Первая жертва - Элтон Бен - Страница 42

• Предыдущая
• 42/75
• Следующая

— Капитан, это военный госпиталь, мы заботимся о живых, а не о мертвых. Когда пациенты умирают, мы хороним их, и точка, это все, ту-ту, пока-а. Затем мы готовим их постели для следующего бедолаги из очереди, в которой, похоже, стоят все молодые люди Европы. Именно это мы и сделали в ту ночь, и, надеюсь, вы не сочтете меня черствой, если я скажу, что когда мы завернули Аберкромби в одеяло, я подумала, что он хотя бы больше не напишет никакой чепухи о чести и славе войны. «Да здравствует Англия», ха! Чушь. Совершеннейшая чушь. Здесь здравствует только смерть. Да здравствует наш покойный виконт Аберкромби, мертвый окончательно и безоговорочно.

Теперь они в молчании возвращались к замку.

— Значит, Аберкромби вам не нравился? — спросил Кингсли.

— Ну, я бы так не сказала. Конечно, я не очень хорошо его знала, и его состояние не располагало к тесному общению, почему он к нам, кстати, и попал. Но я не могу сказать, что он мне не нравился, мне просто не нравились его стихи.

— Вы обсуждали с ним поэзию?

— Я со многими обсуждаю поэзию. Я веду маленький кружок для пациентов и их приятелей. Врачи думают, что футбол и пробежки на свежем воздухе приносят больше пользы, но в свободное время мне позволяют пробовать и что-то другое. Я считаю, что некоторым ребятам это немного помогает, ну, в смысле, помогает забыть обо всем. По-моему, зачастую написать что-то легче, чем сказать.

Кингсли вспомнил презрительные слова Шеннона.

— В наши дни все до единого поэты, — пробурчал он себе под нос.

— Простите?

— Ничего. Просто один мой… коллега кое-что сказал мне на эту тему. Кстати, вы его знаете. Капитан Шеннон.

— А, да, капитан Шеннон, — сказала она, а затем добавила: — Он сказал, что побывал у меня в постели?

— Ну… да. Господи. Кажется, он что-то упоминал..

— Ха. А еще говорят, что женщины — сплетницы.

— Ну, он ничего такого не сказал…

— Неудивительно. Капитан Шеннон не из тех, чьи сексуальные предпочтения могут расположить к нему женщин.

Кингсли никогда раньше не встречал такой прямолинейной женщины.

— Да, хм, кажется, мы говорили о вашем поэтическом кружке?

— Да. По-своему проект был успешным. Мы встречались, я поощряла их попытаться выразить себя на бумаге. Я время от времени выпускаю журнальчик, в нем всего пара листков, с лучшими, на мой взгляд, стихами. Если хотите, я вам покажу. Мне даже удалось напечатать несколько стихов в «Манчестер гардиан».

— Аберкромби в ваш кружок ходил?

— Ну, он ведь пробыл здесь недолго. Он пришел на одно занятие перед тем, как его убили, но сидел просто так и сказал, что ему нечего мне показать. Сказал, что ему уже давно не хочется ничего писать. Неудивительно, если учесть, какую поразительную чепуху он писал до этого. Думаю, его страшила его собственная репутация. Мне кажется, после того, как достигнешь такого большого успеха, довольно трудно предпринять очередную попытку.

— Да, возможно.

— Единственное, что он действительно хотел знать, это смогу ли я достать для него зеленый конверт, но он обратился не по адресу; у меня нет таких полномочий. Я сказала ему, что ему поможет главный офицер медицинской службы.

— Зеленый конверт?

— Да, зеленый конверт.

Кингсли чуть было не спросил у нее, что такое зеленый конверт, но вовремя понял, что это, вероятно, как-то связано с военными и поэтому он, как военный полицейский, должен знать о таких вещах. С этим вопросом придется повременить.

Поэтому он молча наблюдал, как она проворно перелезла обратно. Муррей была грациозная, спортивного сложения девушка, и Кингсли нравились ее боевой дух и пыл. Он хотел бы довериться ей. Но не мог, поэтому попросил отвести его в комнату, где умер Аберкромби. Они прошли обратно мимо площадки, где продолжались неторопливые игры и упражнения. Игра в крикет перед замком закончилась, и теперь здесь воздвигали сцену.

