Приключения Васи Куролесова - Коваль Юрий Иосифович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/13
• Следующая

– Докладывайте.

– Все в порядке, – ответили дрова глухим еловым голосом. – Пташка в клетке. Нет ли чего-нибудь пожевать?

– Подкрепляйтесь, – сказал капитан и сунул в поленницу бутерброд, завернутый в газету.

Дрова тихонько заворчали, шелестя газетой.

– Стань у сарая, – сказал Болдырев Васе, – и гляди в оба. Только не вздумай чего-нибудь делать. Стой, смотри и молчи.

– А если меня будут резать?

– Тогда кричи, – сказал Болдырев и растворился где-то за кустами смородины, за пчелиными ульями.

Вася стоял, прислонившись спиной к сараю. Справа от него была поленница дров, слева – смородина и помойка, прямо перед Васей – яблони и ульи, а за ними – дом.

В темноте Рашпиль выходил несколько раз на крыльцо, кашлял, ругался, законопачивал дырку от пули, наверно, бутылочной пробкой.

Где Болдырев, Вася не знал. Видно, пристроился поудобней, чтоб в окно глядеть.

В окно-то глядеть, конечно, интересней. А тут стоишь спиной к сараю и только дрова видишь, а смородину и помойку уже и не видно. Так, что-то сереет, что-то чернеет, а что это – не разберешь.

«Надо было домой ехать, – думал Вася. – Мама Евлампьевна совсем, наверно, извелась. Сидит на завалинке и плачет. Да и как не плакать – Вася-то у ней один. Может, убили Васю! Прижали в темном углу, сняли пиджак, часы „Полет“…»

Вспомнив маму, Вася совсем загрустил и бессмысленно смотрел теперь на поленницу дров, уже не различая, где березовые дрова, а где сосновые. Нет, конечно, березовые дрова были пока видны, но слабо, бледно, невыпукло. Кора-то белела, а вот черточки на ней растворились.

«Слились черточки, – думал Вася, – пропали во тьме. А я стою один, у сарая. Ну и жизнь!»

Спина Васина стала потихоньку замерзать – то ли сарай ее холодил, то ли сама по себе.

Но скорей всего, виноват был сарай. Он совсем к ночи охладился.

Что-то зашуршало в сарае. Ясное дело – мышь. Пожрать пошла. День спала в опилках, а ночью тронулась. Куда ее несет? Спала бы.

Шуршит и шуршит. А может быть, это не мышь? А что-нибудь покрупнее! Вроде человека! С ножом!

Нет, не видно никого. Это все фантазия, воображение, мышь. Это мышь шуршит, а Вася думает: человек.

Зачем человеку шуршать? Человек топает. Он не мышь. Он большой. Плечи – огромные, глаза – фонари, в кармане – нож. Сейчас подкрадется, вытащит нож и…

Ночь совсем уж темная стала. Закрывай глаза, открывай – все одно и то же: темнота.

А в темноте, конечно, кто-то крадется.

Вот он дышит тяжело, со свистом!

Вася вынул руки из карманов и зачем-то присел. Он хотел крикнуть, но не успел.

Кто-то черный, приземистый кинулся на него, сопя и грубо дыша прямо в лицо.

– Витя! – послышалось капитану.

«Какой Витя?» – подумал он.

Укрывшись за стволом яблони папировки, Болдырев наблюдал за окнами и дверью дома. Он касался ухом шершавого ствола и слышал, как в яблоне что-то шевелится, вздрагивает, журчит.

– Витя! – снова послышалось Болдыреву.

«Какой такой Витя?» – подумал он, но вдруг понял, что слышит совсем другое слово. Это слово «помогите», которое долетает откуда-то из-за сарая.

Оттолкнувшись от папировки, Болдырев бросился туда. Тут же послышался какой-то треск – это старшина развалил поленницу дров и кинулся к Васе на выручку.

И тут в свете карманного фонаря Болдырев увидел ужасную картину: какой-то растрепанный человек катался по земле, обхватив руками что-то косматое и несуразное. В человеке Болдырев признал Васю, а кого тот держит в руках, никак не мог разобрать.

– Что же это!? – сказал Болдырев.

– Все в порядке, – донеслось с земли. – Одного поймал!

При этих словах старшина Тараканов хлопнулся сверху на Васю и, гремя усами, вцепился в то, что держал Вася в руках.

Через секунду старшина поднял за шиворот какое-то существо, глаза которого в свете карманного фонаря блестели, как у сыча.

