Последняя битва - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 48

• Предыдущая
• 48/64
• Следующая

— Может, хоть кто-то уцелел? — понадеялся Зверев, однако понимал, что возможность такого чуда ничтожна. Размеры тайной калитки, придуманной специально для выхода и возвращения лазутчиков, он знал. Вырваться из нее в горячке сечи сколь-либо заметному числу людей было невозможно. Да и не бросают русские своих товарищей в битве, поодиночке бежать не станут. Думный дьяк перекрестился: — Будь славен, князь Василий Шеин, на веки вечные. Жизнью честь свою княжескую оправдал. Пока есть в наших пределах люди столь храбрые и отважные, не бывать Руси в рабстве. Спасибо тебе и витязям твоим. Именно вы сохранили державу нашу вечной, а русский народ — свободным. Вечная вам память…

Разумеется, больше всего князя интересовало, что же происходило в Соколе после входа в крепость нескольких сотен немецких наемников. И когда вечером татарский лагерь, выставив посты, затих до утра, он открыл свой походный набор зеркала Велеса. Наговорил по привычке заговор Сречи — участие богини, никогда не отказывавшей в помощи, лишним не будет. Затем прочитал молитву Велесу, глядя в зеркало. Оно отозвалось мгновенно, показав ему двор крепости, освещенный огнем десятком костров и полыхающей башней — какой, Андрей не понял. Тем более не понял, что зрелище, развернувшееся в тесном дворе Сокола, буквально вышибало разум. Там ползали десятки странных человекообразных существ, вспарывающих мертвецам животы и пожирающих внутренности, вырывающие какие-то органы и несущие их в середину двора, ограниченную сияющей, матово-белой пентаграммой. Там кружился в белом балдахине кто-то безлицый, с темными руками и бесформенными ступнями. Этот кто-то вовсе не походил на человека, а скорее на грубое его подобие, вырезанное из дерева, но уже давно полусгнившее.

— Что за проклятие? — тряхнул головой ученик древнего волхва, отгоняя странное наваждение, опустил глаза ниже, и через миг зеркало вместо странных адовых картинок наконец-то начало показывать реальность недавнего прошлого. Боярские дети у чародея на глазах как раз поднимались в седла, проверяли, как выходит оружие из ножен, прикидывали равновесие рогатин, горячили коней, подбирали поводья. Вот они все встрепенулись, посерьезнели, вот потянулись куда-то в сторону от зеркала.

Князь наклонил голову и смог разглядеть воротную башню, под которой десяток за десятком исчезали закованные в броню всадники. Что ждало их по ту сторону, Андрей уже знал, а потому не последовал за ними, а попытался в силу возможности оглядеться. Князь с изумлением обнаружил вокруг десятки пушек, стареньких короткоствольных тюфяков, удобных для ближнего боя, но уже малопригодных для полевых сражений, где успели утвердиться дальнобойные пушки. Тюфяки стояли на идущих вдоль стен помостах, были повернуты внутрь двора и направлены вниз. Рядом суетились стрельцы, закрепляя стволы, приматывая, подтягивая, укладывая удобнее банники и бочонки со жребием, зажигали фитили пищалей. Длилось это довольно долго — но вот, наконец, стали возвращаться на взмыленных лошадях раскрасневшиеся бояре, пролетая в самый дальний конец двора, торопливо отпускали подпруги, перехватывали выставленные там пики и копья, бежали к лестницам, ведущим на помост, останавливались на нижних ступенях и перед ними. Двор быстро наполнялся, перед каждой из лестниц плечом к плечу, прикрывшись щитами и опираясь на ратовище, ждали чего-то спешившиеся боярские дети.

Всадники влетали во двор все реже, некоторые витязи были ранены. И наконец, буквально на хвосту последних из боярских детей, в Сокол ворвались, яро размахивая алебардами, закованные в кирасы немецкие наемники. Вышколенная пехота знала, что одинокий воин — мертвый воин, и потому не разбегались в стороны, а расступались, пропуская между собой товарищей из задних рядов, заполняя двор плотной массой. Потом что-то случилось: пехотинцы забеспокоились, боярские дети опустили копья. Увы, звуков через зеркало услышать было невозможно, но Андрей был уверен, что именно в этот миг на входных воротах упала решетка, отсекая вошедший в крепость полк из многих сотен кирасир от главных сил. И князю Сакульскому вдруг стало очень и очень интересно: а сколько же золота османский пес пообещал каждому из этих людей за то, чтобы они пришли на русскую землю убивать незнакомых им людей?

