К черту! Но если ты сделала все эти глупости… (СИ) - Ручей Наталья - Страница 63

— У тебя ошибочное представление обо мне, — смешок, и объятия императора стали крепче. Он ласково провел рукой по ее волосам, с удовольствием вдохнул запах золотой осени, чуть отстранился, чтобы видеть глаза, которые были точной копией его собственных.

— Я хочу, чтобы ты заглянула в сердце и ответила честно: то, что ты чувствуешь к Дону — любовь?

— Я…

— Не мне, доча, и не сейчас.

— Ты так не любишь его, почему?

— Встречный вопрос: а за что мне его любить?

И если так посмотреть, император прав. Дон для него — всего лишь один из жителей империи, да и то мертв, и он не обязан о нем даже мало-мальски заботиться. И потом, какому отцу понравится, что его дочь вышла замуж за того, кто ей ничего не сказал — проще говоря, обманом? Какой отец одобрит отношения дочери с… тем, кого уже как бы и нет?

— Помимо того, — подхватил император, — моя дочь могла рассчитывать на значительно лучшую партию. Ты даже представить не можешь, какой я бы мог заключить выгодный союз благодаря твоему браку. И все еще могу, кстати.

— Папа!

— Я сейчас с тобой честен. Я мог бы — да, и тебе бы этот союз понравился, но некоторые вещи, если должны случиться, все равно произойдут, иначе это приведет к хаосу. Ты побывала замужем, тебе, как я понял, не понравилось, но ты свободна. Ты — вдова, а не новобрачная.

Не то, чтобы ей не понравилось быть замужем… Она, можно сказать, и не была там, если в полном смысле этого слова. Но она уже отошла от новости, смирилась, и из огромных минусов могла сложить пусть махонький, но плюс. Хорошо, что она вдова. Для Дона хорошо, потому что иначе ему бы не отвертеться от заслуженного наказания.

Нежная улыбка императора, как лисица, обернулась лукавой.

— По закону нашей империи ты все равно вправе делать с ним все, что хочешь.

Вилла не сразу сообразила, что он имеет в виду.

— Абсолютно все, — повторил император. — Если захочешь, ты — для него закон. Ты — его плетка и незаслуженный пряник. И ты берешь на себя ответственность за него. Или откажешься, и вы оба будете свободны друг от друга.

Вилла подошла к окну, подняла взгляд в небо, превратившееся в беременную грозовую тучу. Голова пухла от новостей: то она замужем, то вдова, то хозяйка подданного, с которым можно было о чем-либо договариваться, но не стоило и пытаться указывать или ставить перед фактом…

— Ты можешь отказаться, — напомнил император.

Наказание…

Мелькнула сумасшедшая мысль, которая мгновенно вывела Виллу из рефлексии. Она обернулась к императору.

— Нет, я не отказываюсь, — старалась, чтобы голос не выдал нахлынувшего волнения. — Я хочу наказать его. Наказать так, чтобы он это не на одну жизнь запомнил.

Император склонил голову, сканируя ее эмоции, но то, что уловил, опасений не вызвало. Не упуская факта, что после вина она не могла лгать, облегченно выдохнул:

— Вот и ответ: любишь ли ты его.

Вилла на секунду потупила взгляд, снова посмотрела прямо. Глаза ее напоминали серую вязь уличной лужи с разводами бензина.

— Ты думаешь, когда любят, прощают все?

Император ответил властно, без заминки, только голос прозвучал резче обычного:

— Я в этом уверен.

— Надеюсь, ты как всегда прав.

Ответ прозвучал мягко. Слишком мягко. И слишком покорно. Ему нужно остаться одному, поразмыслить: дочь — уже не та девочка, за которой он присматривал. Не та, что плакала из-за соседских мальчишек, разорванных бус, что радовалась черной жемчужине и даже не та, что переступила через зеркало в Наб. Город демонов и новые знакомства, как каменщик-самоучка, высекли ее наивность, грубо разбрасывая осколки, и то, что вышло в итоге, вряд ли походило на первоначальную задумку.

— Не сомневайся, а лучше иди переоденься для церемонии. Я хочу, чтобы тебя увидели во всем великолепии. Я хочу, чтобы все тобой восхищалась. Как я.

