Выбери любимый жанр

Дневник свекрови - Метлицкая Мария - Страница 38


Изменить размер шрифта:

38

Мы вернулись домой. Илюшка – просто богатырь, загорелый и крепенький, как свежий и румяный персик. Болтает без умолку. Вижу, как муж по нему соскучился.

А Данька… Из комнаты не вышел. Я зашла сама. Лежит, отвернувшись к стенке. Я села на край кровати. Взяла его за руку. Он захлюпал носом.

Я гладила его по голове и приговаривала:

– Ничего, сынок, все обойдется. Человек на многое способен. Да и потом, что страшного произошло? Все, слава богу, живы и здоровы.

Он повернулся. Глаза, полные слез. Сердце оборвалось. Бедный мой ребенок! Нелепый и бестолковый! Самый родной и любимый на свете! Я все ему простила в ту же секунду.

Какие обиды? Он страдает. Остальное не имеет никакого значения!

Обстановочка в доме – врагу не пожелаешь. Муж бурчит, что ему надоели Данькины капризы. Что пора, наконец, становиться мужиком. Что во всем виновата, разумеется, я и только я. Всю жизнь баловала, жалела и во всем потакала.

Он врывается в комнату к сыну и требует объяснений. Кричит, чтобы тот встал с постели и устроился на работу. Занялся ребенком. Прибрал в комнате.

Данька сначала молчит, а потом начинает хамить. Кричит, чтобы отец закрыл дверь с другой стороны. Говорит, что сам во всем разберется. Чтобы все оставили его в покое.

Мужа, естественно, это только распаляет, и скандал набирает силу. Илюшка рыдает и прячется за диван.

Я пытаюсь объяснить мужу, что так действовать нельзя. Что Илюша превращается в неврастеника, что у меня совсем сдают нервы, что Данька тоже не в лучшей форме.

Он не слушает. Говорит, что это я создаю в доме невозможную обстановку. Я!!!

Ох, мужики! Самые умные из вас… Какие же вы толстокожие, право слово! Не могут они прочувствовать ситуацию, не могут усмирить собственную гордыню. Не могут принять то, что без всяких объяснений нужно просто принять. Как факт. И смириться. Два мужчины в доме – наверняка конфликт.

Нет, конечно, муж во многом прав. По сути. А по форме? Но он говорит, что форму искать не собирается. Много чести. И продолжает свои «наезды».

Я боюсь, что Данька уйдет из дома. Куда?

Муж отвечает:

– Пусть катится на все четыре стороны. И учится быть мужиком и отвечать за свои поступки.

А я боюсь, что Данька окончательно сорвется и наделает глупостей. Начнет поддавать. Куда его занесет? Кто знает?

Я прошу мужа пожалеть сына. Он говорит, что я – полная дура и лучше бы мне пожалеть себя.

– Посмотри на себя в зеркало! – кричит муж. – Ты превратилась в старуху!

Неужели это правда? В зеркало смотреть боюсь.

Но я гну свое. В который раз призываю сына пожалеть и поддержать.

Здесь его дом. Родители, которые должны ему помогать. В конце концов, детей любят любых. И неудачных тоже. Даже больше, чем удачных. Но все мои увещевания – мимо.

Мама говорит, чтобы я брала Илюшку и переезжала к ней. Куда там! Без меня они просто поубивают друг друга. Я – буфер. И еще – сливная яма. В меня можно сливать все – плохое настроение, неудачи, раздражение, проблемы со здоровьем.

Я все обязана вынести. Все выслушать, успокоить, убедить, что все не так страшно. Утешить. Примирить. Расставить по своим местам.

Я обязана. Потому что я – женщина. Я мудрее, сильнее, терпеливее. Я все могу. А что не могу, все равно – смогу. И никого не волнует, чего все это мне стоит!

Я пытаюсь объяснить сыну, что ему нужна помощь специалиста, что у него депрессия. Пытаюсь объяснить мужу, что у него невроз и ему нужно попить что-нибудь успокоительное.

В ответ получаю: «Пей сама. У меня все в порядке». Это от них обоих. Слово в слово.

А что? Они правы – мне нужны и специалист, и успокоительное. Только у меня на это нет ни времени, ни сил.

Дальше – больше. Данька начинает по вечерам исчезать из дома. Приходит под утро. Я опять не сплю. Стою у окна.

Выясняется все довольно быстро – доносят соседи. Он ходит к Ларисе Моргуновой во второй подъезд. Лариса – мать-одиночка. Разведенка. Работает кассиром в ближайшем магазине.

