Когда боги глухи - Козлов Вильям Федорович - Страница 80
- Предыдущая
- 80/157
- Следующая
– Руки-то у тебя не дрожат? – внимательно взглянул на него Дерюгин. – Подправь, что говорил, да надо в уборной дверь поставить, петли я купил…
– Ташши из своих запасов бутылку краснухи, – оживился Тимаш. – Мигом твой сортир в лучшем виде оборудуем!
– И заодно уж в кладовке раму вставь.
– Без стекол?
– Ты еще вчера стекла вставил, – покачал головой Григорий Елисеевич.
– Вот башка! – вздохнул старик. – Когда об выпивке думаю, другое не упомнить…
Григорий Елисеевич любил смотреть, как орудует рубанком старик. Сам он не научился плотничать, зато замечал малейший брак и тут же заставлял переделывать. Поначалу целая бригада местных плотников трудилась на постройке дома, но постепенно она распалась, три шабашника еще с месяц стучали топорами, а потом и они ушли, не стерпели придирок Дерюгина. Он заставил их вытащить из фрамуг рамы и заново подогнать, потом переделать всю внутреннюю обшивку дома. Все это, хотя и с матом, плотники сделали, но когда Григорий Елисеевич стал заставлять их балкон переделывать – ему показалось, что он скособочен, – работники плюнули и ушли, даже не потребовав плату за последний день, – так крепко допек их Дерюгин. С тех пор и стучал по дому дед Тимаш. Он за три года привык к Григорию Елисеевичу, и тот привык к старику.
Сначала Дерюгин ходил как привязанный за ним и в каждую дырку нос совал. Плотников это больше всего и раздражало. А Тимаш только посмеивался:
– Иди гляди, Елисеич, я молоток поднял.
– Ну и что? – спрашивал Григорий Елисеевич, начисто лишенный чувства юмора.
– Можно, говорю, по гвоздю али нет?
– Чего меня спрашиваешь-то?
– Вдарю, да не так, – хихикал старик. – Потом снова заставишь перебивать?
И начинал распространяться про то, как служба избаловала «Лисеича», там солдатам что ни прикажешь – все сделают и заново десять раз переделают, а на «гражданке» по-другому, тут за переделки тоже надо платить…
А вообще они ладили. Надо заметить, что работу свою Тимаш выполнял добросовестно, а если где ошибется, так не спорил – исправлял.
– Лисеич, тут народ толкует, мол, Павла-то Абросимова – директора – забирают от нас в область, а батьку евонова, Дмитрия Андреевича, наоборот, из области посылают директором в школу. Чиво это они надумали поменяться?
Дерюгин на днях разговаривал с Дмитрием Андреевичем – он заглянул в Андреевку на часок, – действительно, осенью Абросимов принимает Белозерский детдом, это где-то в глуши, далеко от железной дороги.
Шурин толковал, что засиделся он в кресле секретаря райкома, сильно устает, да и возраст дает о себе знать… Григорий Елисеевич слушал, а сам думал, что дело тут не в усталости и возрасте – детдом это тоже не курорт! – скорее всего, Абросимов в чем-то проштрафился. Видано ли это дело: с первого секретаря райкома партии человека бросают на какой-то паршивый детдом!.. А сыну его, конечно, крупно повезло: из директоров школы – и прямо в обком партии!
Павел Дмитриевич приходил вчера и тоже советовался: жалко ему бросать школу, вон как он ее отстроил, оборудовал столярную и токарную мастерские. Дом начал строить для учителей. Андреевская десятилетка в области на хорошем счету.
Григорий Елисеевич слушал и помалкивал: пришел советоваться, а сам уже все для себя решил. Может, у Павла разжиться вагонкой? На Дмитрия Андреевича Дерюгин затаил обиду: когда тот на днях пожаловал в Андреевку, Григорий Елисеевич закинул было удочку насчет вагонки, дескать, кубометров пять хватило бы обшить весь дом и снаружи… Дмитрий Андреевич посмотрел в глаза и холодно отчеканил:
– Двадцать лет я отработал первым секретарем, сколько крови попортил, борясь с жульем и злоупотреблениями, так неужели, уходя с партийной работы, я замараю себя?
Дерюгин принялся было толковать, мол, у Супроновича доски сырые, им год сохнуть, в Климове, он слышал, фальцовки прорва… И потом не задаром же? Абросимов сдвинул черные брови, насупился и стал очень похожим на своего отца, Андрея Ивановича. Достав из кармана бумажник, выложил на стол двести рублей. Пододвинул деньги к Дерюгину и уронил:
– Внеси в кассу деревообрабатывающего завода и обязательно возьми квитанцию. А что сырая вагонка, так нам не к спеху, надо сложить на чердаке – и пусть себе сохнет.