В репьях и в тине, кудлатый, растерзанный, в мощной руке Тараканова болтался Матрос. Шерсть у него стояла дыбом, ухо, которое прежде торчало, теперь повисло как подрубленное, а то, что висело раньше, теперь же, наоборот, поднялось.

Тут в доме стекольщика вспыхнул свет, и на крыльце показался Рашпиль.

– Кто там? – крикнул он и, выхватив из-под крыльца какую-то корявую дубину, стал спускаться в сад. – Кто тут? – орал он. – Убью!

Размахивая дубиной, Рашпиль обошел весь двор. Потом вернулся на крыльцо и снова угрожающе сказал в темноту:

– Убью!

Он потоптался на крыльце, хлопнул изо всех сил дверью, ушел в дом.

Скоро свет в окне погас. На улице слышно было, как ухнул Рашпиль на кровать – заныли железные пружины.

В стороне от дома, под соснами, виднелись какие-то тени.

Две-то тени стояли спокойно, а третья, усатая тень, все время шевелилась, она прижимала к груди что-то лохматое и брыкающееся. Это старшина Тараканов держал в руках Матроса и напоминал сейчас старинного богатыря, который побеждает некрупного дракона.

Печально выглядывал этот дракон из милицейского кулака. Ему хотелось ужасно укусить старшину, но руки того были в специальных непрокусываемых перчатках.

Да, день сегодняшний оказался для Матроса днем сплошных разочарований. Просидев до вечера в крапиве, Матрос отправился на поиски Васи, с трудом разыскал его у сарая, а Вася дал ему по морде и стал душить. Не это ли называется собачья жизнь?

– Отпустите пса, – тихо сказал Болдырев.

Старшина разжал перчатку, и Матрос бухнулся на землю, прижался к Васиной ноге. За день он что-то совсем исхудал – шкура болталась на нем, как шинель с чужого плеча. Вася погладил его.

– Собака – друг человека, – насмешливо сказал Болдырев. – И этот человек вместе с собакой может отправляться домой. Мне такие водопроводчики не нужны.

Болдырев повернулся к Васе спиной и шагнул в сторону, старшина – за ним.

Мгновение – и они скрылись бы в темноте, но случилось неожиданное.

Матрос ринулся вдогонку и вцепился в галифе старшины.

Галифе тревожно затрещали.

– Чего!!! – шепотом крикнул старшина. – Обмундирование рвать!!!

Он махнул ногой – хорошо начищенный сапог, как сабля, сверкнул в темноте.

– Назад, Матрос! Ко мне!

Матрос выплюнул галифе, отскочил в сторону.

– Тихо! – сказал Болдырев и что-то шепнул на ухо старшине.

Тот козырнул: есть!

– Пойдем, – сказал Болдырев Васе. – Я тебя провожу…

– Собаку с человеком спутать трудновато, – говорил Болдырев, пока они шли по кармановским темным улицам. – Видно, ты здорово перепугался. Ну ничего, многие люди боятся темноты. А ты парень сообразительный, только, пожалуй, трусоват. Ладно. Домой тебе ехать поздно. Пойдем в милицию, там переночуешь.

– Ничего мне не надо, – сказал Вася. – Я на станцию пойду.

– Чего ж ты? Обиделся, что ли?

– Ничего я не обиделся. До свидания.

Он повернулся к Болдыреву спиной, свистнул Матроса и пошел к станции.

Все-таки Вася, конечно, обиделся. Правда, на Болдырева обижаться не приходилось. Оставалось обижаться на себя.

Так, обижаясь на себя, пришел Вася к станции. Была ночь, и последний поезд давно уж дремал в теплом депо.

По пустынной платформе слонялись два или три человека, которые тоже, кажется, обижались на себя. Один подошел к Васе и попросил закурить.

– Я не курю, браток.

– Эх! – сказал обиженный. – И тут не везет.

Да, бывают на свете такие люди, которым не везет. Они вечно опаздывают на поезд и покупают пса за поросят. Вся их жизнь – сплошное невезение. Иногда кажется: вот-вот должно повезти, вот-вот ухватят они за хвост синюю птицу, а оказывается, это и не синяя птица, а так себе, воробушек, воронье перо, куриная косточка.

Вася уселся на длинную железнодорожную лавку и стал думать о своих обидах и невезениях. И так получалось, что ни в чем-то, ни в чем ему не везет.

• Предыдущая
• 8/13
• Следующая