— Ты прав, пора готовиться, но, Господи, я так волнуюсь…

День, о котором она мечтала, настал! И крылья ей подарит отец, а не герцогиня! Только бы выдержать обряд, только бы не расплакаться от боли, которая, она слышала, пронизывала не только сжигаемую кожу на спине, но рвала сухожилия.

— Я буду рядом, — подбодрил император, за что получил быстрый поцелуй в щеку.

Он мысленно проследил взглядом за Виллой, вылетевшей из его покоев со скоростью айпи, невольно улыбнулся, когда она едва не сбила горничную на повороте, а та, поворчав, принялась высказывать, что совсем не осталось времени для красивой прически.

— Жаклин, — послал мысленный приказ, — пусть волосы моей дочери будут распущены.

Горничная вздрогнула, с трудом подавила в себе порыв перекреститься, присела в неуклюжем реверансе.

— Да, ваше императорское величество! — воскликнула так громко, что у Виллы на секунду заложило уши. — Будет сделано!

— Смотря что, — осматриваясь по сторонам, предупредила Вилла, но, подмигнув мысленно отцу, пошла вслед за горничной.

Его дочь с характером, и на удивление, императору это нравилось. Она — настоящее сокровище, за которым мало кто не мечтает протянуть лапу. Но это его удача. Наконец-то, после стольких ошибок — удача…

Он пошел против холодности Уны, счастья Алиши, ненависти Лэйтона, но теперь можно с уверенностью сказать, что дело того стоило.

Услышав первый гром осени, император распахнул все окна в покоях. Фиолетовые тучи, кувыркаясь, крутились по небу, пряча себе за спину лучи солнца.

— У меня получилось, — император с наслаждением втянул в легкие пропитанный влагой воздух. Вытянул руку, схватывая первую каплю дождя. — Наконец-то!

Глаза на ковре, наблюдающие за ним, скептически улыбнулись.

Дверь открылась, и Уна без приглашения вошла в комнату Виллы. Бросила снисходительный взгляд на падчерицу, прихорашивающуюся перед зеркалом в новом серебряном платье, отметила расшитый белым жемчугом пояс, но предпочла осмотр комнаты, а не тощей фигурки. Тем более что здесь она не была, хоть и живет в замке от начала молодости. Будь ее воля, и дальше держалась от левого крыла, но!

Разве не ее долг, как хозяйки, быть приветливой, а как мачехи — заботливо вручить подарок, который не донес для сестренки Лэйтон?

Император контролирует последние приготовления перед обрядом, к тому же, гости, прибывающие в Ристет уже более двух часов, не оставляют времени следить за эмоциональным фоном всех жителей замка. Но если он и присматривает, ничего подозрительного и стоящего повышенного внимания императора не обнаружит. Уна ничего не чувствует, кроме быстротечности времени, взволнованностью Виллы пропитались все стены еще от зари, а нервозность Алиши объясняется маршем на каблуках и испытанием тесным платьем.

— Ты что-то хотела?

Девчонка имела наглость вздернуть конопатый нос и уставиться серыми глазами мужа. Другую на месте Уны это привело бы, по меньшей мере, в негодование, а у нее вызвало только смутное желание выдрать ее распущенные патлы. Может, тогда служанки перестанут сетовать, что руки болят вычесывать коричневые волосы из ковролина, а Вилла научится складывать оставшиеся волоски в достойные, благоразумные прически?

Или ей попалась горничная с кривыми руками и без вкуса? Бросила взгляд на Жаклин, притихшую за спиной падчерицы; легкий жест на дверь, и та послушно засеменила на выход.

— Жаклин, останься.

Горничная, сжавшись, как проколотый шарик, вышла, плотно закрыв за собой дверь. Уна могла пояснить Вилле, кто и что решает в замке, но лучше, если бедняжке не придется морочиться с правилами, этикетом и другими сложными для нее науками.

— Что ты хотела? — перефразировала вопрос Вилла.

О, не так много, избавиться от тебя — тянуло сказать, но Уна привыкла думать, а уже потом нагружать язык. Взвесив все за и против после разговора с Лэйтоном, она отказалась ждать, пока падчерица расправит крылышки и улетит добровольно. Тем паче, император делает все, чтобы она осталась, все, чтобы выбрала его, и похоже, небезуспешно.