Элеанор Ригби - Коупленд Дуглас - Страница 19

• Предыдущая
• 19/49
• Следующая

— А зачем?

— Надеялись что-то там увидеть.

— Например?

— Дальнейшие указания, наверное. Видимо, бедолаги решили, что в этом году настанет конец света, — вот и не стали сеять. Они вовсе не свихнулись, не подумай. Просто приняли апокалипсис как данность и смирились без борьбы.

— А жены фермеров тоже там были?

— Поверили и женщины. Вышли из домов и стали швырять заготовки прямо на двор — консервированную свеклу, бобы, помидоры. Стекло сверкало на солнце, как монеты, соки впитывались в почву, серую и липкую, питая спящих в ней существ: червей и зародышей саранчи.

— И они получили инструкции с неба?

— Да.

— Ну и?

— Им сказали, что мир наполнен только печалью, что люди представления не имеют, зачем рождены на свет. Грядут катастрофы — по нашей вине или как воздаяние Господне. Именно этого и надо бояться, потому что конец света неизбежен.

— Фермерам стало легче?

— Да, стало. Еще им сказали, что для них кое-что приготовлено: скоро будет дан знак (не знаю, что за знак такой), и они получат дар.

Горькая участь землепашцев привела меня в уныние. Казалось, их судьба неведомым Джереми образом перекликается с моей собственной напастью, но я ничего ему не сказала.

— И что ты чувствовал? Лично ты?

Парень расслабился.

— Если бы можно было назвать видения чушью… Вряд ли. Может, это компенсация за болезнь, не зря же меня так покорежило.

— Знаешь, Джереми, судьба не раздает компенсации направо и налево.

— А в жизнь после смерти тоже не веришь?

— А в смерть после жизни после смерти? — Мне показалось это остроумным, хотя я и сама не совсем поняла, что имела в виду. Неудачная шутка.

— Так ты не веришь в бесконечность?

— Забавный вопрос. Нет. Это все математические штучки. Яйцеголовые придумали их для себе подобных. Еще недавно о таких делах и не слышали.

Джереми улыбнулся.

— Мозг болит.

Я легонько постучала его по колену и сказала:

— Мозг не может болеть — в нем нет нервных клеток. Так что, увы, жалости от меня не дождешься.

— А ты у меня крепкий орешек, да? Признайся, хохотала, когда мать Бэмби подстрелили?

Тут я действительно потеряла самообладание. Не помню, когда в последний раз мне было так весело.

— Что такого смешного? Чего смешного-то?

Я схватила кассету с «Бэмби», которая лежала на журнальном столике, и поведала о недавнем визите Донны из «Систем наземных коммуникаций». Обрисовала ее в двух словах: мол, святая покровительница жиденького кофе и скупых записочек на общем холодильнике с просьбами не трогать чужую морковку и черешки сельдерея.

Джереми оценил юмор.

— Ну и ошалеет твоя мать, когда обо мне узнает.

— Это точно. — Лесли забыла на столике пачку сигарет. Я закурила, и тут, как по команде, зазвонил телефон.

Верно, мамулечка. Она даже не поздоровалась, сразу начала на повышенных тонах:

— Это правда?

— О чем ты, мама?

— Я сейчас буду.

— Спасибо, мамуль. — Я повесила трубку и направилась на кухню. — Хочу кофе сварить. Тебе можно?

— Нельзя, но давай. Что твоя мать обо мне знает?

— На удивление мало.

— А для начала?

— Пойми, все не так просто.

— Почему?

— Давай попозже. Ты четыре года ждал, пара часов не сыграет особой роли.

Вскоре в дверь четыре раза (всегда четыре) требовательно постучали; видно, домофон каким-то образом удалось обойти. Я открыла дверь и увидела мамочку: глаза ее были выпучены, но лицо спокойно — сразу ясно, приняла лекарство.

— Входи, мама. Гостья замялась.

— Ну что ты, входи.

— А я уж и верить перестала, что это когда-нибудь случится, — сдавленно проговорила она.

— Я тоже, мам.

— В службе усыновления меня уверяли, что все контакты потеряны.

— Вот именно.

— Я тут ни при чем, ни при чем я.

— Никто тебя и не винит.

Матушка не решалась войти, пока я настоятельно ее не попросила. Вдруг она показалась очень старой: с трудом, будто опираясь на невидимую клюку, тяжело прошла в гостиную. Там возле журнального столика расположился Джереми. Она взглянула на него и сухо произнесла:

— Так это действительно ты.

— Несомненно.

— Подойди ко мне, — потребовала гостья, и он подчинился. Можно подумать, она выбирает арбуз в супермаркете. — Какое горе, что муж не дожил до этой встречи. Погиб в автомобильной катастрофе несколько лет назад. На Гавайях.

— Я знаю. Присаживайтесь, пожалуйста.

— Нет. Я хочу на тебя взглянуть. — Она обошла внука, изучая его со всех сторон. Джереми явно стало не по себе.

— В тебе есть что-то от деда. Лиззи, ты узнаешь?

— Немного.

Джереми предложил:

— Пожалуйста, сядьте.

Я сказала:

— Кофе хочешь?

— А «Бейлиса» не осталось?

— Весь вышел.

— Нет, спасибо. — Мать перевела взгляд на Джереми. — Где же ты вырос? В Ванкувере?

— Нет, в глуши. Где только не побывал.

— А-а, так ты воспитывался в семье военных?

— Куда там. И, кстати, семей было несколько. В целом — одиннадцать, и все из Британской Колумбии.

— Одиннадцать?

— Ага.

Мать окинула Джереми таким взглядом, словно на нем был ценник с тридцатипроцентной скидкой, однако он никак не отреагировал.

— У меня почти все семьи по-своему верили в Бога. Как только появлялись какие-то проблемы, в социальной службе задумывались о религиозных проблемах, и меня отправляли к людям с каким-нибудь другим уклоном — полагали, на свежем воздухе я исправлюсь.

— Не заметила, что тебе нужно исправляться, — сказала я.

— Однажды я рассказал соцработникам, что меня привязали к столбу для сушки белья и продержали там шестнадцать часов в самый разгар охотничьего сезона. Приемная мамаша тогда приподняла бровь, закатила глаза к потолку и изрекла: «Ну и воображение. Дети есть дети».

Мать вздохнула:

— Я только хотела узнать, где ты вырос.

— Теперь твое любопытство удовлетворено, — ответила я.

— А когда вы повстречались? При каких обстоятельствах?

— Я связался с Лиз.

— Нас уверяли, что тебя найти невозможно.

— Верно, если только…

Я перебила его:

— Джереми обнаружил в системе лазейку.

Мать ответила:

— Я столько денег на ветер выкинула, чтобы разузнать о тебе, — и все без толку.

— Что-что?

— Я молилась за него в кладовке. Ночи спокойно не проспала с тех пор, как мы подписали бумаги на отказ.

— Почему же ты мне ничего не рассказывала?

— Мы с тобой вообще не говорили о нем… о тебе, Джереми. Никогда.

Сын предложил:

— Знаете что, выпейте по чашечке кофе.

Мать стала разговаривать в какой-то особой манере, будто во сне.

— Я и днем о тебе думала. Обычно, когда обед готовлю, прикидываю — на сколько человек рассчитывать. Бывает, стоишь у раковины и руки чем-нибудь заняты, чистишь картошку или гладишь белье… Не спрашивай — почему. У Лесли с Уильямом тоже дети, но я только о тебе всегда тосковала. Ты же первенец. Я и за детишек Лесли переживаю, хотя с тобой по-другому: бывает, как мысли нахлынут, свернешь на обочину — будто в живот ударили, как гром среди ясного неба.

У меня дыхание сперло.

— Мам, я не вынесу здесь такого накала страстей.

Мать не обратила внимания.

— Лесли говорит, у тебя со здоровьем проблемы. Будто ты Лиз из больницы позвонил?

— В каком-то смысле да.

— А по тебе не скажешь. Так что с тобой?

Я ответила за него:

— Рассеянный склероз.

— Ох.

Поверьте мне, эти слова несут в себе огромный заряд — правда, никто не знает какой. Может, людям сразу представляется, как темнеют и крошатся кости; синяки, которые появляются без всякой причины, или зуд, как от пчелиного жала. Видится отмирающая во сне кожа. Пугающее кресло-каталка, пластиковый мочеприемник и дюжины коричневых пузырьков. Каждому, наверное, свое. Даже теперь, когда я знаю о проклятой напасти все, в голове по-прежнему не укладывается, как такое происходит.

• Предыдущая
• 19/49
• Следующая