Сумасбродка - Коултер Кэтрин - Страница 50
- Предыдущая
- 50/63
- Следующая
— Привет! Кажется, я задремал, а сейчас мне приснилось, что кто-то зовет меня противным жестоким голосом. Теперь я вижу, что это был не сон. Но неужели ты способна так обращаться ко мне?
Вот как, ее голос показался Грею жестоким? Что ж, тем лучше! Она действительно ожесточилась, застыла изнутри и теперь была похожа на хрупкое зеркало: стукни по нему посильнее, и оно рассыплется на множество осколков, которые никогда не соберешь вновь. Одно Джек понимала с беспощадной ясностью — у нее нет иного выхода, кроме как предельно собраться, стать жестокой и целеустремленной. Если только Грей разглядит за внешней оболочкой израненную, трепещущую от ужаса душу — конец всему. Тогда ей придется сдаться, смириться с тем, что жизнь разрушена без возврата.
Джек сделала глубокий вдох и затем произнесла:
— Я пришла сообщить тебе свое решение, но…
Барон моментально позабыл про сон. С напряжением и даже с некоторым страхом глядя на Джек, непреклонную, холодную, как луна, он ожидал, что же будет дальше.
— Сначала я бы хотела получить ответ на один вопрос.
— Конечно.
— Ты любишь меня?
Это был удар ниже пояса. И все равно он не должен терять голову, допускать опасную близость — только так он может защитить не только себя, но и ее.
Слегка постукивая по столу кончиками пальцев, барон произнес:
— Я не верю во все эти французские бредни про любовь с первого взгляда, Джек. Наверное, мы бы неплохо подошли друг другу: у нас было неплохое начало, но, по сути, дальше этого так и не пошло.
Джек безошибочно различила тонкий, уязвимый щит его внешней невозмутимости, возведенный ради нее, ради необходимости спрятать глубоко внутри горе и боль, и это ее ничуть не удивило. Она даже нашла в себе силы улыбнуться.
— А я-то гадала, что ты придумаешь на этот раз, какой ложью постараешься заморочить мне голову. Ну что ж, эта ложь по крайней мере не самое худшее из того, что я уже успела услышать, и я как-нибудь сумею ее пережить. — Внезапно появившаяся на лице Джек улыбка расцветала все шире. — Пусть все, что было между нами, считается неплохим началом, которое остается в прошлом только для тебя, но не для меня!
Грей отшатнулся, его руки безвольно упали на колени. Ну как заставить ее понять и принять необходимость смириться с очевидным, с тем, что все равно уже не исправить? В конце концов он решил запастись терпением и произнес как можно ласковее:
— Джек, мы больше не можем говорить про нас как про мужа и жену, и нам придется с этим смириться. Однако меня крайне волнует то, что ты могла забеременеть.
— А я бы совсем не расстроилась, если бы это случилось.
Этот ответ не на шутку встревожил Грея. Он открыл было рот, чтобы возразить, но Джек оборвала его на полуслове:
— Нет, Грей, выслушай меня до конца! Лорд Берли ошибся. Томас Леверинг Бэскомб не мог быть одновременно моим и твоим отцом. Я отказываюсь в это поверить. Нам остается лишь найти доказательства, и тогда мы легко развеем все эти нелепые подозрения.
От удивления у Грея глаза полезли на лоб.
— Ты не веришь, что лорд Берли сказал правду? Думаешь, это сказка, выдумка, которую рассказывают детям на сон грядущий?
— Именно так, — не допускающим возражения тоном произнесла Джек и, повернувшись, стала нетерпеливо мерить комнату стремительными шагами. Наконец, замерев в дальнем конце кабинета, она в упор посмотрела на мужа. — Мне непонятно, с какой стати ты так легко принял все, что сообщил тебе лорд Берли, за чистую монету — ведь у него нет никаких доказательств! Ни записки, ни даже клочка бумага — ничего! Ни одного свидетельства, подтвержденного третьим лицом. Да, это сказка, и хотя твой крестный твердо верит в ее правдивость, она не станет от этого реальностью! Понимаешь, лорд Берли принял за правду утверждение моего отца, что моя мать забеременела именно от него, а ты, Грей, склонился перед его слепой верой. Оно и неудивительно — ведь ты знаешь этого джентльмена всю жизнь. Ну а я никогда в глаза не видела лорда Берли, не сидела возле одра болезни этого несчастного старика, не слушала его суровых обличений и сожалений по поводу твоей участи — по поводу участи нас обоих. Ты поставил меня перед фактом, но этот факт не сумел уничтожить нашу любовь, хотя и причинил боль нам обоим. Теперь слезы высохли, боль притупилась, и вот я говорю тебе: это не может быть правдой! А раз так, нам остается только решить, как мы будем добиваться истины.
Грей медленно поднялся с кресла.