Я пошла в магазин. За кассой сидит белая мышь. Или моль. Как угодно. Блеклое, бледное немолодое лицо без косметики. Хвост на затылке. Неухоженные руки. Взгляд как у снулой рыбы. На вид – лет под сорок. Знаю, что тридцать шесть. Эмоций – ноль. Бьет по клавишам кассы, как автомат. Ни на кого не смотрит.

Боже! Что он в ней нашел? Если Нюся была черный хлеб, Марьяна – пирожное, то эта – тухлое яйцо.

Я в ужасе, но мужу ничего не говорю. Представляю, что из этого получится! Подруги и мама успокаивают меня и говорят, что это от безысходности. Скоро пройдет. Остается только надеяться. А что мне еще остается?

Соседка Алевтина предлагает мне пойти к этой Лариске и устроить скандал. Обещает свою подмогу. Алевтина торгует на рынке турецким тряпьем. В ней я уверена. А вот в себе – нет. Я на такое не способна. Пока. А дальше – кто знает?

Даже я не знаю, до чего меня доведет эта жизнь.

* * *

На улице меня окликнули, я обернулась. Кристина. Бывшая Данькина подружка, та, что из кубанской станицы. Сразу ее не узнала – Кристинка здорово поправилась. Объясняет, что это после родов и еще – в бакинской семье ее мужа царит культ еды. Просто нереальный. И свекровь, и золовка часами стоят у плиты. Я спрашиваю, как ей живется. Она вздыхает и отвечает не сразу:

– По-разному, теть Лен. Очень по-разному.

Приняли ее настороженно, не сразу. Русской невестке обрадовались, мягко говоря, не очень. Подозревали в корысти. Когда родился мальчик, понемногу смягчились. Рождение мальчика – большое и серьезное событие. Но ей непросто. Разница в воспитании, другая культура. Права голоса практически нет, все решает муж. А это и хорошо, и не очень. Достаток есть, нужды нет ни в чем, но… Свекровь для сына – главный авторитет. Ее слово – закон. Свекровь – женщина неплохая, но абсолютно чужой человек. Резкий и жесткий. Авторитарный. Все дети – взрослые и женатые – слушаются ее безоговорочно.

И она, Кристинка, там чужая.

Счастливой Кристинка не выглядела. Вздохнула и сказала, что поняла одно – замуж надо выходить по любви. Одного уважения недостаточно и сытой жизни тоже. Это ее выводы. Но у каждого по-своему. Помним и другие примеры. Хотя не согласиться с ней трудно.

Мы расцеловались, и я пожелала ей удачи. Очень искренне пожелала.

Ася называла свою свекровь «Тоня, Поджатые Губки». И вправду выражение лица у Антонины Михайловны было… Ну, всем человек недоволен! Никогда не видела ее не то чтобы смеющейся, а даже просто с улыбкой. Ей не нравилось абсолютно все – кино, книги, передачи по телевизору. Мода – ну, это вообще кошмар и ужас! А современные песни! А реклама на улице! А продукты в магазине! А отсутствие морали в современном обществе! А товарно-денежные отношения? Короче говоря, мир зол, беспросветен и катится в тартарары. Люди алчны, бесстыдны и безнравственны.

Короче, типичная брюзга и ханжа.

Нет, разумеется, она была во многом права. Очень во многом. Но нельзя же воспринимать все так безысходно! Нельзя же во всем видеть один негатив! Нельзя же, в конце концов, так не любить все то, что тебя окружает!

Ведь остались на свете семья. Друзья. Природа. Хорошая музыка. Старые книги. Картины в Пушкинском. Море осталось, осенний лес. Пение птиц по утрам. Первый снег и первый невзрачный цветок мать-и-мачехи, говорящий о том, что пришла весна.

Нет. Для нее не осталось. Все было плохо и очень плохо.

Работала она педиатром в детской поликлинике. Говорила, что врачи – идиоты, мамашки – придурошные, а дети – так те вообще вырожденцы. Куда катится мир? Катастрофа!

Соседки, все как одна, сплетницы. Подруги – завистницы. Ну их! Все родственники неискренны и корыстны. Читать нечего, смотреть нечего, есть невкусно.

Аську она разглядывала с брезгливой миной на лице – что это? Грудь слишком напоказ. Брюки сильно обтягивают задницу. Цвет платья – признак абсолютной безвкусицы. Купальник – верх неприличия. Мелирование? Обычные седые пряди. Наращенные ногти – уродство и удел бездельниц.

