Последняя милость - Пенни Луиз - Страница 83

— Да, пожалуй.

Бювуар протянул свой бокал. Он впервые смотрел хоккейный матч без пива и чипсов, но, как оказалось, вино и сыр были ничем не хуже. Ему нравилось такое изысканное дополнение к игре. И ему определенно начинал нравиться агент Лемье. До сегодняшнего вечера он воспринимал его как подвижный предмет мебели, нечто вроде кресла на колесиках. Вещь, несомненно, полезная, но вы же не станете завязывать дружеские отношения с креслом? Однако сегодня, когда они разделяли горечь унизительного поражения их команды в игре с этими паршивыми «Нью-йоркскими рейнджерами»,

Лемье показал себя стойким и понимающим союзником. Так же, как Габри и Оливье, надо отдать им должное.

Зазвучал знакомый мотив «Хоккейный вечер в Канаде», и Бювуар встал, чтобы размять ноги. Старший инспектор Гамаш сидел в кресле в другом конце гостиной и звонил по телефону. Бювуар направился к нему.

— Томас пропустил еще одну шайбу, — сказал он.

— Я видел. Он слишком далеко вышел из ворот.

— Это его тактика. Устрашение противника.

— Ну и как, срабатывает?

— Не сегодня, — вздохнул Бювуар, забрал пустой бокал шефа и отнес его Габри.

Чертов Томас! Даже он сыграл бы лучше. Пока шла реклама, Бювуар представлял себя в воротах «Монреаль Канадиенс». Но он не был вратарем. Он был нападающим. Бювуар любил быть в центре внимания, любил стремительное скольжение на коньках, учащенное дыхание, звук, с которым шайба ударяется о клюшку, и сердитое мычание прижатого к борту противника.

Нет, инспектор достаточно объективно оценивал себя и понимал, что ему никогда не стать вратарем.

Вратарем был Гамаш. Именно он был тем игроком, который всегда спасал ворота их команды.

Бювуар взял у Габри наполненный бокал, отнес его обратно и поставил на стол, рядом с телефоном. Гамаш благодарно кивнул.

—  Bonjour? — Гамаш услышал знакомый голос, и его сердце екнуло.

—  Oui, bonjour,я говорю с мадам Гамаш, библиотекарем? Я слышал, что у вас есть читатели, которые запаздывают со сдачей книг?

— У меня есть муж, который постоянно запаздывает, и он большой любитель книг, — рассмеялась Рене-Мари. — Привет, Арман. Как твои дела?

— Элеонора Аллер.

Последовала пауза, после которой Рене-Мари сказала:

— Благодарю за исчерпывающую информацию, Арман. — И нараспев, как будто пробуя слова на вкус, добавила: — Элеонора Аллер. Красивое имя.

— И красивая женщина, если верить тому, что я о ней слышал.

После этого он рассказал Рене-Мари все. Об Элеоноре, о ее подругах, об Индии и о дочери. О трещине в сосуде и о том, как Эл стала бездомной нищенкой. О Сиси, которую в десять лет забрали из дому и отдали на воспитание бог весть кому. О том, как она искала мать и как эти поиски привели ее в Три Сосны.

— Но почему она решила, что ее мать находится именно там? — спросила Рене-Мари.

— Из-за узора, который Элеонора Аллер нарисовала на елочной игрушке. Шар Li Bien.Этот шар был единственной вещью, которая осталась у Сиси на память об Эл. Ей либо кто-то сказал, либо она сама догадалась, что три сосны, изображенные на шаре, символизируют деревню, в которой ее мать родилась и выросла. Сегодня днем мы разговаривали со старожилами, и они вспомнили Аллеров. У них был только один ребенок. Дочь по имени Элеонора. Они уехали из деревни почти пятьдесят лет назад.

— Значит, Сиси купила дом в Трех Соснах, чтобы найти свою мать? Но почему именно сейчас? Почему не много лет назад?

— Не думаю, что нам когда-то удастся это узнать наверняка, — сказал Гамаш и сделал небольшой глоток вина. В трубке приглушенно звучала мелодия «Хоккейного вечера в Канаде». В этот субботний вечер Рене-Мари тоже смотрела хоккей. — Томас сегодня явно не в форме, — заметил он.

— Ему нельзя было так далеко выходить из ворот. «Рейнджеры» уже раскусили его тактику.

— У тебя нет никаких соображений по поводу того, почему Сиси внезапно решила разыскать свою мать?