— Сегодня у нас будет концерт, если дождь не пойдет, — объяснила Муррей. — Пятый батальон отдыхает, и у них есть театральная труппа. Они устраивают представление на нашей территории. Мы все приглашены.

— Пятый батальон был подразделением Аберкромби, верно?

— Кажется, да. Если честно, для меня все батальоны одинаковые.

Сестра Муррей отвела Кингсли в замок, интерьер которого определенно некогда был великолепен, однако сейчас все заполонили военные. Повсюду, куда ни глянь, слонялись унылые фигуры в хаки. На Кингсли замок тут же нагнал тоску; даже воздух здесь казался тяжелым от кошмаров. Вдохнув, он почувствовал запах страха. Люди были везде, они хромали, ковыляли, волочили ноги, спотыкались, просто стояли. И смотрели в одну точку. Видимо, смотреть в одну точку было самым типичным занятием обитателей замка. В общем, замок представлял собой огромный эвакуационный пункт; многие из бродивших по коридорам солдат всего несколько дней назад были на фронте.

Поднявшись по роскошной лестнице, они, довольно долго пропетляв, добрались до коридора, где находились палаты Аберкромби и Хопкинса. В этом же коридоре был замечен таинственный офицер.

— Вот здесь раньше лежал Хопкинс, — сказала Муррей, когда они прошли одну из дверей, — а вот это — личная палата Аберкромби.

Она повернула ручку и открыла дверь.

На кровати лежал мужчина. И неистово мастурбировал. Кишели помедлил у двери, но сестра Муррей прошла мимо него. Сам же пациент никого не замечал.

— Он делает это до тех пор, пока член не начинает кровоточить, но и после этого продолжает его теребить, — хладнокровно сказала Муррей. — Кажется, он не замечает, что протер кожу на члене до дыр. Он вообще ничего не замечает. Поразительно, правда? Направивший его сюда офицер медицинской службы сказал, что в окопах он занимался этим без остановки. Другие ребята не смогли это выносить — наверное, неприятно, когда рядом с тобой такое творится. Вы слышали о Фрейде?

— Конечно.

— Интересно, что бы он на это сказал?

— Думаю, он счел бы это доказательством всех своих теорий.

— Да, он бы предположил, что бедняга думает о своей матери.

Кингсли поразился столь грубой шутке, но не смог сдержать смех.

— Вот здесь мы и нашли Аберкромби, — сказала Муррей, глядя на лежащего в кровати пациента. — На этом самом месте, с пулей в голове. Насколько я помню, следов борьбы не было.

Впервые за свою долгую и разнообразную практику работы в качестве полицейского Кингсли присутствовал на месте убийства, где в ходе следственной работы на кровати мастурбировал обнаженный мужчина. Он пытался не обращать на него внимания, но это было нелегко, особенно если учесть, что, дергая член, мужчина хрипел и стонал.

— А-а, о-о, а-а.

— С пулей в голове, говорите? Она не прошла навылет?

— Нет, вся кровать была в крови, но ничто не указывало на то, что пуля вышла из затылка. Когда его перевернули, я увидела, что выходного отверстия не было.

— О-о, а-а-а, о-о, а-а-а.

— Видимо, у него был очень крепкий череп. Как долго Аберкромби жил в этой комнате?

— Он пробыл здесь неделю.

— Что вы можете о нем сказать? О его поведении? Настроении?

— А-а-а, о-о-о.

— Ну, он не лежал, словно в трансе, и не издевался над собой, как этот парень. Я бы сказала, что он был скорее вымотан эмоционально, нежели контужен. Он был очень тихий, но в здравом рассудке. Полагаю, мы бы дали ему неделю-другую отдохнуть, немного привели его в порядок и отправили обратно на фронт. Знаете, что бы там ни говорили, нам удается отправить три четверти из них обратно. Симулянтов в британской армии нет.

— А-а-а-а-а-а-а!

Пациент закричал, и они оба повернулись как раз в тот момент, когда он кончил.

— Не знаю, откуда у него берется такое количество, — сказала Муррей. — Кажется, у него бесконечный запас.

Она нашла полотенца и вытерла мужчину.

— Спасибо, Мод, это было прекрасно, — пробормотал пациент.

— Он всегда благодарит Мод, — объяснила сестра Муррей. — Не знаю, кто такая эта Мод, но, наверное, девушка она очень усердная.

• Предыдущая
• 42/75
• Следующая