Когда боги глухи - Козлов Вильям Федорович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/157
• Следующая

Математичке было двадцать три года, она была направлена в Андреевку после окончания Калининского педагогического института. Первый год в школе. Сейчас каникулы, чего в Андреевке торчит? Родом ведь из Осташкова. Все учителя давно разъехались: кто на юг, кто к родственникам, кто в дома отдыха. А эта осталась… Подумать только, одной забраться в такую глушь и купаться в заболоченном озере! Наверное, не знает, что здесь купаться опасно…

– Добрый день, Павел Дмитриевич, – выйдя из кустов, одетая и причесанная, поздоровалась Ольмина. – А чего вы не купаетесь?

Не заметно, что очень уж смущается, что он увидел ее в чем мать родила.

– Я не знал, что вы такая любительница природы, – сказал он.

– Вы много чего не знаете… – туманно ответила она. Высокая, в брюках, с длинными светло-русыми волосами, спускающимися на спину и плечи, зеленоватые глаза смотрели весело.

– Вы разве не знали, что здесь купаться опасно?

– А что, тут живет водяной?

– Это озеро без дна, может засосать, как в трясину.

– А зачем мне дно? Я люблю воду, – беспечно болтала она. – Это не вы кричали? Я уж подумала, не тонет ли кто.

– Я кричал?.. – удивился он. – Вам, верно, почудилось.

– Наверное, это водяной… – глядя на него, улыбалась она.

– Я думал, вы уехали в Осташков, – почувствовав смущение и злясь на себя за это, сказал Павел Дмитриевич.

– Мне здесь нравится, – ответила она. – Правда, этому озерку далеко до нашего батюшки Селигера, но… – Она вдруг умолкла.

– Что «но»?

– Я, наверное, в душе язычница, меня влекут к себе дикие, глухие места, где раньше лешие и ведьмы водились… Разве я думала, что вас встречу здесь?

– Я тоже не думал…

– Зачем вы меня сфотографировали? – помолчав, спросила она.

– В журнал пошлю, – улыбнулся он.

Золотистые волосы ее обсохли, закурчавились на концах, серые с зеленью глаза не мигая смотрели на него.

«До чего же красивая! – подумал он. – Как же я этого раньше не замечал?..»

– Я не нахожу слов, – пробормотал он.

– Ну и молчите, – улыбнулась она.

Он еще какое-то время стоял столбом, чувствуя, как в груди стучит сердце. От ее волос пахло чем-то хмельным, губы будто медом вымазаны.

– Инга Васильевна, не обижайтесь на меня, но вы меня удивили, – каким-то чужим, деревянным голосом произнес Абросимов. – Дико все это и… глупо. Я ведь женат и люблю свою жену. И никогда ей еще не изменял.

Инга Васильевна пристально посмотрела ему в глаза, легонько толкнула кончиками пальцев в грудь, улыбнулась:

– За что вы мне и нравитесь! Большой, наивный, очень правильный.

Он смотрел на озеро, над которым застыло большое белое облако, ветерок чуть заметно шевелил прибрежные камыши. Он знал, что никогда теперь не забудет, как высокая длинноногая девушка с длинными волосами, облитая солнцем, горделиво выходила из воды…

В школе они встречались каждый день, вежливо раскланивались, иногда перебрасывались незначительными репликами. Замечал ли он что-нибудь в ее зеленоватых, иногда почти прозрачных глазах? Пожалуй, скрытую насмешку. Может, поэтому он обрывал разговор и шел по своим делам. Она могла громко рассмеяться, сказать резкость, а он поддерживал свой авторитет директора средней школы, старался со всеми быть ровным, вежливым. Наверное, он чувствовал, что математичка проявляет к нему интерес, но, будучи по натуре несамонадеянным, считал, что ей доставляет удовольствие не только его, а всех мужчин в школе поддразнивать. Она была самой симпатичной из всех женщин в школе.

– Наверное, если бы я сейчас ушла, вы бы и не заметили, правда? – услышал он за спиной насмешливый голос Ольминой.

Он повернулся к ней: Инга Васильевна сидела на большом сером пне и расчесывала свои длинные волосы.

– Я вас напугала? – глядя на него снизу вверх, спросила она. На губах ее играла легкая улыбка.

– Скорее, удивили, – ответил он.

– Я многих удивляю. Наверное, поэтому мне трудно будет выйти замуж.

– Вам? Трудно? – искренне удивился он.

– Вы сняли камень с моего сердца, – засмеялась она. – А я уж подумала, что вы меня принимаете за… – Она запнулась, не зная, с чем себя сравнить. – За сосну.

