Наследник - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 25

• Предыдущая
• 25/71
• Следующая

— С хозяевами своими чародеи сии голубями почтовыми сношались. Одну из птиц волхву умелому Избору, — указал на юношу Радогост, — удалось до самого гнезда проследить. Гнездо сие в городе Ондуза свито, на чердаке одного из домов тамошних.

Бояре зашевелились снова. Ондуза была таким же порубежным городом, как и Муром, за ним начинались земли булгарские. Войнам же народов русских с народами булгарскими не было числа, на памяти каждого поколения хоть одна, но случалась. Посему враждебные происки племени буртасов, которым принадлежал город, ни у кого удивления не вызвали.

— В Русу вестников о сем отсылать надобно, — тут же предложил тучный и престарелый боярин Боривит, явившийся к князю в шубе ничуть не худшей, нежели хозяйская, но носивший ее из-за ощущения постоянной зябкости. — Пусть князь русский рать созывает и карать ворога идет!

— Планы у князя русского свои наверняка имеются, — ответил Святогор, — важные и насущные. Рубежи державы его, ой, какие длинные. Коли без нужды особой войско исполчать заставим и с места срываться, радости большой он не испытает. Рати через наши земли пойдут, содержание тоже на нашу казну ляжет. Войны большой без подготовки правильной начинать негоже. Не найдет князь ворога, в глубь Булгарии не двинется, назад повернет. Обиду князю булгарскому нанесем, он ответить захочет… И выходит, что тягот мы испытаем немало, однако же ни прибытка не получим, ни безопасности не добавим. Скорее, наоборот все выйдет. Заместо покоя нынешнего войну и разор накликать можем.

— Что же теперь, без кары преступление сие буртасам с рук спускать?! — возмутился боярин Боривит.

— Спускать нельзя, — покачал головой волхв Радогост, — ибо после первой неудачи они новую пакость затеют. От безнаказанности токмо приободрятся. Мыслю я, после смерти могучего князя Всеграда надежда у них появилась, что ослаб Муром, что поживиться землями нашими и водами теперь можно, людей пограбить, дань наложить. Коварство извечное подсказало им на князей наших колдовство направить. Без князя крепкого, знамо дело, ни рати, ни города сильного быть не может.

— Сказывай, княже, в чем твой замысел? — спросил из другого конца горницы боярин Дражко. — Коли Русу тревожить не желаешь, но покарать буртас намерен, стало быть, и мысли о сем имеются.

— Святогор? — повернул голову к брату князь.

— Поразмыслили мы с Вышемиром и Радогостом, — подошел ближе к креслу княжич, — и так порешили… Кабы булгары войну затевали, то с такой мелочи, как чародейство, ссоры бы не зачинали. Всей силой навалились бы. Выходит, своевольством ондузский князь и сами буртасы занимаются, нас на крепость прощупывают. Рати большой за ними нет. Коли так, то одной дружиной муромской я могу на землю их набег совершить, за пакость покарать и к снегу возвернуться.

— Коли дружина уйдет, кто землю муромскую и сам град оборонять станет?! — тут же забеспокоились бояре. — А ну, торки набег учинят, али черниговцы сунутся? Ушкуйники тоже годы последние балуют! Булгары могут с ратью большой у Ондузы оказаться. Тогда и вовсе посекут дружину, Муром один без защиты останется.

— Затем вас и собрали, бояре, думу думать! — повысил голос Вышемир. — Мыслей выходит много, за каждую ответ нести придется, каждая и удачей, и бедой обернуться может. Сказывайте прежде, можно ли чародейство черное супротив меня и брата без кары оставить?!

— Нет, нельзя… То совсем позорно выйдет… Спуску давать — сам на себя беду накликаешь. Покарать надобно… — на разные голоса загалдели бояре.

— То порешили, отвечать станем, — кивнул князь. — В Русу жалиться будем и помощь просить, али без поклонов обойдемся?

В этот раз служивые люди отвечать не торопились. Однако после некоторого размышления боярин Дражко признал:

— И то верно, из-за чародейства князя русского тревожить не след. Нечто сами с мелочью такой не управимся?

