
Каспар пожал плечами:
— Я сам ее бросил. Слишком там скучно. Мать посылает тебе вот это.
Письмо было написано на листе плотной белой бумаги. На печати красовалась белая роза — эмблема королевы. Развернув свиток, Клаудия прочла:
Мое дорогое дитя!
Чудесное известие о близящейся свадьбе наверняка уже достигло Вас. Я уверена, что после стольких лет ожидания Вы должны испытывать не меньшее волнение, чем я сама. Каспар настоял на том, чтобы самому сопровождать свою невесту ко двору — таково нетерпение влюбленного! Вы составите ему прекрасную пару, а во мне, моя дорогая, Вы найдете любящую мать.
Клаудия сложила листок.
— Ты и правда настаивал?
— Нет, это она меня послала. — Носком ботинка он ткнул астролябию. — Жениться — такая скука, верно, Клаудия?
Та молча кивнула.
12
Все произошло не вдруг, и мы не смогли вовремя распознать, что что-то пошло не так, пока однажды, после разговора с Узилищем, уже уходя, я не услышал, как оно негромко, издевательски рассмеялось. От этого звука мурашки пробежали у меня по коже. Я стоял на пороге, и в памяти вдруг всплыла картинка, виденная когда-то в старинном манускрипте: огромная пасть Ада, заглатывающая грешников. Именно тогда я понял, что мы создали чудовище себе на погибель.
Дверь подалась с тягостным стоном — словно вздохнуло само Узилище. Судя по звуку, она простояла закрытой не одно столетие. Но никаких сирен не включилось — может быть, Инкарцерон знал, что ни одна дверь не выведет беглецов наружу?
Финн удержал Гильдаса, рванувшегося было вперед — сверху летел какой-то мусор и осыпалась дождем ржавчина. Дверь, сотрясаясь, чуть приоткрылась и застопорилась. Все замерли в нерешительности перед темной щелью, откуда тянуло холодом и каким-то странным, сладковатым запахом. Финн, не вытерпев, отшвырнул ногой обломки и навалился на дверь плечом. Налегая изо всех сил, он расширил щель настолько, что в нее можно было пролезть.
Гильдас подтолкнул его вперед.
— Посмотри, что там. Только осторожнее.
Финн оглянулся на Кейро, утомленно привалившегося к стене, вытянул из ножен клинок и боком проскользнул в щель. Внутри было так холодно, что изо рта при дыхании вырывался пар. Неровный пол шел книзу, под уклон. Финн сделал несколько шагов. Под ногами заскрипело, и он провалился по щиколотку. Наклонившись, потрогал рукой — пол был покрыт чем-то сыпучим, похрустывавшим и в то же время влажным. Подушечки пальцев закололо от холода.
- Предыдущая
- 25/78
- Следующая
