Последняя битва - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/64
• Следующая

— И что теперь? — Зверев ощутил на спине неприятный холодок, уже догадываясь, к чему именно поворачивает этот разговор. — Ничего не сделать?

— Во власти моей немногое, — через силу, болезненно поморщившись, перекрестился государь. — Земли обезлюдевшие я монастырям, князьям и боярам крепким жалую, дабы поднимали их и заселяли снова. Подати в волостях, в коих голод случился, отменяю вовсе, где на три года, где на пять, где и вовсе на семь. Да токмо рази человека за семь лет вырастишь? Рази купить пахаря за злато али серебро возможно? От ляхов, от немцев смерды к нам бегут — и то хоть какая-то прибыль людская. Но мало, зело мало их супротив сгинувших от мора и недорода долгого.

— Сколько же у тебя людей ныне, государь? — остановил поток жалоб князь Сакульский.

— По ябеде Разрядного приказа последней, сто пять сотен детей боярских они на службу собрать смогли, да тридцать одну сотню стрельцов да казаков. Вот и вся моя нынешняя роспись…

Зверев чуть не застонал от неожиданности. Даже если учесть, что роспись в нынешние мирные годы дается только на тех ратных людей, что призываются от земли на службу «вкруг», и куда больше половины бояр и стрельцов ныне остаются дома, занимаются хозяйством и делами семейными, чтобы потом сменить своих сотоварищей в порубежье или крепостных гарнизонах — все равно такого разорения в стране он никак не ожидал.

— Еще татары есть, — словно в утешение добавил Иоанн. — Казанские, поволжские, касимовские Клятвы своей на верность держатся крепко, в походы идут охотно, недород их разорил мало. Мыслю, сотен двести по нужде в седло поднять можно.

Андрей Зверев только вздохнул: легкую татарскую конницу в лобовую атаку на плотный строй не кинешь, в гарнизоне с пушками и пищалями не посадишь. Они хороши в преследовании, охвате. Стрелами могут закидать. Но для жесткой сечи глаза в глаза — слишком слабы.

— Это верно, — согласно кивнул Иоанн, медленно и осторожно. — Правильно вздыхаешь. Тяжкая ныне напасть пришла на Русь, ох, какая тяжкая. И мыслю я, не иначе как колдовство кто-то злобное творит супротив люда православного. Истребить хочет род русский начисто, под корень, мором, огнем, мечом и голодом.

— Так уж сразу и колдовство? — поежился Зверев от нехорошего предчувствия.

— Оно самое, — со стоном подтвердил Иоанн. — Магия бесовская, черная, проклятущая. Я, как понимать сие начал, молебны во всех храмах указал вести во избавление от волховства поганого. Ибо нет силы, выше Господней. Помнишь, как с Казанью крест святой помог, из Москвы под стены басурманские привезенный? Там тоже чародеи османские напасти грозные на нас насылали, хляби небесные разверзли, дороги все затопили — ни пройти, ни проехать, пороха сухого не найти… А как крест доставили, молебны христианские сотворили, так и кончилась разом сила колдовства басурманского. Разошлись тучи черные, высушило солнце ясное дороги и просеки, и все воинство православное. От и ныне о них же я помыслил, об османах. Оченно они чародейство для дел своих поганых пользовать любят. Для защиты от волховства проклятущего во всех храмах русских от Рождества до Сретения монахи с иерархами всенощные стояли, за избавление от напасти сей молились. И, мыслю я, избавили землю русскую от сей беды. Ибо любима наша земля Господом превыше других, и отринуть наши молитвы он не мог…

Иоанн вздохнул, протянул руку. Андрей вложил в нее посох, царь поставил его между ног, сжал обеими ладонями, распрямился, выгибаясь назад. Князю даже показалось, что послышался хруст позвонков.