— Послушайте меня, служивые, — хрипло произнес боярин Боривит, выходя вперед. — Поразмыслив над напастью сей, вот к чему я пришел. Надобно посла в Ондузу отправить и с князя тамошнего виру истребовать за обиду причиненную, и колдуна ихнего головою — для суда твоего и кары. Коли на виру согласится, то, стало быть, и обиде конец, и позору никакого. Вот коли откажется от сего, тогда и силу показать придется. С вирой дело ужо не ратное, а судебное выходит. Обида есть, по ней и кара. И выйдет, что дело все суть беда племени буртасского, а прочей Булгарии на сем оскорбления нет. Не станет она из-за мелкой склоки порубежной войну со всей Русью зачинать.

— Мудрое слово молвишь, — признал Радогост. — Одна беда. Коли князь Ондузский обиды не признает, то послу он голову отрубит али в Суре утопит прилюдно. Сам знаешь, боярин, с чего войны начинаются.

— Коли живота лишит, то и вовсе за Ондузу булгары не вступятся, — резонно ответил боярин. — Коли сами войну начнут, то неча и жалиться.

В горнице повисла тяжелая, даже зловещая тишина.

— Сам и поеду, служивые, — слегка поклонился боярин Боривит. — Года мои уже долгие, ноги скоро вовсе носить перестанут. Коли животом своим службу последнюю земле отчей смогу сослужить, за то токмо рад буду. Опасность увижу — упрежу. Рати большой у малого города спрятать невозможно. А не увижу — так и веди, княже, дружину без опаски.

— Благодарствую тебе за отвагу, боярин, — кивнул ему князь. — Стало быть, дружину нам уберечь по силам. Как тогда с землями поступить?

— Коли одной дружиной пойдешь, княже, без исполчения, — снова подал голос боярин Дражко, — то за дымами мы вкруг последить сможем.

— Дружиной управимся, — ответил за князя Святогор. — И стражу малую оставим, за детинцем и воротами смотреть. Вам же лишь настороже быть понадобится.

— То добре… Любо… Разумно сие, — облегченно зашумели бояре.

— Коли так, на сем и порешим! — хлопнул ладонями по подлокотникам муромский князь. — Русь тревожить не станем, буртасов же накажем, коли добром откупиться за обиду не захотят.

— Любо! Любо! — дружно ответили служивые люди.

— Раз порешили, — степенно произнес боярин Боривит, — то домой я ныне съезжу, с детьми и внуками прощусь. Опосля в Ондузу и поплыву. Дашь мне десять ден, княже?

— Езжай с чистой совестью, боярин. Нам к походу тоже не един день…

И тут, прерывая его речь, на дворе гулко застучало тревожное било. Дружинники тут же метнулись к дверям, Святогор же, наоборот, кинулся к открытым ради жары окнам, далеко высунулся наружу…

— Проклятье черному роду! Дым над Тешинским кордоном!

Проситься к князю на службу Ротгкхон, разумеется, предпочел не в дразнящей богатством рубахе с золотыми пуговицами, а в компрессионном жилете с разводкой на плечи, благо выглядел он как обычный стеганый ватник, и в рубахе из моноволокна. Мало ли его опять захотят на умение ратное проверить? Рисковать костями без особой нужды вербовщику отнюдь не улыбалось.

Перекусив поутру вместе с девочками в трактире постоялого двора, он опоясался мечом, поцеловал Зимаву:

— Ну, вы отдыхайте. Намаялись за дорогу… — И, прихватив с повозки боковинное копье, вышел за ворота.

— Нежить болотная, — в сердцах прошептала ему вслед девушка. — Как ночью — так сразу зубами к стенке отворачивается. А как день — так и любая, и милая, и красивая, в щечку поцелует, ручку зажмет… Так и останусь в девках при живом муже.

Ротгкхон ничего этого не услышал. Легкой летящей походкой он прошел по улице, ведущей прямо к воротам города, до подъемного моста. Там сказал страже, что намерен проситься на службу к муромскому князю. С него после такого признания платы за вход не попросили и даже наоборот — указали, как удобнее пройти к детинцу. Вскоре вербовщик оказался в тесном дворике, диаметром от силы в две сотни шагов, с дубовыми рублеными стенами почти в четыре человеческих роста высотой. В нескольких местах над стенами возвышались башни, крытые толстым неровным тесом. Со стороны города к одной из стен прилепился многоярусный дворец — крохотные окошки с наличниками, поблескивающие слюдой, двускатные крутые кровли из дранки одна над другой, высокое крыльцо, ведущее к двери прямо на уровне второго этажа.

• Предыдущая
• 25/71
• Следующая