— Джек, я должен признаться тебе кое в чем. Выйдя от лорда Берли, я чувствовал себя разбитым, уничтоженным. Меня мучил страх, я боялся, что ты забеременела. Честно говоря, я действительно ему поверил. Наверное, это случилось оттого, что я был слишком обезоружен страданиями и болью самого лорда Берли — они целиком завладели моей душой. Но не это важно. У меня нет причин не доверять мнению крестного. Поверь, он тоже хотел, чтобы все это оказалось выдумкой, но не мог не сказать правды. Я должен ему доверять. Или ты считаешь, что я просто сдался без боя?
И тут Джек, подобрав подол своего темно-серого платья, метнулась к столу. Оказавшись лицом к лицу с Греем, она отчеканила:
— Нет, ты мне не брат, черт тебя побери! И я ни за что не поверю, что ты готов по доброй воле вышвырнуть меня из своей жизни, из жизни нас обоих! Раз уж твоих отца и матери больше нет на свете, нам придется раскопать кого-то еще из твоей родни, кто знал твоих родителей!
При этих словах Грей как-то странно прищурился и сокрушенно покачал головой:
— Моя мать жива. Почти все поверили, что она скончалась десять лет назад, но это не так. Она живет в моем поместье возле Мэлтона, на реке Дервент, — это в нескольких милях к северо-востоку от Йорка.
— Твоя мать? Так она не умерла! — Джек чуть не подпрыгнула на месте от возбуждения. — Но это же просто чудо, дар небес! Это решает все проблемы, Грей! Просто не понимаю, почему ты до сих пор не догадался поехать и расспросить ее! Уж она-то не станет скрывать от тебя правду, не так ли?
— Пожалуй, это было бы так, — промямлил Грей, — если бы она вообще была на что-то способна.
Он отвернулся от Джек и теперь смотрел куда-то в угол кабинета, уставленный книжными полками.
— Да что с тобой, в чем дело?
Когда барон снова повернулся к Джек, она даже вздрогнула. Его лицо застыло, обратившись взором к далекой пустыне прошлого, словно маска, а глаза казались пустыми. Он смотрел словно куда-то внутрь себя.
— Я думаю, после всего, что случилось, ты имеешь право знать правду, — глухим, лишенным выражения голосом произнес Грей. — Моя мать лишилась рассудка в тот самый день, когда я прикончил своего отца или, точнее, ублюдка, едва не забившего ее до смерти.
Джек, не произнося ни слова, обошла вокруг стола и обняла мужа. Так это он пристрелил своего отца!
В первый момент она отозвалась лишь на его душевную боль и только через секунду осознала значение услышанного признания. Как же долго ему пришлось жить один на один с содеянным в детстве убийством — ведь больше о случившемся не знала ни одна живая душа! Джек могла поспорить, что это было именно так. Бедняга мучился виной в полном одиночестве. Наверное, она сама не пережила бы такой боли.
— Мне так жаль! — прошептала Джек. — Я знаю, твой отец был не из лучших, но такое!..
— Не из лучших? Это мой-то отец? Да он был настоящим чудовищем! Сколько я себя помню, он непрерывно избивал мою мать, а потом, войдя во вкус, принялся за меня. Мать кричала, плакала, но его это ничуть не трогало. Однажды, когда мне было двенадцать лет, я услышал из спальни родителей громкие вопли. Когда я вбежал туда, то увидел, что мать стоит на четвереньках, опустив голову. Она уже едва могла кричать, а отец, расставив ноги пошире, все бил и бил ее, стараясь ударить побольнее. И тогда я не выдержал. Кажется, я крикнул, чтобы он остановился. Отец обернулся на крик, и я увидел, что он улыбается. А потом он заговорил — весело, игриво, едва ли не ласково: «Ах вот как, щенок, ты хочешь, чтобы я больше не бил эту суку? А что ты станешь делать, если я тебя не послушаю?» Тут он расхохотался, отвернулся от меня и ударил так, что окончательно сшиб мать на пол. Тогда я помчался в его спальню и схватил пистолет, который отец прятал в нижнем ящике своего гардероба. Я даже не потрудился проверить, заряжен он или нет. Потом я снова вернулся в спальню, только теперь у меня в руках было оружие. Я до самой смерти буду помнить его слова: «Так ты решил меня убить? Ну, теперь пеняй на себя!» И он двинулся ко мне. Тогда я выстрелил. Я угодил ему прямо в грудь. Отец словно застыл на миг; казалось, он все еще собирается меня схватить. Помню, каким удивленным было его лицо. «Ты все-таки застрелил меня, сопливый щенок!» Я не отвечал. Он сделал еще шаг, и тут изо рта у него хлынула кровь. Она залила белую рубашку, на которой уже проступило алое пятно на месте раны. Тогда я поднял пистолет и выстрелил снова. На этот раз пуля пробила ему горло. До сих пор я и понятия не имел о том, что в пистолете может оказаться две пули. Отец попытался сказать что-то, но лишь беспомощно захрипел и рухнул на пол.
- Предыдущая
- 50/63
- Следующая