— Прости мя грешного… — простонал Иоанн, полуприкрыв глаза. — Но не о том, княже, речь. Земля русская наша ныне молитвами от чар спасена, иных же держав защитить я не могу, ибо веру истинную они отвергли. И чары злобные колдунов неведомых корежат их, ровно одержимых пред иконами. Безумие непостижимое рухнуло на головы соседей наших. Такое творят, будто смерти и мук страшных сами ищут. Свены, с коими со времен святого Александра Невского порубежных споров не случалось, вдруг из-за пустяковой стычки рыбаков, что за тюленями охотились, возжелали войну затеять, к землям ингерманландским сунулись да крепость Орешек неприступную захватить вознамерились. Знамо дело, биты были преизрядно, пощады тем же годом запросили, полон весь вернули до последнего ратника. Своих же, свенских, я им выкупать приказал. Все для казны прибыток, и боярам приятно. Всего три года тому мир они подписали безропотно, поклялись рубежи, святым Александром оговоренные, чтить и не тревожить, однако же ныне, слышал, с ляхами супротив меня снова сговариваются. Разве не безумцы?

Иоанн покачал было головой, но тут же поморщился от боли, чуть передохнул и продолжил:

— Многие века ратники свенские и нурманские верными рабами князей русских были, в дружинах служили, славы имени своему добывая. Ныне же нос воротят и ко мне не идут. На обиду свою ссылаются. А что за обида, коли за дело биты? Они же в земли наши ринулись, не я к ним стучался. В землях немецких тоже служилого люда собрать не вышло. Король ихний Максимилиан о прошлом годе умер, и ныне смута там какая-то затеялась, промеж собой резаться затеяли. Опять же османские лазутчики по землям тамошним шастают, тоже люд служилый на войну кличут и плату изрядную сулят. Мне столько за службу никак не положить. Прежние подати из казны потрачены, в недород их, почитай, и не было, а на будущие годы оных и не жду, ибо сам же волостям голодным тягло свое простил. Не купить мне ныне чужую кровь, княже. Не на что.

Иоанн снова замолчал, о чем-то размышляя. Спохватился:

— Так я о чародействе сказывал, что безумие окрест земель русских насылает. Король ливонский Магнус, токмо руки мне целовавший и за подмогу ратную благодаривший, вдруг клятвы свои отринул и псу османскому присягнул на верность вечную. Ровно и не знает, что басурмане все едино за собаку неверную его считать станут, обещания ни единого не исполнят, оберут догола и на помойку выкинут. [20]Король датский, ровно ослепнув, сей дури не заметил и токмо два острова из всех земель, что я в приданое за племянницей давал, за короной датской оставил. Безумие, князь, безумие обрушилось на умы королевские. Один за другим от земель, волостей и городов своих отказываются в пользу собаки османской и слова поперек ему не говорят… Колдовство это басурманское, княже. Чистое колдовство. Иным ничем сего полоумия объяснить не могу.

— Султан османский на такое способен, — согласился Зверев. — Магрибские колдуны, своим чародейством всему миру известные, ныне среди его подданных. Суфийские мудрецы тоже. Египет, хранящий половину тайн мироздания, тоже в его владениях вместе со всеми его жрецами и магами. Его возможности велики. Так велики, что и подумать страшно.

— И он не погнушался силы сии супротив Руси использовать, — подвел черту Иоанн. — У султана Мурада чародеев много, у меня же лишь един, княже. И одно хорошо, что чародей этот долгой верной службой честность свою доказал и потому опасаться его мне не надобно…

Андрей прикусил губу, но в этот раз Иоанн почему-то решил не называть его имени. Может быть, потому, что раньше намеки на колдовские способности князя Сакульского были обвинениями, кои бросались в лицо. Ныне же царю от колдуна потребовалась помощь. Помощь именно колдуна, а не служилого князя.

— Коли молитвы православные чары над королями-схизматиками развеять не способны, может, хоть колдовством супротив магии управиться выйдет? Может, хоть ведовство исцелит их всех от сего чудовищного безумия? — наконец высказал свое желание Иоанн.

— Порою даже самые разумные люди совершают поступки, которые кажутся необъяснимыми и бессмысленными, — ответил Зверев. — Ведомо мне, оба короля свенских, нынешний Юхан и прежний Эрик безумны от природы. За что прежний от трона слугами своими был отстранен, а нынешний на трон долго не допускался. Что за шутка: ждать верных поступков от несчастных юродивых? Король же Магнус мог просто совершить глупость или быть обманут. Может статься, государь, никакого колдовства и нет вовсе. Просто случайное стечение бед в одну годину.

• Предыдущая
• 33/64
• Следующая