– Я же не для себя – для всех, – пряча деньги, заметил Дерюгин.
– Очень прошу тебя, Григорий, не тормоши за шиворот Супроновича и Никифорова, – предупредил шурин. – Узнаю, что взял из стройматериалов без квитанции, – ноги моей в этом доме не будет!
Григорий Елисеевич не любил обострять отношения с родственниками: ведь ему жить с ними в доме бок о бок… Но, с другой стороны, было обидно, он ходит в лесничество, к Супроновичу, на стеклозавод, к путейцам, выпрашивает разные отходы, стекло, шпалы, обрезки… Этого добра-то сколько кругом! Не обеднеют… Железнодорожникам он заявил, что Федор Федорович Казаков просил отпустить для сарая старых шпал, оставшихся после ремонта пути. Бывшего мастера хорошо помнили и без звука дали две машины еще пригодных для строительства шпал. Заплатил только шоферу за доставку. Чего уж тут чиниться-то Дмитрию? Все одно уходит из райкома, мог бы и подбросить напоследок кое-чего из строительных материалов…
Не стал он высказывать Дмитрию Андреевичу свою обиду, потом при случае припомнит…
– … Андрей Иванович был первым человеком в Андреевке, – вывел Дерюгина из задумчивости негромкий голос Тимаша, – и сынок его, Дмитрий, вышел в люди, а теперя, гляди, и Пашка ихний пошел в гору! Я так думаю, Елисеич, кому чего уж на роду написано, тому и быть: одним – командовать людьми, другим – подчиняться.
– Андрей Иванович хороший хозяин был, – невольно взглянул на кучу разного хлама Дерюгин. – Вон сколько всего накопил… Даже капканы на волков берег! А и волков-то в наших краях давно нет.
– Я и говорю, Димитрий хоть силой и осанкой и уступает батьке, а в большое начальство вышел, потому как жила в нем абросимовская, властная, – продолжал Тимаш. – И вишь, сынок его от Шурки Волоковой, Пашка, туда же, в начальники! Вот и кумекай теперя, от бога им дано людьми командовать али своей головой всего достигают.
– Мало разве дурных бывает начальников? Вот у нас в армии…
– Ты вот до енерала не дослужился, – без всякого почтения перебил старик. – Значит, нету в тебе силы людями командовать, армиями… Я вот гляжу, в тебе есть хозяйственная жилка, ты ничего мимо дома не пронесешь – все в дом!
Дерюгин почувствовал, как к лицу прилила кровь, малейшее упоминание о генеральском звании вызывало в нем прилив злости: некоторые его бывшие сослуживцы давно стали генералами, а один даже маршалом. Как-то прочтя в «Известиях» об очередном присвоении воинских званий военачальникам и встретив там фамилию бывшего своего начальника штаба дивизии, Григории Елисеевич так расстроился, что весь день пролежал на тахте – дело было в Петрозаводске, – к нему тогда никто из близких не подходил. Лишь Алена, подобрав с полу газету и увидев, что так взволновало мужа, поняла его состояние. Потихоньку от него она вскоре куда-то подальше убрала из шифоньера сшитый в пятидесятые годы генеральский мундир…
Чертов Тимаш бьет по самым больным местам… И не прикрикнешь, не оборвешь! Заберет свой остро наточенный топор – и поминай как звали! Клиентов у плотника хоть отбавляй: пять или шесть иногородних строят сейчас дачи в Андреевке. Ладно, пьянство терпит, а уж дерзкие стариковские слова тем более надо стерпеть…
Между тем Тимаш отлично понял, что глубоко уязвил полковника в отставке, – хотя у него и остался один глаз, а все примечает. Строгая широкую доску рубанком, нет-нет и зыркнет на Дерюгина. Однако тот поднял с земли прутяную метлу на длинной палке и стал подметать с тропинки лепестки вишни. Кто хорошо знал Дерюгина, тот безошибочно определял, когда он сердится: хватался за какое-нибудь дело и начинал по-мальчишески шмыгать носом. В таких случаях Алена и дочери уходили в свои комнаты и не задевали его, пока не уляжется злость. Знали об этой привычке и в армии – тот самый бывший начальник штаба, которому недавно присвоили генеральское звание, прозвал его «фырчуном».
- Предыдущая
- 80/157
- Следующая