Помост внезапно весь подернулся белым дымом, и плотный строй наемников разрезали кровавые просеки. Немцы дрогнули, на миг смешались — стены выплеснули новые облака дыма, внизу рухнули новые десятки убитых. Но, несмотря на это, немцы не побежали, не заметались в панике, не замолили о пощаде. Они сомкнулись! Кирасиры встали на мертвых товарищей, восстановив строй, опустили алебарды и двинулись вперед, на бояр, защищающих лестницу.

Скорее всего, в полку сохранилось достаточно командиров, чтобы отдавать приказы, а немцы были достаточно тупыми солдафонами, чтобы следовать им даже в том кошмаре, в каком они оказались. Для перезарядки тюфяков требовалось время, и немалое. Эти минуты были единственным шансом наемников на спасение: успеть подняться по лестнице на стену и перебить стрельцов. Неведомый командир этот приказ отдал — и полк послушно двинулся на рогатины. Боярские дети и наемники столкнулись, замелькали в воздухе алебарды, блеснули, выискивая цель, наконечники рогатин. Однако кирасы пехотинцев оказались не менее прочными, чем бахтерцы и колонтари бояр, от ударов алебард русские просто прикрылись щитами — и стычка превратилась в бессмысленную толкотню. Защитники упирались спинами в стену, не давая себя сдвинуть, нападающие наваливались всей массой, убитых и раненых не обнаружилось вовсе.

Время ушло — с помостов снова ударили тюфяки, калеча наемников картечью, потом снова, уцелевших одиночек стрельцы добивали из пищалей. И немцы попятились, рассыпали строй. Впрочем, их оставалось совсем не так много, чтобы дисциплина смогла хоть что-то изменить. Бегающих по двору латников кололи, стреляли сверху, подрубали им ноги, проламывали кистенями шлемы. Все было закончено очень и очень быстро: двор от стены до стены устлали мертвые изуродованные тела, кровь сотен жертв потоками заструилась к воротам. А потом — стрельцы начали бить из пищалей куда-то вверх, по воротной башне. Еще немного — и во двор опять хлынул поток чужаков, на этот раз — османцев. Пушки жахнули еще и еще — но даже если вошедшие и хотели бы убежать из жестокой мясорубки, им все равно не позволяли этого их же товарищи, подпирающие сзади. Боярские дети ринулись на врага, сперва накалывая рогатинами, а когда те застряли в телах, потяжелели — хватаясь за сабли, рубясь в тесной свалке, иногда побеждая, иногда — нет.

Стрельцы успели перезарядить тюфяки и выстрелить в толпу еще два раза, калеча живых и окончательно перемешивая с землею мертвых. При всей отваге бояр враги превосходили их числом многократно. И если сперва сверкающие доспехи казались островами в море цветастых халатов, то скоро они стали уже отдельными рифами, а потом и вовсе исчезли, растаяв в глубине. Османы побежали вверх по лестницам, навстречу пищальным выстрелам и бердышам, быстро оттеснили защитников к дальним башням. И хотя многие десятки венгров полегли под ударами страшных русских топоров — нападающие оказались сильнее. Последних стрельцов воины султана подняли на пики и радостно скинули вниз. Из защитников не уцелел никто — не только воевода Шеин, но князья Палецкий, Лыков, Кривоборский, три сотни бояр, имен которых Андрей даже и не знал, и больше ста стрельцов самого простого звания.

Ученику чародея оставалось только смотреть, как османы обыскивают все еще дымящуюся крепость в поисках добычи, как срывают с пальцев убитых кольца, обшаривают одежду и сумки, уводят перепуганных, но уцелевших лошадей.

К вечеру, обобрав всех, кого можно, венгры потянулись из крепости. На их место пришли люди в странных одеждах, скрывающих лица и формы тела, расчистили от мертвецов самую середину двора, затеяли там какое-то строительство. Все дружно скинув одежды, они опустились на четвереньки, разбежались в стороны, выискивая мертвецов с распоротыми животами, выгребая внутренности, стаскивая их к центру двора. Собравшись вместе снова, они опять что-то творили — Андрей Зверев который раз мысленно выругался, что не способен услышать, что же они там поют, твердят или заклинают. Вот один встал в середину, закружился. Остальные вскинули руки с вырванными органами, обрушили внутрь — и в ответ им полыхнула белая пентаграмма.

• Предыдущая
• 48/64
• Следующая