Вспоминаю Сонькину девяностолетнюю бабушку. Та восхищалась рваными джинсами, голубым лаком на ногтях и разноцветными прядями в голове правнучки. Сетовала, что в ее юности такого не было. И просила Соньку привезти ей яркую помаду и крупную бижутерию в уши.

Холодец у Аськи застыл плохо. Мясо пересолено. Картошка пересушена. Торт – сплошной крем.

Обои слишком мрачные. Картины, что висят на стене, рисовал явно шизофреник. Кухонный гарнитур – как в больнице. Зачем белый? Ковер маркий. Люстру давно пора помыть. Пластиковые окна вредны для здоровья. И бу-бу-бу. Без остановки. Попробуй вынеси такого человека! Один сплошной негатив. Из всех щелей.

Но Сережа, Аськин муж, мать любил и жалел. Говорил, что она – обиженный богом человек. Не понимающий прелесть и вкус жизни. И что растила его одна, отец сбежал через два месяца после рождения Сережи.

Аська говорила, что вообще странно, что Тоня когда-то легла под мужика. Наверное, и было-то всего пару раз. «Потому что мерзко и противно. Все мужики – похотливые и наглые животные. Ну, кроме ее сына».

Еще Тоня часто повторяла, что она – человек глубоко порядочный. Не идущий на сделки с совестью и не бравший ни разу в жизни взятку. Наверняка это правда. Насчет взятки.

А кто часто говорит о своей порядочности и кристальной честности и неподкупности, тот, наверное, сам в этом сильно сомневается. Или пытается в этом убедить себя. И окружающих, видимо, тоже.

Кстати, когда заболевали ее внуки, она их принципиально не лечила. Говорила, что не хочет портить с ними отношения. Вызывайте врача! Внуков она ни разу не приласкала и не поцеловала. Дарила им только книжки про пионеров-героев, еще Сережины, и развивающие игры. Внуки ее не любили. Что вполне понятно. Аська терпела. До поры. Потом она влюбилась и ушла от Сережи. Вернее, Сережа ушел сам – у него уже давно был роман с коллегой. Так что развелись они мирно и одновременно устроили свои судьбы. Антонина Михайловна требовала размена квартиры. Сережа ей отвечал, что у него есть где жить и что квартиру он оставил детям. Она считала, что это несправедливо.

Когда Аська уехала с детьми на море, эта глубоко порядочная женщина, открыв своими ключами Аськину квартиру, вывезла из квартиры все, что посчитала нужным и что, по ее мнению, заработал непосредственно Сережа.

Когда Аська вернулась с югов, было обнаружено, что из квартиры вывезены микроволновая печь, соковыжималка, электрическая мясорубка, кофеварка, утюг, гладильная доска, телевизор, магнитофон, видеомагнитофон. Стиралка и холодильник. Две телефонные трубки с базой. Ковер из гостиной и палас из детской. Хрустальные бра и торшер. Два сервиза. Бокалы богемского стекла. Три вазы. Два подсвечника. Керамические настенные тарелки. Французский сотейник и сковородка. Мельхиоровые ложки и вилки. Ну, и так далее.

Аська, войдя в квартиру, впала в ступор и потеряла дар речи. Решила, что ее ограбили. Вызвала милицию. Милиция сказала, что замки не повреждены и что дверь открывали «родным» ключом. Аська позвонила Сереже. Он долго молчал, а потом сказал Аське, что, кажется, понимает, чьих это рук дело. Поняла и Аська. И у нее началась истерика. Ржала она как безумная. Говорила, что слава богу, Тоня оставила унитаз. Иначе бы Аська описалась в штаны. От смеха. Спасло ее, как всегда, отменное чувство юмора.

Конечно, Аськин новый муж все купил. Кое-что купил Сережа. Вещи – дело наживное. Чувство юмора – черта врожденная. Или оно есть, или нет. Так же как и порядочность.

Аськины дети с бабушкой Тоней больше не общались. Просто не хотели. А новая Сережина жена ее не привечала. В гости не звала, по телефону ее жизнью не интересовалась. Говорила, что отрицательные эмоции ей ни к чему. На работе хватает. И Сережа ездил к матери один. Потому, что приличный человек и хороший сын. И еще – не дурак. Все про свою мамашу понимал.

Страдал, раздражался, стыдился, гневался. Но не отказывался. Мать есть мать. Даже такая. Выбирать-то ему не дали. Как говорится, что бог послал.

38
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело