Планета шампуня - Коупленд Дуглас - Страница 30

• Предыдущая
• 30/58
• Следующая

— А, Тайлер Джонсон. Привет. — Кожа у него желтая, как-то странно, по-слоновьи морщинистая, как пленка на поверхности банки с латексной краской, которую забыли закрыть крышкой.

— Привет, Эдди. Ты куда, к парковке? Давай коробку, помогу тебе дотащить.

Эдди смотрит на коробку, вспоминает, что держит ее, и, помедлив, отдает мне. — Спасибо. Коробка увесистая, будь здоров.

— Эй, что у тебя там?

— Увлажнитель воздуха.

— Надо же. — Мы идем.

— Как там Дебби? — спрашиваю я.

— Хорошо. Детишки, двое. Все там же, в Худ-Ривере, с серфингистом.

— А Джоанна?

— Все никак мужика себе не подберет. Ты бы позвонил ей как-нибудь. Она до телятинки парной сама не своя.

— Эдди, зачем так грубо!

Мы подходим к двери из тонированного стекла, и я держу ее открытой, подпирая коробкой, пока Эдди выходит наружу. Потом он потихоньку плетется через холодную, продуваемую стоянку, где среди одинокого табунка машин затесался его «ниссан». Эдди для порядка спрашивает меня, как там мои (хотя можно не сомневаться, что все самое неприятное и гнусное давно ему известно благодаря местному сарафанному радио), и отпирает багажник, чтобы я поставил туда коробку. Но вот багажник снова закрыт, и мы оба стоим и молчим, мучаясь от какой-то взаимной неловкости, и я всем своим нутром понимаю, что я все еще не сделал чего-то главного, не поддающегося точному определению.

Эдди садится в машину, и у меня вдруг возникает чувство, острое, как наваждение, будто сейчас мне дан последний шанс совершить некий поступок, — чувство, уже посетившее меня однажды, когда я покидал Европу, только на этот раз оно связано с тем, что я вижу Эдди Вудмена живым. Может, это странное чувство — знак уходящей юности? Надеюсь, что так.

— Спасибо, Тайлер, — говорит он, включая зажигание. — Передай от меня привет Джасмин. Увидимся.

— Конечно, Эдди, — отвечаю я. — Пока.

Эдди трогает с места, а я, слабо махнув рукой, поворачиваюсь и иду назад в торговый центр, открывая дверь из тонированного стекла, и лицо мне обдает сладковатым теплом, будто я сунул его в мешок с подтаявшими конфетами во время веселого Хэллоуина, и в голове у меня гудит от непоправимой вины.

Я вижу Анну-Луизу, которая стоит возле забитой обугленной фанерой витрины «Св.Яппи». Она не замечает, что я иду к ней, так и стоит, скрестив на груди руки. Я тихонько подхожу к ней чуть сзади и, обхватив ее компактное, теплое тело, стискиваю ее в объятиях, как, наверно, должен был стиснуть Эдди Вудмена.

Представьте, что тот, кого вы любите, говорит вам: «Через десять минут тебя проткнут насквозь. Боль будет нестерпимой, и нет способа избежать ее». М-да… предстоящие десять минут превратятся тогда в страшную пытку, почти невыносимую, верно? Может, и к лучшему, что будущее скрыто от нас.

— Анна-Луиза, как ты стараешься для других… просто чудо!

— Кончай свой телемарафон, Тайлер. Сегодня неподходящий день.

— Ладно. Как скажешь. — Мы отъезжаем от торгового центра и летим через Ланкастер, и все это время Анна-Луиза — просто снежная королева на фоне матово-черной роскоши Комфортмобиля.

На востоке, посреди убранного ячменного поля я вижу линию электропередачи. Странно — почему-то провода по обе стороны трансмиссионной башни обрезаны и безвольно свисают с горизонтально вытянутых, треугольником сходящихся алюминиевых рук-опор, как будто башня — это убитая горем мать похищенного ребенка, протягивающая детскую одежонку навстречу камерам «Си-эн-эн».

Вид у Анны-Луизы просто жуть.

— Анна-Луиза, что за вид у тебя — просто жуть. Ты спала хоть ночью-то? — Носки на ней разного цвета, свитер в нескольких местах прожжен, в уголках рта засохшие следы зубной пасты. На коленях у нее рабочая униформа в жеваном полиэтиленовом пакете из-под продуктов, в который она вцепилась обеими руками.

— А, плевать.

— Понятно.

— Зато мисс Франция, как я полагаю, выглядит сегодня сногсшибательно.

Я дипломатично молчу, хотя мое нежелание разуверять ее само по себе выразительно доказывает, что да, если начать подсчитывать, кто из них тщательнее следит за собой, сравнение будет, вероятно, не в пользу Анны-Луизы.

— У всех бывают неудачные дни — когда даже волосы не лежат.

— Сегодня в обед только выпила джина с мини-кексами, — говорит Анна-Луиза.

— Напилась и пошла на работу?

Анна-Луиза вся какая-то натянутая. Вталкивает в гнездо «прикуривателя» до сих пор никому ни разу не понадобившуюся зажигалку, достает, порывшись в белом полиэтиленовом мешке, сигарету и, к моему несказанному удивлению, ее прикуривает.

— Анна-Луиза, что ты делаешь? Курение — удел бедняков.

— Чего-чего?

— Нет, правда. Богатые не курят. По-настоящему богатые. Исключено. Точно так же, как у них дома не бывает ламп дневного света. Только электрические. Или свечи.

— Тебе-то почем знать, Тайлер?

Вряд ли стоит сейчас приплетать Фрэнка Э. Миллера и кладезь его мудрости, иначе говоря, его автобиографию «Жизнь на вершине».

— Да это же яснее ясного. Начни курить — тебе прямая дорога в трейлерный парк. Заодно можешь сразу выступать ходячей рекламой — щит спереди, щит сзади и надпись: «Высоко не мечу».

— А может, мне просто нравится курить.

— Жизнь твоя — тебе и решать.

Анна-Луиза демонстративно продолжает курить. В машине пахнет как в дешевом баре, и я на щелочку приоткрываю окно со своей стороны, и все голубые струйки дыма устремляются туда мимо моей физиономии -отчего Анна-Луиза испытывает хоть и незначительное, но все же удовлетворение.

— Ох, чувствую я, быть мне сегодня пассивным курильщиком, — говорю я.

В ответ — глубокая затяжка.

— Слушай. У тебя ведь в мешке «Нью-Йоркер»? Держала бы его на виду — тогда хоть всем будет ясно, что ты идешь в ногу со временем.

— Прибереги свои советы для кого-нибудь другого, Дэн!

— Анна, в чем дело, почему ты на меня злишься? — спрашиваю я. — Что это за тон? Я в чем-то провинился?

В ответ — презрительный фырк. Я вспоминаю старый анекдот о том, как жена однажды утром просыпается и давай метелить мужа: ей приснилось, будто он в чем-то перед ней провинился. А юмор в том, что дыма без огня не бывает — небось, и в реальной жизни у мужа рыльце в пушку.

— Тайлер, что я знаю о тебе?

— Вот это да!

— Помолчи лучше. Я даже не уверена, что знаю тебя, действительно знаю. То есть я знаю тебя вот до сих, но дальше — стоп, дальше мне путь заказан. Обидно.

Хм— мм. Интересно бы выяснить, готовы ли те, кто обвиняет тебя в скрытности, сами выворачивать себя наизнанку.

— Ты просто себя накручиваешь, Анна-Луиза.

— Не надо, Тайлер. Вот не надо и всё!

Центральная часть Ланкастера из-за оборванных проводов осталась без электричества. Машины ревут, урчат и завывают на перекрестках с погасшими светофорами, и общая нервозность только усугубляет раздражительность, которой уже до краев наполнен Комфортмобиль.

— Сегодня утром я перед работой зашла к вам домой, — говорит Анна-Луиза каким-то вдруг ставшим бесцветным голосом, вперив безразличный взгляд в здание почты и прачечной, куда я хожу стирать свои вещи (рубашки с подкрахмаливанием и утюжкой всего по 99 центов за штуку), — а ты уже уехал в торговый центр. Я хотела по пути домой с аэробики занести тебе шарфик — сама связала, как глупая деревенская баба. Мы с твоей мамой выпили по чашечке кофе. Я уже собралась идти домой переодеваться, и тут мне прямо к ногам падает открытка — в дверь бросили. Из Новой Зеландии.

— Хмх.

Вот тут-то он и кончился, отпущенный мне кредит доверия. Кровь стучит у меня в ушах, лоб — сплошной непрерывный гул. Не могу собрать мысли в кучу. У меня такое чувство, будто я смотрю фильм, все идет нормально, обычная житейская ситуация, скажем, муж и жена за завтраком, и вдруг один из них при выдохе пускает пузыри, и только тогда понимаешь, что все происходит под водой.

• Предыдущая
• 30/58
• Следующая