– Хотя вы и колючая, я подобрал бы для сравнения другой эпитет: береза!

– Вам не кажется, что мы оба говорим глупости? – без улыбки произнесла она. Расческа на длинной ручке замерла в ее тонкой руке. – Ну ладно, я взбалмошная женщина…

– Теперь вы мне мстите?

– А вы – солидный товарищ, не изменяющий своей жене, почему вы глупости говорите? Сравнить девушку с березой способен бездарный поэт. Слишком уж стершееся сравнение. Кстати, сосны и ели мне больше нравятся, чем березы. В них мощь, независимость, романтичность. Сосна никогда к дубу не склонится, как эта пресловутая береза.

– И все-таки, как вы здесь оказались? – помолчав, спросил он.

– Я люблю это озеро… У него нет дна, – невинно взглянула она ему в глаза. Сейчас они у нее были прозрачными, зеленый ободок стал чуть заметным, а коричневые крапинки вообще пропали. – Знаете, на кого вы сейчас похожи? На одного известного артиста…

Павлу никто не говорил, что он похож на какого-то артиста, а вот на деда – это он слышал от родственников. Рослый, с густыми темными волосами, крупным абросимовским носом, он, наверное, был самым высоким в Андреевке. Да и вряд ли кто-либо мог ему противостоять, если бы схватились врукопашную. Он и Вадима Казакова клал на обе лопатки, а это было не так-то просто: двоюродный брат один мог справиться с двумя противниками, он знал кое-какие приемы.

– Я таких женщин, как вы, еще не встречал в своей жизни… – произнес Павел Дмитриевич.

– Это комплимент или… наоборот? – насмешливо посмотрела ему в глаза Инга Васильевна.

– Вы красивая, но…

– Безнравственная? – подхватила она. – А вообще, искушение святого Антония не состоялось… Вы – праведник, Павел Дмитриевич, и ваша жена может гордиться вами.

– Оставьте в покое мою жену, – с досадой произнес он.

– Я ей завидую…

Женившись на Лиде Добычиной, Павел Дмитриевич был убежден, что он сделал верный выбор: жена родила ему сына Валентина и дочь Ларису. Сыну – три года, а девочке – полтора. Покладистая, веселая, никогда не унывающая Лида накрепко вошла в его жизнь. Она была единственной женщиной у него.

Математичка нынче повергла его в смятение. В ней была какая-то тайна, нечто запретное, чего он еще не испытал в своей жизни.

Она встала, волосы ее высохли, распушились, в глазах заплескалась озерная зелень, в расстегнутом воротнике рубашки видна белая высокая шея.

– Вы хотите меня поцеловать? – тихо спросила она. – Или высечь розгами за безнравственное поведение?

– Я и сам не знаю, чего я хочу, – вырвалось у него. Отвернувшись, посмотрел на камыши – там опять громко взбулькнуло. Облако передвинулось к дальнему краю озера, ветер взрябил на плесе воду.

– Вы мне нравитесь, Павел, – серебристым ручейком журчал ее голос.

– Инга Васильевна, пойдемте домой, – тихо проговорил он.

Инга Васильевна вообще не походила на других учителей, казалось, при ее довольно узкой и скучноватой профессии математика и быть бы ей синим чулком, а Ольмина, наоборот, считалась в школе самой модной женщиной. Первой стала приходить на занятия в расклешенных брюках и клетчатой рубашке, ходила на танцы в клуб, участвовала в художественной самодеятельности. Читала со сцены Блока, Ахматову, молодых популярных поэтов. Помнится, этой зимой приехал на несколько дней в Андреевку Вадим Казаков, в клубе на танцах увидел Ольмину и поинтересовался у Павла, мол, откуда в поселке взялась такая глазастая и длинноногая. Павел небрежно ответил, что это его математичка, характер у нее отвратительный, но дело свое хорошо знает. Вадим станцевал с Ингой Васильевной танец, а потом она стала танцевать с пижонистым инженером стеклозавода, он ее и проводил до дома. Вадим еще пытался расспрашивать про математичку, но Павел не поддержал разговор…

В Андреевку они возвращались по пустынной лесной дороге – по обеим сторонам сосны, ели, красноватый чистый бор просматривался далеко. Наезженная машинами проселочная дорога была усыпана золотистыми иголками, кое-где между колеями росли кустики конского щавеля. У Инги походка легкая, голову она держит высоко, волосы сияют расплавленным золотом. Наверное, перед выходом к железнодорожному переезду, откуда виднелись первые дома, Павел Дмитриевич машинально замедлил шаги, потому что девушка неожиданно остановилась, насмешливо посмотрела ему в глаза:

• Предыдущая
• 52/157
• Следующая