Элеанор Ригби - Коупленд Дуглас - Страница 6

• Предыдущая
• 6/49
• Следующая

Когда семья собралась за ужином, и я поведала домашним о своих приключениях, они лишь закатили глаза, сочтя мой рассказ за нездоровый вымысел. Мамуля сказала:

— Тебе надо чаще играть со сверстниками.

— А мне с ними не интересно.

— Ну, не правда. Тебе еще понравится…

— Они только и способны, что в магазинах тырить, да сигаретки стрелять.

Папа сказал:

— Больше не сочиняй таких мрачных историй, детка.

— Я ничего не придумываю.

Тут вклинилась Лесли:

— А Таня хочет после школы пойти в стюардессы.

— Этот труп был по-настоящему. — Я направилась к телефону и набрала номер полицейского участка. (Как вы думаете, много на свете пятиклашек, которые наизусть знают номер местной полиции?) Я попросила к телефону офицера Найрне, чтобы он подтвердил мой рассказ.

Папа выхватил у меня трубку.

— Послушайте, я не знаю, с кем говорю, но Лиз… Что? Ах. Вот как? Чтоб меня…

Так я обрела неведомую дотоле популярность в семье.

Отец положил трубку и уселся на место.

— Сдается мне, наша Лиз сказала правду.

Уильям с Лесли потребовали кровавых подробностей.

— А он сильно протух?

— Как сыр с плесенью?

— Уильям! — Матушка пыталась соблюсти приличия. — Только не за столом.

— Вообще-то, он сильно смахивал на наши отбивные.

Мама и меня одернула:

— Прекрати, Лиз! Сейчас же!

Отец добавил:

— И кстати, надеюсь, ты не собираешься есть эту ежевику? Она в холодильнике стоит, я видел. Железнодорожники гербицидами опрыскивают пути и окружающую территорию. От них рак бывает.

За столом повисло тяжелое молчание.

— Ну же, что вы притихли? Я труп сегодня нашла. Может, поболтаем?

Уильям спросил:

— А он раздулся?

— Нет. Он всего ночь пролежал. Зато на нем была юбка.

Мать бурно возразила:

— Лиз! Оставьте эти разговоры. За столом я бы попросила…

— По-моему, ты зря так заво… — попробовал умерить ее отец.

— Лесли, как прошли занятия в бассейне?

Так закончился краткий миг моего триумфа. Но с того вечера я прониклась твердой уверенностью, что обладаю неким чутьем на мертвецов. Мне повсюду мерещились покойники: в зарослях ежевики, на лужайках под слоем дерна, в кустах, обрамляющих парковые дорожки — мир стал одной большой фабрикой по производству трупов. Годом позже умерла бабушка, и я оказалась на ванкуверском кладбище; там я словно в наркотический транс погрузилась, глядя на это изобилие. Передо мной лежали тысячи мертвецов, и более того, я отличала тех, кто был похоронен совсем недавно, от остальных. «Свежачки» будто светились, в то время как «старая гвардия»… Хм, их владельцы уже отправились каждый своей дорогой. Кладбище представлялось мне огромным складом пустой тары, ожидающей сдачи в пункт переработки вторсырья.

Тела. Э-эх! Как мне всегда хотелось расстаться с собственной оболочкой! Какое это было бы счастье! Оставить бренные кости и взмыть вверх светлым лучиком, маленькой кометой; осветиться внутренней красотой и воспарить! Увы… пустые мечты. Так и влачить до конца этот крест.

Когда я закончила рассказ, Уильям выпроводил сорванцов. Впервые в жизни тетя Лиз на минуту или две безраздельно захватила их внимание. Подозреваю, тогда Хантер с Чейзом посчитали меня чуть ли не ведьмой — жаль только, занудной и с пустым холодильником.

Закрыв за ними дверь, я вспомнила об одном ощущении: когда после сытного обеда расстегиваешь молнию на брюках. Наступил один из тех редких случаев, когда перспектива провести в одиночестве вечер меня ничуть не огорчала. А ведь если подумать, я никому никогда не жаловалась. Ну кому? Донне? Посетителям в кафе? Лесли с Уильямом, которые навещают свою сестрицу, старую деву, исключительно из чувства долга? Я упорно держу удар. Представить страшно, как люди едут в машине и от нечего делать перемывают мне косточки…

— Думаешь, ей одиноко?

— Вряд ли.

— Мне кажется, ей на роду написано влачить отшельническое существование.

— Она откровенно чурается компаний.

— А она смелая, по-своему.

Многие книги проповедуют стремление к «уединению»; однако я полазила по «Гуглю», навела справки и выяснила: у авторов подобных назиданий есть семьи, дети и внуки, они окружены университетскими друзьями. Эти авторитеты в один голос утверждают: «Ну хорошо, мне повезло, и я нашел приятелей, но если бы я вовремя не подсуетился, то обрел бы блаженное уединение, о котором теперь пишу в этой книге». Так и представляю, с какими стоическими физиономиями она сидят за письменными столами и изливают на бумагу банальные премудрости. «Зачем страдать от одиночества, когда можно стать самодостаточным человеком?»

Да, не единожды за свою одинокую жизнь я лелеяла надежду узнать: где же она гнездится, эта самодостаточность?

Я везде искала ответ на волнующий меня вопрос. Проштудировала все: «Как найти родственную душу», «Диалог с самим собой или как удержаться на плаву в современном мире и обрести себя»… Авторы книг, так упорно пропагандирующих средства от одиночества, отсылают читателя к пыльным фолиантам из глубины веков, написанным теми, кто не побоялся об этом заговорить, хотя и не решился назвать вещи своими именами. Канувшие в небытие поэты воспевают дерево, бабочку или пруд; покойные «голубые» барды из девятнадцатого столетия унесли с собой в могилу непостижимые миры, которыми дышали и о которых не сказали ни слова. А может…

Так рассуждают только старые злобные ведьмы.

С другой стороны, если ваша центральная нервная система денно и нощно трудится не хуже дизель-генератора, пресекая на корню малейшие проявления нежных чувств, тогда трудно упиваться единением с природой, которым умилялись старомодные авторы, расписывая прогулки на свежем воздухе и играющий в кронах ветерок.

Прошел день. Одурь от лекарства еще не спала, но веселость, равно как и плаксивость, пошли на убыль. В пятницу утром лицо вернулось к нормальным пропорциям. Фильмы я просмотрела и боролась с искушением позвонить Лайаму, чтобы в последний день больничного попроситься на работу. И вдруг часов около семи утра задребезжал телефон. Звонил полицейский. Он интересовался, не смогу ли я приехать в больницу на Лайонс-Гейт.

— Извините, что?

— Произошел несчастный случай, мисс Данн.

— Несчастный случай? С кем? Когда?

— Вы знаете человека по имени Джереми Бак?

— Джереми Бак? — Не скажу, что моя память перегружена лицами и фамилиями, так что долго копаться не пришлось. — Нет. Это имеет ко мне какое-то отношение?

— Я бы попросил вас заскочить в больницу, мисс Данн. Прошлой ночью к нам поступил некий молодой человек. Передозировка и множественные резаные раны.

— Что?

— Удостоверения личности при нем не оказалось, однако на руке обнаружили браслет с вашим именем и номером домашнего телефона на случай непредвиденных обстоятельств. Поэтому я вам и звоню.

Секунда на размышления, и до меня дошло, кто такой Джереми. Я и надеяться не смела, что когда-нибудь подобное произойдет.

— Вы меня слышите, мисс Данн?

— Прошу прощения.

— Так вы не могли бы?…

— Буду через полчаса.

Полицейский продиктовал отделение и номер палаты.

Всю жизнь я задавалась вопросом, настанет ли этот день, и теперь мною овладело такое чувство, словно сбылось некое предсказание. Механически, как во сне, я проделала знакомые действия: оделась, села за руль, миновала Марин-драйв, Пятнадцатую, Сен-Джордж, въехала на парковку, прошла сквозь автоматические двери больницы. Лифт, запах дезинфекции, суетливый персонал.

Когда я поинтересовалась, в каком отделении лежит Джереми, сестра в регистратуре жестом подозвала констебля. Он оказался довольно приятным человеком. Сообщил, что его зовут Пэй Чанг, пожал мне руку и предложил следовать за ним, что я и сделала. Мы прошли по залитому желтым светом коридору и свернули за угол; я уткнулась взглядом в пятки копа, мерно отбивающие ритм по полированному покрытию. Мы оказались в затемненной палате и заглянули за застиранную до прозрачности голубую штору.

• Предыдущая
• 6/49
• Следующая