Молитва для ракетчика - Козлов Константин - Страница 8

• Предыдущая
• 8/57
• Следующая

На вокзал он прибыл ровно за полчаса до отправления. Благо дело, мимо единственной на Перевалке шестнадцатиэтажки, в который Давыдовы снимали квартиру, ходили автобусы и шестого, и четвертого маршрута. Справедливо полагая, что покушения на семейный финансовый запас ему вполне благополучно удалось избежать, майор решительно принялся тратить командировочные. На привокзальной площади он зашел в магазин с названием из недавнего социалистического прошлого «Ленторг» и взял бутыль полутемного «Афанасия», а в газетном киоске — свежий номер «Севера». Когда-то на него было не подписаться, журнал печатал неплохие вещи, а теперь едва выживал. Хотя марку пытался держать. До отъезда делать было нечего. Майор направился на перрон. Пассажиров было немного, большей частью военные, пограничники и милиция, спешащие по государевым делам. Несколько гражданских из числа направляющихся в Мурманск челноков, несостоявшихся педагогов и инженеров, так и не ставших средним классом новой России, бдительно стерегли тележки со сложенными на них пустыми клетчатыми баулами. Самой многочисленной группой был какой-то детский фольклорный коллектив, возвращающийся домой со смотра-конкурса. Руководитель «команды» только и успевал собирать резвящихся подопечных в кучу.

Поезд прибыл вовремя. Анатолий подхватил сумку, набитую провизией, — заботливая супруга нагрузила столько еды, что ее с запасом хватило бы стандартному отделению на неделю, и направился к своему вагону. У входа предъявил проводнику билет и чинно проследовал в купе. Место Давыдову досталось верхнее, что и к лучшему, можно сразу же завалиться на свою полку. Делай, что нравится: спи, читай, никому не мешаешь. Купе оказалось частично занятым. Места напротив занимали тетенька неопределенного возраста в повязанной наглухо косынке и с полным отсутствием на лице следов какой-либо косметики и молодой человек в строгом темном костюмчике и темной же рубашке с белым воротником, как у священника. Давыдов поздоровался, повесил куртку и шапку, достал из сумки необходимые причиндалы и забросил ее в багажное отделение.

— Далеко едете? — осведомилась соседка.

— Не очень, — бодро ответил Давыдов, по въевшейся привычке не открывая незнакомым людям пункта назначения, — завтра ближе к обеду выходить.

— Устраивайтесь внизу, — предложил ему мужчина, — все равно место пустое от самого Санкт-Петербурга, за весь день никто так и не сел. — В его голосе присутствовал акцент, как у жителей западных областей Белоруссии или Украины. Да еще этот «Санкт-Петербург». Собеседник из местных сказал бы «Ленинград» или «Питер». Санкт-Петербург — уж очень это официально, не употребительно для местного наречия. Сосед был явно иностранцем, скорее всего, поляком. Причем не просто поляком из числа жителей наших приграничных с Польшей областей, а именно «польским» поляком.

— А вы, часом, не из Польши? — вежливо поинтересовался майор.

— То так, — невозмутимо ответил пассажир.

— А сюда каким ветром?

— По делам веры.

— Пан — священник? — Давыдов выложил на столик припасы и водрузил своего «Афанасия».

— Миссионер, у нас в Чупе[20] своя миссия.

— От католической церкви? Здесь не очень-то много католиков, большей частью православные и протестанты, — решил блеснуть знанием вопроса майор. Мужчина ответить не успел, в разговор вмешалась соседка по купе.

— Мы официальную церковь не признаем. Сын божий изгнал кнутом менял из храма, — непререкаемым тоном возвестила попутчица.

— А какой конфессии вы придерживаетесь? — осторожно осведомился оторопевший Давыдов.

— Мы представляем Христианскую церковь истинного Бога.

— А здесь что делаете? — спросил майор, стараясь вспомнить, что это за религиозное течение такое.

— Помогаем людям, разъясняем Библию. Правильно толкуем постулаты правильной веры.

