Дневник свекрови - Метлицкая Мария - Страница 20

• Предыдущая
• 20/40
• Следующая

Да, мы в свое время протирали сквозь сито мясо и овощи. Блендеры были еще редкостью. Делали из кефира творог и подвешивали его в марле над раковиной. Терли яблоко с морковкой. Варили морс из смородины и клюквы. Мололи в кофемолке геркулес и гречку. И не померли от усилий, между прочим.

А еще стирали и гладили подгузники и пеленки. О памперсах не слышали. Мы были лишены элементарных удобств, и никто нам не облегчал жизнь. Я не говорю, что женщины моего поколения были героинями. Наша дорогая Родина знавала времена и похуже. Хотя, думаю, что женщин всех поколений нашей страны можно смело назвать героинями.

Согласна, памперсы – чудесное изобретение человечества. Я ярый сторонник прогресса и инноваций. Но кормить своего внука консервами не позволю.

Я вспоминаю, когда родился мой сын, был дефицит всего: зеленки, ваты и детского крема. Это было ужасно! Я ездила на рынок и покупала триста граммов парной телятины и три зеленых яблока на неделю. В магазине зеленых яблок не было. Был только венгерский «Джонатан», вызывающий страшную аллергию. Довольно, кстати, вкусный. Но от него дети покрывались коркой экземы.

Я чистила яблоко самым острым ножом, с минимальными потерями. У меня текли слюнки. Но я съедала только шкурку. Само яблоко я позволить себе не могла.

А позже открылся первый «Данон». На Тверской. Раз в неделю мы с подружкой Наташкой тащились туда. Рано утром, когда мой Данька и ее Вика были в школе. Покупали по счету – шесть «Растишек» и шесть йогуртов. Детям на завтрак. Получалось довольно дорого. Мне так хотелось съесть розовую «Растишку»! И один раз я ее съела. Удовольствия не получила, терзали муки совести. Наверное, я идиотка. Вполне может быть. На первом месте в нашей семье всегда был ребенок.

Вот и вырос эгоист, прости господи!

Мою маму воспитывали в строгости. Домой она должна была возвращаться не позже девяти вечера. Даже уже будучи студенткой, мама вступала в дебаты со своей матерью, но всегда терпела поражение. У бабки Лизы был крепкий характер. Еще она не разрешала маме красить ресницы и ногти. Не говорю про помаду.

Косметика маме не особенно требовалась. Она была и без того красавицей, к тому же яркой шатенкой. Конечно, молодые люди на нее заглядывались и пытались ухаживать. Но довольно долго маме никто не нравился.

А потом появился Марк. Это была любовь с первого взгляда. Мгновенная вспышка, поразившая их обоих. Как только они встретились глазами. В электричке. Мама ехала от подруги с дачи.

Вышла она на платформе Кунцевская. Он выскочил за ней. Она шла и улыбалась. Он шел следом. Потом она обернулась, и они опять встретились глазами. И оба окончательно пропали.

Марк был хорош собой, высокого роста, с широким разворотом плеч, сероглазый и темноволосый. К тому же он был интеллигент и умница. И еще – большой эрудит. С ним никогда не было скучно или неинтересно.

Они гуляли целый день, до позднего вечера. Мама пришла домой в час ночи и смело посмотрела своей матери в глаза. Та не сказала ни слова, видимо, мамин взгляд говорил о многом, и тихо ушла в свою комнату.

Марк честно рассказал маме, что он помолвлен. Помолвку расторгнуть нельзя, невеста – дочь фронтового друга его отца. Друг спас отцу жизнь. Марк сказал, что его невеста – замечательный человек. Что он ее очень ценит и уважает. Что он ее не любит, но обидеть не сможет. И подвести родителей тоже.

– Когда свадьба? – спросила мама.

– Через три месяца, – ответил Марк.

– Значит, у нас с тобой есть целых три месяца! – обрадовалась мама.

Марк опешил и тяжело вздохнул. Потом обнял маму и поцеловал ее волосы.

У них действительно было всего три месяца. Или – целых три месяца? Мама считала именно так.

Три месяца абсолютного, сумасшедшего счастья. Они не говорили о будущем. Будущего у них не было. Они не горевали. Они были счастливы. Просто оттого, что встретили друг друга.