— Ты говорил, что Сиси собиралась встретиться с представителями американской компании по поводу каталога.

— Ты видишь какую-то связь?

— Я подумала, что, возможно, она не хотела связываться с матерью, пока не почувствует, что преуспела в жизни.

Гамаш задумался над словами жены. На экране игроки разыграли шайбу, «Монреаль Канадиенс» пошли в атаку, но почти сразу же потеряли шайбу, и «Рейнджеры» начали стремительную контратаку. Бювуар и Лемье со стоном опустились на диван.

— Американский контракт. — Гамаш кивнул. — И книга. Мы полагаем, что именно из-за нее Эл бросила свое обычное место на автобусной станции и перебралась к «Огилви». Сиси заказала рекламные плакаты. Один из них вывесили на автобусной станции. Должно быть, Эл увидела его и поняла, что Сиси ее дочь. Поэтому она отправилась к «Огилви» в надежде разыскать ее.

— А Сиси искала ее в Трех Соснах, — сказала Рене-Мари. Ей было больно думать о двух искалеченных жизнью женщинах, которые отчаянно пытались найти друг друга.

Гамаш представил себе хрупкую, маленькую фигурку Эл. Представил, как старая, замерзшая женщина шаркающей походкой бредет по обледенелым улицам Монреаля, оставив свое теплое место на решетке подземки, и ее согревает только надежда на встречу с дочерью.

— Бей! Бей! — доносились до него возгласы из другого конца гостиной.

— Он бьет! Он забрасывает шайбу! — завопил комментатор, и хоккейный стадион «Новый Форум» взорвался аплодисментами. Бювуар, Лемье, Габри и Оливье бросились обниматься, пританцовывая от радости.

— Ковальски! — крикнул Бювуар, которому не терпелось поделиться новостью с шефом. — Наконец-то. Три один.

— Чем занималась Сиси в деревне? — спросила Рене-Мари. Она выключила телевизор, чтобы полностью сосредоточиться на разговоре с мужем.

— Ну, она думала, что любая из достаточно пожилых женщин может быть ее матерью, потому расспрашивала их всех.

— А потом нашла свою мать у входа в «Огилви», — сказала Рене-Мари.

— Должно быть, Эл узнала Сиси. Наверное, она подошла к ней, и Сиси не обратила на нее внимания, думая, что это обычная уличная бродяжка. Но Эл не отставала. Она пошла следом за Сиси, возможно, даже окликнула ее по имени. А когда Сиси и после этого продолжала игнорировать ее, решив, что нищенка прочитала ее имя на плакате, Эл в отчаянии распахнула одежду и продемонстрировала кулон на своей груди. Полагаю, что после этого Сиси застыла на месте. Она помнила этот кулон с детства. Его сделала Эмили Лонгпре, и второго такого просто не было.

— И тогда Сиси поняла, что эта женщина ее мать, — тихо произнесла Рене-Мари, пытаясь представить себе эту сцену и то, что в этот момент должна была чувствовать Сиси. Она так стремилась найти свою мать. Так страстно желала, чтобы мать не просто была рядом, но и гордилась ее успехами. Мечтала оказаться в теплых, родных объятиях.

И вдруг она видит перед собой Эл. Вонючую, пьяную, жалкую нищенку. Свою мать.

Что происходило в этот момент в душе Сиси?

Она совершенно потеряла голову. Рене-Мари догадывалась, что случилось потом. Сиси схватилась за кулон и сорвала его с шеи матери. Затем она сдернула свой длинный шарф, набросила его на шею Эл и начала затягивать все туже и туже.

Она убила свою мать. Чтобы скрыть правду, как она делала это всю свою жизнь. Наверняка все происходило именно так. Другого объяснения происшедшему просто не было. Сиси могла совершить убийство, чтобы спасти потенциальный контракт с американцами, который она могла бы потерять, если бы они узнали, что матерью создательницы Li Bienи Be Calmбыла старая бездомная алкоголичка. Правда, Сиси могла убить и из опасения стать всеобщим посмешищем. Ведь эта сцена разыгралась у порога самого популярного универмага Монреаля накануне Рождества.

Хотя, скорее всего, в тот момент Сиси вообще ни о чем не думала. В своих поступках она руководствовалась инстинктами, так же, как и ее мать. А основным инстинктом Сиси было немедленное избавление от всего, что было ей неприятно, от любых источников раздражения. Она просто вычеркивала их из своей жизни. Как вычеркнула мягкотелого, апатичного мужа и нескладную, замкнутую дочь.