— А разве Господь не оставил человеку свободу выбора? Каждый должен сам прийти к нему. Разве может Библия быть превратно истолкована? Ее и писали для того, чтобы изложить учение верно, — возразил Анатолий. Соседка не ответила, демонстративно водрузила на нос очки с линзами, как от морского бинокля, достала стопку журналов «Сторожевая башня» и принялась их неторопливо изучать. Попутчик достал толстую книгу в мягком клеенчатом переплете и уткнулся в нее. Разговор угас. Поезд тронулся, зашла проводница со своими обычными вопросами про билеты и постельные принадлежности, предложила стандартный набор из чая, кофе и печенья и удалилась. За окнами темнело, за Чалной[21] стемнело окончательно. Мелькали заснеженные елки и сосны, тусклые фонари освещали укрытые белым одеялом полустанки и перроны. Давыдов свинтил с «Афанасия» колпачок, покосился на соседку, подумал и, достав походную эмалированную кружку, налил в нее пиво. Употребление «из горла» она бы точно не одобрила. На всякий случай предложил соседу:

— Угощайтесь.

Тот невозмутимо покачал головой и снова погрузился в чтение, но на спутницу предложение возымело совсем иное действие.

— Как вы можете греху предаваться по собственной воле? И других к тому склонять?!

— Да, а что такое? В чем, собственно, дело? — удивился майор.

— Пьянство — грех!

— При чем здесь пьянство? Сейчас у вас что — какой-то пост?

— Дело не в постах! Человек верующий должен воздерживаться от винопития. Беречь чистоту внутреннюю.

— При чем здесь внутренняя чистота? Да и между пьянством и разумным употреблением две большие разницы. В церкви причащают, между прочим, вином. И это грехом не считается, во всяком случае, в православии. Еще в старые времена говорили, что «веселие Руси есть питие», именно «питие», а не «пити», — процитировал древнего князя майор, — именно так, между этими понятиями разница есть.

— Официальную церковь мы не признаем, а пьянство — оно и есть пьянство, — тон у тетки был непреклонен, как у Джордано Бруно перед судом священной инквизиции.

— Пан майор — историк? — разрядил обстановку поляк.

— Каждый человек должен знать свою историю.

— То так, — кивнул поляк и с иронией продолжил, — приверженность русских к винопитию подтверждают многие исторические источники.

— Скорее, это выгодно некоторым западным любителям «общечеловеческих ценностей» — представлять русских беспробудными пьяницами. Что-то я не припомню: это не в Речи Посполитой шляхтичи славились как завзятые выпивохи и рубаки? — парировал офицер.

— То так, — улыбнулся сосед и миролюбиво поднял руки вверх, признавая свое поражение. Попутчица демонстративно принялась листать свои журналы. Купе снова превратилось в избу-читальню. Время бежало неторопливо. За окном проклюнулся ущербный белый месяц и стал заливать холодным светом заснеженные просторы. В северных широтах ландшафт и климат очень сильно зависят от расстояния. На юге ничего такого нет. А здесь какие-то сто километров — и ты попадаешь из поздней осени в разгар зимы или из зимы в весну. Весной путешествовать особенно интересно. В Мурманске метель и мороз, а в Петрозаводске люди ходят в шортах и рубашках с коротким рукавом. В Североморске еще сугробы не растаяли, а в Лоухах расцветают первые подснежники. Если в мае едешь на север, создается впечатление, что двигаешься вместе с весной. Теперь он путешествовал с точностью до наоборот. Чуть припорошенные снегом леса сменили глубокие сугробы, сосны были укутаны огромными снеговыми шапками, на озерах появился ледок, и только быстрые лесные речки еще не поддавались морозному дыханию холодного Севера.

Давыдов допил свое пиво и отправился мыть кружку. Горячую воду он добыл из титана, ополоснул емкость и задумался: куда бы вылить воду. Он уже было прицелился воспользоваться сливом ниши с краном и вывеской «питьевая вода», как его застала за этим занятием проводница.

— Зайдите и помойте свою чашку у меня. Что вы мучаетесь?

— Спасибо, — поблагодарил Анатолий. — По графику идем?

• Предыдущая
• 8/57
• Следующая