А дни, денечки таяли, истекали. У них был уговор – после свадьбы Марка они забывают друг о друге. Им, наивным, казалось, что это возможно. В последний вечер они простились. Первой убежала мама, вырвала свои руки из его рук и убежала.

Неделю она пролежала с высокой температурой. Бабка ни о чем не спрашивала. Я думаю, что это и называлось прежде «любовной горячкой».

Очень скоро мама поняла, что беременна. Сказала об этом бабке.

Та, к ее удивлению, восприняла эту новость довольно спокойно. Ее интересовало, будет ли горе-папаша платить алименты. Мама твердо сказала, что нет. И вообще, про ребенка он никогда не узнает.

Мама была счастлива, что сможет родить от любимого. Остальное ее не волновало. Она была на шестом месяце, когда познакомилась с мужчиной. Вот такая она была красавица, что мужчины знакомились с ней даже в ее положении.

Мужчина был невысок, довольно хилого сложения, в очках с большими диоптриями. Словом, заурядная внешность типичного научного работника среднего звена.

Мужчина сделал ей предложение. Она честно сказала ему, что любит другого. И сомнительно, что когда-нибудь полюбит кого-то еще. Мужчина сказал, что его все устраивает. Что будущему ребенку нужен отец. Мама вздохнула и согласилась. Она понимала, что, кроме любви, есть еще организация жизни.

За месяц до родов они расписались. Через месяц родилась я.

Всю жизнь я называла этого человека отцом. Кем он, собственно, мне и был. Самым настоящим, самым любимым и самым трепетным отцом.

Носила его фамилию. С гордостью. А фамилия, между прочим, так себе. Обычная фамилия – Петракова. Фамилия Марка – Белоцерковский. Красиво и величественно. Ничего не скажешь. Я подумала, что могла бы быть Белоцерковской, всего однажды. Подумала и забыла. И больше не вспоминала.

Зачем мама рассказала мне всю правду? Я не знаю. Во всяком случае, жизнь мне она этим не облегчила. Но она сказала, что я должна была знать правду. Какую правду? Отец у меня всю жизнь был один. Другого мне было не нужно. Но таково мамино решение, и я должна была его принять. Она показала мне фотографию Марка. Я очень на него похожа. Но это вряд ли что-нибудь меняет.

Когда мне было четыре года, мама узнала, что Марк умер. Какая-то скоротечная онкология. Она пошла к его родителям, чтобы рассказать им, что у них есть внучка. Она надеялась, что это хоть как-то их утешит. В квартиру мать Марка ее не пустила. Сказала, что она, мама, аферистка и хочет претендовать на богатое наследство. Все. Больше ничего о той семье я не знаю. На могиле у Марка не была. Маме так и не удалось узнать, где он похоронен.

С отцом она прожила прекрасную жизнь. Он ее обожал и носил на руках. В прямом и переносном смысле. Человеком он был негромким. Больше всего любил читать и всю жизнь собирал монеты и марки. Все вопросы масштабного значения решала мама. Он не возражал и говорил, что она – самая умная и что ей виднее. Наверное, он был слабее ее. И она всю жизнь от этого страдала. Говорила, что устала быть сильной. Но я думаю, что природа распределяет все грамотно. У моей мамы невероятно сильный характер. И если бы рядом с ней был сильный мужчина, они, скорее всего, не ужились. Или жили бы очень шумно и неспокойно. А так – баланс был соблюден.

Мама страдала от того, что была в семье главной, но, скорее всего, страдала бы еще больше, если бы ее подавляли.

Странная закономерность – мое жизненное наблюдение: почти у всех сильных и значимых женщин вполне заурядные мужья. И ровно наоборот. И еще – мама говорила, что всему нашему женскому роду по судьбе написано быть сильными. Может быть, поэтому так инфантильны мой брат и мой сын?

Наверное, в этом наша вина.

Однажды я сказала отцу, что такого мужчину, как он – нежного, спокойного, нетребовательного, уступчивого, внимательного и не скандального, – я никогда не найду.

– Ты перечислила все те качества, что отличают «немужчину» от мужчины, – улыбнулся отец. – Ты, конечно, любишь меня, но вряд ли хотела бы встретить такого же мягкотелого слабака и подкаблучника!

• Предыдущая
• 20/40
• Следующая